Ныне иные сетуют на отсутствие современных Петру свидетельств его пребывания в городе. Кое для кого молчание литературы — указание на то, что он вообще не бывал в Риме. Такие авторы ставят под сомнение традиционные письменные источники, например письмо Петра к христианам Малой Азии. В этом послании он обращался к ним с приветствием «из (их) сестринской церкви в Вавилоне», что традиционно толкуется как приветствие из Рима [13]. После серии конфликтов с иудеями месопотамский Вавилон стал синонимом гнета светских властей, особенно тех, что нападали на народ Божий. Языческий Рим стал, в свою очередь, отождествляться с Вавилоном, будучи городом, власти которого подвергали гонениям уже христианский народ. Встречаются утверждения, что отождествление Рима с Вавилоном началось уже после смерти Петра, в середине 60-х годов, и что апостол приветствовал своих адресатов из каких-то других мест, где христиане тоже подвергались поношениям [14]. Однако известно, что Петр предпринял путешествие из Иерусалима в Антиохию через Малую Азию, в греческий Коринф. В своем послании к христианам Рима в 56 году Петр писал, что еще не побывал у них, ибо не хотел «созидать на чужом основании» [15]. Когда Петр оказался в Риме спустя четыре года, там уже точно существовала крупная община людей, поклонявшихся Иисусу. Был ли Петр знаком с этой общиной? Может быть, он даже сам создал ее за эти годы? Во многих последующих посланиях говорится о пребывании в городе и Павла, и Петра. Через несколько десятилетий после их гибели епископ Антиохии Игнатий заверял римских христиан, что не будет ими «управлять», «как делали Петр и Павел» [16]. В дальнейшем с уверенностью писалось о смерти Петра и Павла в городе: например, примерно в 170 году об этом упоминал епископ Коринфа Дионисий. В те же годы Ириней Лионский заявлял, что они возвели Церковь Рима до передачи полномочий Лину, чьи останки будут вскрыты при закладке фундамента под барочный «балдахин» Бернини [17].

Слова Гая, Игнатия и Иринея прерывают молчание и проливают свет на самые ранние дни христианской церкви в Риме. В то же время кирпичи катакомб, ватиканские могилы и памятники на Аппиевой дороге и на Виа Остиа ведут свой тихий, фрагментарный рассказ о непрерывном поклонении и нарождавшейся традиции. Непрекращающееся почитание Христа, поклонение Петру и Павлу в городе — это нить, связующая воедино разрозненные сведения о раннем христианском Риме. Епископы Рима апеллировали к наследию апостолов, в особенности Петра, для утверждения в веках своего главенства. Однако трудно понять, зачем было простому римлянину II века ставить памятник на склоне Ватиканского холма, если конкретное место не являлось часто посещаемым и почитаемым и до того. Нет, в те времена оно посещалось множеством христиан, что и объясняет установку памятного знака в сомнительной тени ипподрома, среди других могил, по большей части языческих. К 200 году Гай рассуждал об этих римских памятниках апостолам как о сложившейся у христиан города паломнической традиции. Как известно, традиции часто бывают неписанными для самих первых их приверженцев, лишь позднее деяния первых христиан Рима воплотятся в словах, камне и мраморе.

* * *

При поисках первых последователей Иисуса в Риме становится понятно, почему настолько туманна ранняя история христианства в городе. Первые тамошние христиане были по большей части худородными иностранцами, говорившими по-гречески, они приходили в город в 40–50-х годах из восточных провинций Римской империи [18]. В Риме поборники Иисуса возносили молитвы, не выделяясь из несметного множества выходцев с Востока; во многоязыкой массе римлян они были неотличимы от всех прочих даже для острого глаза. Здесь, в сердце империи, пульсировавшем политикой, религией, поклонением сотням культов, появление, изгнание и возвращение первых христиан оставались чаще всего незамеченными. Их не прятали, сами они не скрывались, просто на них не обращали внимания. Как явствует из истории и из житий мучеников, некоторых на протяжении веков жестоко казнили. Но большинство римлян не видели в этих смертях геройства, потому что большинство вообще не видело этих смертей. В последующие столетия на казненных лился свет святости, превращавший их в героев «Золотой легенды». Однако в первые века после гибели Христа веровавшие в него отправляли свой культ в простонародных кварталах, в кишевших мухами хижинах посреди низин, там, где вилась Аппиева дорога [19].

В I веке ткань города и его жизнь были расцвечены поклонением традиционным языческим культам. Сама сущность Рима заключалась в вере во множество богов. Согласно традиции, померий — линия, считавшаяся формальной границей города, — был впервые пропахан по предсказанию авгуров, когда братья Ромул и Рем заспорили о месте, где основать Рим. Как гласит легенда, Ромул увидел на Палатинском холме дюжину грифов, прежде чем пропахать на воле и корове борозду вокруг священного участка — от Квиринальского холма на севере до Палатинского на юге [20]. Так, воспользовавшись прорицанием, плугом и упряжкой тягловой скотины, Ромул основал город. Это лишь легенда, но вера и вправду поместила Рим внутрь померия, на пятачке, усеянном храмами в честь богов, богинь и обожествленных императоров. С начала VI века до н. э. римляне сновали у подножия Палатинского и Капитолийского холмов, в пределах, очерченных померием, в тени Капитолийского храма. Построенное и перестраиваемое в монументальном греческом стиле, грозное святилище главного бога Рима, Юпитера, вскоре будет окружено многочисленными трофеями, усыпальницами и алтарями. По всему городу быстро вырастали храмы Конкордии, Венеры и даже императора Юлия Цезаря. Внутри померия, под их сияющими крышами, римляне могли вдоволь поклоняться своим богам и первым обожествленным предкам. Еще они возводили там дворцы и арены, чтобы заниматься текущими делами и развлекаться. В Древнем Риме то и другое было немыслимо без молитв и жертвоприношений богам.

