2

«Ты победил, Галилеянин»: возвышение христианского Рима

К концу IV века над могилой святого Петра вырос посвященный ему внушительный собор. По следам первых незнатных приверженцев Петра двинулось немало знатнейших персон города. Однако в своем письме из Рима к другу в 384 году Иероним Стридонский еще далек от прославления растущей изысканности Римской церкви. Видный священник и богослов, Иероним прибыл в Рим с восточных берегов Адриатики. Теперь он расхаживал по широкому нефу базилики Святого Петра. Там он встречал самых высокородных дам Рима. Этих женщин в алых одеяниях, восседавших в носилках и окруженных богобоязненными евнухами, ни с кем нельзя было спутать. По словам Иеронима, именно этого им и хотелось. В отличие от робких, зачастую боязливых христиан первых веков, аристократки желали прославиться своей верой в Иисуса из Назарета. Подобно павам, разряженные в благочестие с головы до ног, они важно двигались к местам вознесения молитв, зорко следя по пути за зеваками. По утверждению Иеронима, они «рисовали на своих лицах следы жестоких покаянных постов» [1]. Поймав на себе чужой взгляд, они смотрели себе под ноги в притворном смирении, но тут же быстро принимались стрелять глазами по сторонам, чтобы увидеть, у кого вызвали интерес. Выходило, что христианские церкви Рима превратились в достопримечательности.

В своем письме Иероним давал волю негодованию, живописуя подобные позорные нравы. В базилике Святого Петра он испытал еще худший ужас, встретив даму, считавшуюся «знатнейшей» во всем Риме. С бесконечными церемониями, окруженная толпой прислужников, она вручила по золотому каждому из собравшихся в церкви бедняков. То было зрелище великой христианский благотворительности, пределы коей, впрочем, быстро стали ясны. Когда женщина из простонародья, «согбенная годами и лохмотьями», приблизилась к ее носилкам и попросила еще золотой, аристократка ударила ее так сильно, что брызнула кровь. Призывы Иисуса к смирению и милосердию вошли в противоречие с присущей ныне его Церкви человеческой спесью. Базилика Святого Петра в Риме была памятником апостолу, прославившемуся самопожертвованием и смирением. Теперь некоторые, приходившие туда, демонстрировали гордыню, вознося к небесам свои мольбы в облаках тяжелого фимиама.

К 384 году триумф христианства у аристократических и правящих классов стал свершившимся фактом. Еще в середине II века философ, получивший известность как Иустин Мученик, утверждал, относительно правдоподобно, что в его время «было больше христиан — бывших язычников, чем христиан — бывших евреев» [2]. Но за 20 лет до Иеронима на Церковь попытался ополчиться сам император. Заняв трон в 361 году, Юлиан I (361–363 гг.), известный как Юлиан Отступник, стал бороться с христианским влиянием среди знати [3]. Он считал, что, восстановив традиционную религию Рима, сможет вернуть Риму всю его славу. Но в распоряжении Юлиана оказалось мало времени, его ждала неудача. Ночью 26 июня 363 года, меньше чем через два года после начала правления, он уже истекал кровью от удара кинжала, пронзившего грудную клетку и печень. Традиционно — и в этом чувствуется ирония — считается, что перед смертью он молился не своим богам, а Богу христиан и, обращаясь непосредственно к Иисусу, якобы признал: «Ты победил, Галилеянин!» [4].

Обращение в христианство богачей империи вывело Римскую церковь из трущоб. Но одновременно оно превратило христианскую веру в мирское оружие. Сам Иероним не был чужд этому обществу — в день, когда наблюдал нападение матроны на нищенку, он встречался с христианами-аристократами. Он часто бывал в лучших палаццо Рима и сидел там, где раньше сиживал, вероятно, другой великий христианский мыслитель его времени. В Риме бывали Аврелий Августин Иппонийский, Амвросий Медиоланский и те, кого они клеймили как бродячих мыслителей и еретиков: Пелагий и испанский епископ Присциллиан. Многие из них добирались до приемных самых благожелательных жителей Рима, карабкались по улицам Авентина к Целию, чтобы там рассуждать о смирении и самоотрицании среди прохладного разноцветного мрамора. Там такие, как Иероним, мечтали обращать и приобретать как личных покровителей, так и благотворителей для Церкви. Советуясь и беседуя, он и его современники разыгрывали великие теологические баталии своего времени. Споря о роскоши и о бедности, о свободе воли и о помощи свыше, о сравнительной ценности брака и девственной непорочности, они просвещали и развлекали. В этом обществе складывался мир Римской церкви, лились рекой пожертвования, дебаты перемещались из приемных в менее гостеприимные места. Иероним всего лишь отчитал в базилике Святого Петра лицемерную благотворительницу, но не прошло и года, как Присциллиана казнили за колдовство, после того как епископ Лузитании и другие церковники обвинили его в еретической пагубе и в идолопоклонстве [5].

