Завершением ритуала для верующих в Изиду становились омовения в мутных римских водах — прыжки с берега в Тибр. Выбираясь на другой берег реки, они оказывались в Трастевере, где еще оглушительнее грохотали чужеземные культы. Здесь, еще дальше от священных пределов померия, поклонялись своим богам приезжие из Пальмиры и Сирии. На латыни, арамейском и греческом языках они молились в своих храмах Симу, Хададу, Солу и Атаргатис [31]. Здесь, в самом восточном районе, правивший в начале III века император Антонин (218–222 гг. н. э.), известный также как Гелиогабал, насаждал культ Элагабала, бога Солнца из его родной римской провинции Сирия [32]. Внутри померия юный император вызвал раздоры среди римлян тем, что возил в обсыпанной драгоценностями золотой колеснице черный конический камень и поклонялся ему как божеству. Сенаторы-консерваторы возмущались его религиозной пляской, после которой он взбирался на башню и с нее бомбардировал толпу дарами, от кубков из драгоценных металлов до живых домашних животных [33]. Но Антонин не был, разумеется, первым римским императором, приверженным восточным культам. С самых первых лет империи, с середины I века до н. э., императоры возводили храмы Изиды, Сераписа и других богов. Это вызывало неоднозначное отношение, некоторые культы попадали под запрет. В начале I века н. э. император Тиберий (14–37 гг. н. э.) повелел увезти священную статую Изиды с Марсова поля и сбросить в Тибр, а ее жрецов прибить к крестам [34]. Несмотря на столь резкие колебания популярности, восточные культы оставались константой в религиозной гуще Древнего Рима.

* * *

В этой гуще и появились первые в городе христиане. Похоже, что многие из них, подобно верующим в Митру и Изиду, не являлись уроженцами Рима. Первые последователи Иисуса в Риме были по большей части, как кажется, евреями, молившимися в синагогах города, или идолопоклонниками, практиковавшими некоторые элементы иудаизма, так называемыми «богобоязненными» [35]. Существует мнение, что к 50-м годам I века, спустя 17 лет после гибели Иисуса, христианское учение уже распространилось в Риме далеко за пределы еврейской общины. В послании к верующим города в середине 50-х годов Павел говорил о своем желании проповедовать им и «другим идолопоклонникам», то есть не евреям [36]. Вполне возможно, приверженцы других культов отторгли их и они стали поклоняться единому христианскому богу. Некоторые черты нарождавшегося христианства не были полностью чужды тем, кто хранил верность давним религиозным традициям Рима. Целомудрие, к примеру, восхвалялось христианами и многими другими верующими, включая тех, кто возносил хвалы девам-весталкам — девам в белом, поддерживавшим огонь у подножия Палатинского холма. В то время как преобладавшая в Риме религия подразумевала целый сонм богов, бритоголовые поклонники Изиды были, подобно христианам, верны одному-единственному божеству. Поборников культов влекла, помимо прочего, атмосфера братства и такие практические удобства, как групповое погребение в Риме, которое вскоре стали предлагать христиане города.

Члены еврейской общины города, будучи монотеистами, ожидавшими пришествия Мессии, непременно должны были оказаться наиболее восприимчивы к вести о его появлении в Иерусалиме. То была многочисленная аудитория. К периоду правления Августа в Риме набралось уже несколько тысяч евреев. В еврейских катакомбах под Номентанской дорогой, тянущейся из города на северо-восток, найдены надписи с названиями примерно 11 синагог древнего города [37]. Вряд ли это были большие или даже просто приметные культовые сооружения, скорее просто молитвенные дома, где община проводила богослужения и учила Закон [38]. Некоторые иудеи могли переходить в христианство вдали от Рима, посещая ранее Сирию или живя там или в Иудее, где Иисус вдохновлял людей оставить свои дела и проповедовать его учение. Другие могли отправиться из Рима обратно в Иерусалим и там повстречать апостолов и верующих, распространявших весть о Мессии, покинувшем их в возрасте 33 лет. После их возвращения в Рим рассказы о проповедях и чудесах Иисуса из Назарета могли разноситься привезенными в город рабами-евреями. Некоторые рабовладельцы терпимо относились к разнообразию религий у себя под крышей. Их отношение к религии еврейской общины было в лучшем случае безразличным, но чаще жестоко-насмешливым [39]. Люди, освобожденные согласно римской практике от ярма рабства, могли прибиваться и к иудеям, и к идолопоклонникам, и к новоявленным христианам, чтобы уверовать, оспаривать или отрицать новые учения, принесенные с Востока. Языческий до мозга костей, по структуре и по статусу, город Рим предоставлял исключительно плодородную почву для крепнущего культа Иисуса Христа.

