Стоя
Философия, порно и котики
© Steve Prue
«Я работаю в пограничном пространстве между порнографией, искусством и мейнстримом»
Cпециально для российского издания «Философии, порно и котиков» главный редактор «Индивидуума» и ведущий подкаста о сексе «Щелк» Феликс Сандалов поговорил со Стоей о псевдонимах порнозвезд, состоянии индустрии, актерской игре и судьбе человечества.
Когда в последний раз у вас был напряженный спор с кем-либо и о чем он был?
Дайте подумать… (Долгая пауза) Когда я в последний раз спорила, да еще и отдалась эмоциям, разозлилась… Знаете, в Америке в разговорах о слатшейминге и жертвах изнасилования нередко звучит такое выражение: «Не важно, насколько короткая юбка на ней была». Но в обществе по-прежнему распространена идея, что женщина сама провоцирует насильника и что она сама виновата… Я просто выхожу из себя, когда слышу подобное! Все мои друзья считают, что длина юбки – это не повод и не причина, и, более того, они проповедуют эту мысль. Потому что об этом нужно говорить. И вот не так давно мой друг, которого я называю Красавчиком (отредактировано) [Подробнее о нем см. на с. 150. – Здесь и далее примечание редактора, если не указано иное.], начал защищать журналистов, которые нарушали мои личные границы и преследовали меня. Он объяснял это тем, что я в каком-то смысле селебрити и, значит, должна быть готова ко всему. И я взорвалась и разозлилась, потому что это ничем не отличается от того, когда насильника оправдывают короткой юбкой жертвы. Абсолютная чушь! Мы сильно поспорили. Я настолько распалилась, что он не знал, куда спрятаться. Он же всегда видел меня довольной и счастливой – все любят счастливых людей, – но я ухожу в крайности. Когда я счастлива, я так счастлива; когда я возбуждена, я так возбуждена; но когда я злюсь… Это просто атомная бомба. Он просто не знал, что делать с женщиной, которая так борется за справедливость. Лучше не спорьте со мной (смеется).
Я постараюсь. А можете пояснить, что такое «автозагаропокалипсис» [См. главы на с. 104, 181 и 187.], о котором вы пишете в книге?
Вторая половина слова – это «апокалипсис», такое негативно заряженное, я бы сказала, пугающее слово. Это когда мир катится в пропасть. А первая половина – «автозагар» – отсылает к Дональду Трампу, потому что, ну, понимаете, он такой оранжевенький… В Америке многих невероятно шокировали его победа на выборах и его действия на посту президента – все паниковали, думали, что все, это конец. И, действительно, было ощущение какого-то конца света. Мои тексты были попыткой справиться с этим стрессом.
Вы тоже считаете, что человечество обречено?
Я думаю, что пока планета не изменится – и не изменится сильно, мы не сократим выбросы углекислого газа в атмосферу. Возможно, тогда уже будет слишком поздно. Но я верю в человечество, потому что мы очень умные создания и, возможно, придумаем то, благодаря чему не исчезнем с лица Земли. Мы и раньше как-то приспосабливались. Но перспективы довольно мрачные, как мне кажется.
При этом некоторые говорят, что мир все же становится добрее. Вы согласны?
Двоякая ситуация. Все вокруг всё больше бросаются в крайности. Просто оглянитесь: люди стремятся защитить справедливость, но их представления о ней с большой скоростью удаляются друг от друга. Я живу в Нью-Йорке, в синем штате [Синий штат – штат, в котором большинство голосует за Демократическую партию.], у меня есть друзья в Лос-Анджелесе – и тут, и там очень крепкое сообщество: все полны любви и помогают друг другу. Это прекрасно. Но включаешь новости и видишь другой мир – мир, где могут убить за «неправильный» вопрос на улице. Мы замыкаемся в своих пузырях, и, вероятно, поэтому нам кажется, что общество становится добрее. Но нельзя терять из виду остальной мир, иначе однажды будет слишком поздно.
При этом оговорюсь, я не считаю, что большинство сторонников Трампа – обязательно какие-то злые и жестокие люди. Не думаю, что многие консерваторы хотят лишить малоимущих социальной поддержки. Мне кажется, что дело в повсеместном индивидуализме – и так, шаг за шагом, на большой дистанции мы приходим к уже неприкрытой жестокости. Люди не злые – они просто выросли в такой среде.
Вместе с тем перед лицом общей опасности люди готовы объединяться, закрывая глаза на разногласия, – это здорово. Но это не значит, что опасности нет и всё в порядке.
Что произошло в вашей жизни с момента выхода книги?
Мой вебсайт – zerospaces.com [Подробнее о нем в заключительной главе книги.] – занимает уже намного больше времени: нужно постоянно публиковать новые материалы, чтобы оправдать подписку на нас. Но проект растет, к команде присоединились три человека. У меня появилась колонка с секс-советами на Slate. Мы до сих пор живем со Стивом. И я до сих пор в каком-то смысле работаю над книгой, потому что ее продвижение – это тоже работа.