В те годы под дебаты философов и теологов о правильном понимании учения Христа оформлялась христианская Церковь в более широком понимании. По всей империи разгорались теологические распри, Рим все более превращался в ключевой центр споров и принятия решений о направлении и учении христианской церкви. Наблюдая за проникновением членов своей паствы во все эшелоны общества, епископы Рима отвечали на вопросы, которыми сыпали как эрудиты, так и люди из низов. Так они формулировали веру и положение Церкви в Риме и не только. Первенство Петра в глазах Иисуса, статус, в котором он принял смерть, постепенно стирались об епископский престол: Римская церковь уже примеряла роль главного авторитета в христианском мире.

Возрастающее главенство Рима как христианского города зиждилось на камне Петра, но ускорялось и усиливалось мощью новых приверженцев веры. Император Константин I (306–337 гг.) воздвиг на месте скромных ориентиров апостольской могилы величественный собор. Он властвовал в западной половине Римской империи с 306 года, в период, когда Римская империя была разделена надвое и управлялась не одним человеком, а сразу четырьмя. Константин приходился дядей самому Юлиану Отступнику, который пойдет войной на христианство в собственное правление спустя десятилетия. Ныне правление Константина в качестве первого христианского императора запечатлено в истории как тот момент, когда решилась судьба всей Церкви. Но хотя многие слышали в относившихся к религии последствиях этого глас свыше, Константин начал оказывать поддержку христианству из сугубо мирских соображений. Как и многие другие поворотные пункты в истории Рима в тот период трансформаций, его решение о патронаже Церкви диктовалось не только религиозными причинами, но и заботой о власти, о политике и о богатстве. Император возвысил присутствие христианства в миру и его статус. Тем не менее его первой целью было вящее сияние престола римского императора.

Епископы Рима взмоют ввысь на крыльях мирской императорской власти. Но бросается в глаза парадокс: закрепляя суть своей набирающей силу Церкви, они не станут петь хвалу императору. Как ни росла Римская церковь в городе и в мире, ее епископы не переставали поминать кровь и прах своих мучеников, растерзанных в подлом миру. При всей поддержке Константином и высшими классами христианского Рима, при всех пролившихся на него деньгах и славе именно те христиане, кто страдал и погибал при менее благосклонных правителях, оказались героями захватывающего христианского повествования, что начертано на самих камнях Рима.

* * *

Великая будущность Константина не сразу стала несомненной. Начиная с правления императора Диоклетиана (284–305 гг.) власть в громадной Римской империи делилась между четырьмя правителями: двумя цезарями, на Востоке и на Западе, и двумя стоявшими над ними августами. В одной из первых итераций предполагалось, что Константин станет цезарем Запада при своем отце Констанции (305–306 гг.), уже бывшем августом. Все собрание «онемело от изумления», когда его кандидатура была полностью проигнорирована [6]. Узнав об этом, Константин поспешил к отцу в Йорк: Констанций уже находился на последнем издыхании и его сын не желал рисковать. Промчавшись через континент с такой скоростью, что под ним падали лошади, Константин прибыл в Йорк летом 306 года [7]. К концу июля армия провозгласила его цезарем Запада [8]. В империи установилась, как казалось, положенная тетрархия — правление четырех. Однако ситуация осложнилась, когда старшие императоры, августы Запада и Востока, предложили вывести из Рима преторианскую гвардию и лишить народ Рима налоговых послаблений, которыми он издавна пользовался [9]. Троица офицеров, взбешенная этим решением, воззвала к не менее, чем они, рассерженному Максенцию (306–312 гг.), бывшему, как и Константин, сыном бывшего римского императора [10]. Максенция тоже обошли при императорских назначениях после Диоклетиана. Теперь, поддержанный жаждущей мести армией, он увидел шанс возместить нанесенную ему обиду.

Взбаламутить чернь, напуганную новым финансовым бременем, не составило труда. Рим восстал, и Максенций провозгласил себя непобедимым правителем Центральной и Южной Италии, а также африканских провинций. Для закрепления власти он начал возводить на Римском форуме, на северной стороне Священной дороги, между храмом Священного города (templum sacrae urbis) и храмом Венеры и Рима, огромную базилику с толстыми стенами. В отличие от базилики Святого Петра, это было не культовое сооружение, а базилика в традиционном древнеримском понимании. Оттуда Максенций осуществлял свое правление: сидя под огромными арками, выкрикивал приказы. Как писали впоследствии, он потребовал низвергнуть все статуи Константина, над которым издевался как над сыном блудницы [11]. Императоры-тетрархи, старые и новые, стали торговаться с самопровозглашенным правителем. Они сговаривались и с Максенцием, и друг с другом против него, но их попытки сместить нового правителя Рима оставались безуспешными.