Такие люди, как супруги Акила и Прискилла, могли проведать о ранних христианских воззрениях в синагогах Рима или рядом с ними, хотя Акила мог стать христианином еще до того, как смело подался вместе с женой в столицу. Акила был евреем из Понта, дождливой римской провинции на северном побережье Черного моря [40]. В середине I века там, бесспорно, уже жили христиане — Павел обращался к ним из «Вавилона» в своем знаменитом послании к преследуемым верующим Малой Азии. Возможно, Акила и Прискилла бежали от религиозного преследования в Понте, краю вишен, льна и виноградной лозы, чтобы обрести анонимность и безопасность в гуще огромных безликих толп императорского Рима. В середине 50-х годов, когда Павел писал христианам города, они уже, без сомнения, находились там. Апостол знал эту супружескую пару и обращался к ним напрямую, потому что имел с ними дело еще в Коринфе, представлявшем собой сухопутный мост между Аттикой и Пелопоннесом. Как видные христиане, Акила и Прискилла могли превратить свой дом в Риме в домашнюю церковь. В первые десятилетия Римская церковь обходилась без главы — без епископа, тем более без папы. Скорее она представляла собой тогда горстку домашних церквей — ко времени послания Павла их было около семи [41]. Нарождающаяся церковь была еще далека от организованной иерархии, зато представляла собой весьма разветвленную сеть по всему миру. Христиане, такие как Акила и Прискилла в Риме, поддерживали связь со своими заморскими братьями и сестрами при помощи писем на общем для них греческом языке. Только в II–IV веках Церковь постепенно перейдет в общественной жизни на латынь, отчасти ради новообращенных римлян из привилегированных слоев общества. Но заря христианства в Риме имела домашний, скромный характер и не оставила заметных следов вроде зданий сугубо церковного назначения, изображений, святилищ, алтарей [42]. Учитывая эту робость первых шагов Римской церкви, мы начинаем лучше понимать уничижительные отзывы наблюдателей III века, видевших в христианах людей «скрытных, боящихся света, безмолвных при других, но болтливых по углам» [43].

Собственный дом служил Акиле и Прискилле не только местом для молитв, но и мастерской. Подобно Павлу, они кормились изготовлением шатров: кроили, растягивали и сшивали грубые козлиные шкуры, превращая их в переносные убежища. Христиане жили как в Трастевере, так и вдоль Аппиевой дороги, к югу от Капенских ворот, в застойном воздухе между Целием и Авентином [44]. Вся их жизнь протекала под стук молотков ремесленников, блеяние мулов, болтовню женщин, прядущих шерсть и ткущих полотна перед своими хижинами. Непрерывный поток людей, направлявшихся в Рим и обратно по главному юго-западному пути, обеспечивал Акиле и Прискилле столь нужные им заказы. Трастевере служил одновременно центром мелких ремесел и бойкой пристанью в излучине Тибра. Здесь не стихал гомон голосов и складской шум, непрерывно работали мельницы и дубильни. На узких извилистых улицах Акила и Прискилла жили в тесном соседстве с речниками, лавочниками и грузчиками, переносившими грузы с лодок для дальнейшей продажи или обмена где-нибудь неподалеку на одежду и масло. Некоторым их соседям приходилось трудиться дальше от дома, выше по течению Тибра, на Ватиканском холме. У его подножия, неподалеку от уже наметившегося святилища Петра, мужчины склонялись над раскаленными печами для обжига кирпича из красной и белой глины.

Представляя себе жизнь в этих простонародных, часто скандальных кварталах, без явного лидерства, без разделения между домами, без молитвенных храмов, начинаешь понимать, почему первые христиане Рима оставили так мало письменных свидетельств о себе. В Трастевере многие жили в доходных домах из кирпича и досок, в несколько этажей. Многим бедным обитателям подобных жилищ приходилось спать, молиться, есть и трудиться в одних и тех же неприглядных коморках. В II веке поэт Апулей описал мастерскую сукновала, чьи гости сидели на перевернутых станках, вдыхая вонь выбеливаемой материи [45]. Выходя от него на улицу, людям приходилось перелезать через орудия труда и готовую продукцию, миновать склады с мешками зерна и тяжелыми плотницкими заготовками. Только на крышах густонаселенных домов Трастевере или между стропилами на чердаках, среди птичьих гнезд, обретали первые христиане Рима необходимый им покой для богослужений, чтения и уединенной молитвы. Убрав со столов рабочие инструменты, такие люди, как Акила и Прискилла, приступали к молитве. Они зажигали лампады и крестились в память о распятом Иисусе [46]. Христиане верили, что это событие, случившееся всего два десятилетия назад, спасло человечество от низвержения в ад. В те времена даже мерцание свечей в их окнах не привлекало внимания, ведь евреи и язычники тоже прибегали в своих ритуалах к зажиганию свечей.