Для чего вам нужен ZeroSpaces?
Я изучаю границы того, что можно назвать порнографией. И работаю в пограничном пространстве между порнографией, искусством и мейнстримом. У нас регулярно выходит интернет-альманах, который освещает разные аспекты сексуальности. Мы публикуем эссе, эротические рассказы, биографии людей, борющихся за права секс-работниц, фотогалереи и видео: от обучающих до хардкорных – и все это пронизано темой номера [На момент издания книги на сайте вышло два альманаха: «Ожить» и «Чувство».].
Но все же в чем миссия проекта?
В первую очередь – приносить прибыль. Это докажет, что к представителям порноиндустрии можно относиться уважительно, гуманно работать с ними и при этом оставаться конкурентоспособным. Мы хотим делать сложные вещи – куда сложнее «традиционного порно» – и при этом быть устойчивой компанией.
Можно ли дать определение порно? Каким определением вы пользуетесь?
Я работаю над ним (смеется). На мой взгляд, определение не может быть аксиоматичным – оно должно быть гибким. Чтобы понять, как устроено слово и через что оно определяется, нужно изучить его контекст – и то, как его применяют. Слово «порно» – объемное, многогранное. Прилагательное «порнографический» может значить нечто непристойное и вызывающее. А может значить нечто, имеющее отношение к реалистичному или гротескному отображению секса. Оно может маркировать вещи, которые умышленно сделаны для того, чтобы возбуждать. В одном слове могут наслаиваться десятки разных значений, некоторые из которых уже позабыты. Когда-то под словом «порнография» подразумевались тексты о проститутках.
Каждый месяц проходят встречи моего книжного клуба Sex Lit в Бруклине. Все желающие читают тексты разных авторов и в конце рассуждают: можно ли назвать их порнографическими и были ли они когда-то таковыми? Порой мы приходим к однозначному ответу, но, поверьте, дискутируем мы, как правило, чаще. Мы читали на этих встречах «Песнь песней», книги Балларда, Анаис Нин, Генри Миллера и других авторов.
Но все-таки вы порнографистка – и снимаете порно. Какое определение вы находите наиболее точным для себя?
Используя слово «порно», вы жестко ограничиваете чужое восприятие – люди начинают думать в определенном направлении, у них есть ожидания, в рамках которых мне подчас неинтересно работать. Со временем я поняла, что лучше отказаться от ярлыков – и продукт станет более качественным. Просто обычно все такие: ага, порно, понятно, сейчас будет что-то тупое, неэстетичное, брутальное и показушное. Это не по мне. Я хочу, чтобы красивые люди красиво занимались сексом на камеру – и чтобы в этом было творческое начало.
Поэтому я занимаюсь «неотцензурированным сексуальным медиа» [Sexually explicit media.].
Но вы согласны, когда вас называют порнографисткой?
Да! Чего уж тут. Но проблема в том, что в английском языке не хватает слов для описания секса. У нас есть дворовая и медицинская лексика, но нет «промежуточных» слов. У нас есть «пенис», «вагина», «коитус» и есть «хуй», «пизда», «ебаться». То же самое и тут: есть «эротика», которая обозначает нечто очень мягкое, построенное на намеках и умалчивании, и поэтому это слово имеет слабое отношение к тому, чем я занимаюсь. И есть «порно». А «создательница неотцензурированного сексуального медиа» – слишком громоздкая конструкция для повседневного использования.
В русском языке похожая ситуация.
Интересно, есть ли вообще такой язык с подходящими словами? Если кто-то его знает, свяжитесь со мной через форму на моем сайте.
Может быть, французский?
Нет, у них там перебор с животными эвфемизмами. У них вагина – это улитка [Во Франции такой эвфемизм в ходу преимущественно в Эльзасе – исторической области, граничащей с Германией и Швейцарией (где он куда более распространен).], представляете? Я, конечно, понимаю, на что они намекают, но это все равно слишком.
А как насчет феминистского порно? Возможно ли оно?
Не думаю. Больше того, я не уверена, что в условиях капитализма возможен и настоящий феминизм. Конечно, мы должны стремиться помогать друг другу, бороться за права женщин. Но я подозреваю, что наши проблемы связаны с экономическим устройством общества, и пока мы не изменим его, нам ничто не поможет. Нам – в широком смысле, не только женщинам. Что до порно – то, пожалуй, оно может быть для женщин, может быть с феминистским посылом, но может ли быть феминистским – не уверена.
Мы можем определить искусство как способ дистанционно передавать прожитый или воображаемый опыт через текст, музыку или кинематограф. И порно прекрасно подпадает под это определение. Но что касается опыта воображаемого – как вы считаете, как формируются фантазии?