В священном центре Рима мужчины, женщины и дети встречались с язычеством полнокровным, дышавшим свободно и вольно. По главным улицам жрецы гнали к белоснежным алтарям жертвенных волов. Римское солнце пекло их покорно склоненные головы, посыпанные зерном и спрыснутые вином. Их кровь проливалась во имя богов [21]. Рим существовал в непрерывном предвкушении повелений и гнева свыше. Когда того требовали боги или император, каждый в городе должен был принести жертву высшим силам. В главных святилищах закалывали волов [22], обыкновенные люди жертвовали ладан и вино. Главными вехами года для всех служили религиозные праздники, оставлявшие город восхищенным, радостным и даже очищенным. После Луперкалий бездетные женщины ходили с рубцами на спинах: их хлестали бичами, нарезанными из козлиных шкур, чтобы им было даровано плодородие [23]. Участие в Сатурналиях принимало более чувственные формы: римляне сбрасывали с себя тоги, напивались, играли в азартные игры. Ставя несколько сестерциев в игре в кости или дожидаясь, затаив дыхание, пока колеса колесницы пересекут финишную черту в Большом цирке, граждане, вольноотпущенники и рабы получали огромное удовольствие от празднества. В I веке до н. э. участие в главных религиозных праздниках было столь массовым, что император Август (27 г. до н. э. — 14 г. н. э.) отправлял на главные улицы Рима отряды стражников. Иначе дома, оставленные владельцами пустыми из соображений веры, а часто и просто по недомыслию, в предвкушении развлечения, стали бы «жертвами грабителей, так мало людей оставалось дома» [24].

Принято считать, что первые проблески христианства несли надежду простонародью: рабам и вольноотпущенникам, иностранцам и многим другим, обделенным судьбой в римском обществе с его резкой стратификацией. Верно то, что последователи Иисуса с самого начала восхваляли бедность и простоту, традиционно презираемую римлянами. Кроме того, подавляющее большинство жителей Рима находилось внизу иерархической пирамиды, увенчанной императором, которого несли на своих плечах патриции, всадники и полноправные граждане города. Однако, наблюдая игрища и даже заглядывая внутрь храмов Рима I века, можно убедиться, что религиозные традиции города соблюдались и многими неимущими. Даже негражданам и рабам приходилось принимать участие в пиршествах и жертвоприношениях, предписываемых римской религией, внутри храмов и за их пределами, на улицах. Кто-то оглашал окрестности низкими звуками сдвоенных флейт — тибий, бывшие рабы, в подражание гаруспикам, могли изучать на мраморных плитах расположение внутренностей жертвенного скота, извлекая из них пророчества [25]. Женщины могли становиться жрицами Великой матери богов, чей символ, сосну, процессия несла по городу к храму этой богини на Палатине [26]. Среди несущих дерево можно было увидеть бывших рабов, размахивавших стеблями камыша в знак прославления гибели Аттиса, супруга Великой матери, который лишился рассудка, а потом и жизни после добровольного самооскопления под сосной [27].

Но для всех слоев общества римские традиции едва ли были единственным вариантом религии, хотя бы за померием, на «общественных землях» Рима: там допускалось отправление иных культов, в том числе христианского. Всевозможные верования и традиции приносились в Рим теми же экономическими и политическими ветрами, что гнали в город их чужестранных приверженцев. Изида и Серапис прибыли из Александрии, Антиохии и Афин [28]. К началу III века существенное значение в Риме приобрел древнеперсидский культ Митры. Еще до 300 года у его адептов было здесь примерно 40 мест, где они собирались [29]. Приверженцы Митры отправляли в съемных комнатах, частных домах и даже в казармах свои ритуалы, в ходе которых их статус повышался от «Ворона» до «Льва» и «Отца». Запертые двери и темнота их молелен служили противоположностью пышным храмам Юпитера и других римских богов. Но на Марсовом поле, поле между Тибром и западной линией померия, видны и слышны были свидетельства иных восточных культов. Там из-за стен святилища Изиды, выстроенного в изящном греческом стиле в I веке до н. э., доносились громкие песнопения и металлический треск систрумов. Это чужестранное верование получило в Риме широкое распространение. Двор святилища размером 70 на 140 метров был в несколько раз больше расположенного поблизости Пантеона, где молились всем римским богам [30]. Безмятежный пруд посередине окружали пальмы и обелиски. В апсиде святилища высилась сама Изида, величественная статуя с фигурами Сараписа и Анубиса по бокам. От взора большинства римлян, пересекавших Марсово поле, эти излучающие спокойствие виды были скрыты мощными стенами, хотя изредка случалось, что молящиеся в святилище показывались и с его внешней стороны. Бритоголовые, в развевающихся на ходу белых одеяниях, они торопливо шли через поле, мимо древнего театра Помпея.