12
Kогда слишком много в крови серебра [Пикник «Серебра!».]
— Кто с тобой говорил в бане? Зачем ты слуг травила?
Я даже не успела заметить, когда волк принял человечий облик. У него уже выходило менять шкуры так стремительно, что уследить было невозможно. Только отведешь взгляд — а он уже обернулся.
Я замешкалась, задумавшись, а хочу ли поделиться с волком своими подозрениями, хочу ли довериться ему. Но опасность от рук и магии серебряной княгини грозила именно ему, и умолчать о ней было бы преступно.
— Я не травила. Банник сказал, там сонное зелье, которым княгиня приказала меня опоить. Она собирает силу из крови нечисти, вот, решила тебя заполучить.
— Меня? — Волк удивленно приподнял брови. — Но зачем? Толку-то от меня, я же даже как шаман ничего не умею! Или мы верно догадались насчет прирученных зверей?
— Похоже на то. Она… да и не только она… считает, что ты дух, призванный зверь. Ну, как Серый Волк в сказках. И она хочет заставить тебя ей служить.
— Пусть попробует! — оскалился волк. — Даже в волчьей шкуре я человек, чарами меня не подчинить.
— А если не чарами? — тихо уточнила я. — А если она сначала опоит тебя какой-нибудь гадостью, а потом уже будет разбираться, дух ты или не дух и какую пользу с тебя можно получить?
Волк нахмурился и замолчал. Ему определенно не нравился ход моих мыслей.
— Банник сказал, — шепотом продолжила я, — что серебряная княгиня колдует по ночам, а с первым лучом солнца уходит спать. Бежать лучше на рассвете, не дожидаясь, когда о нас вспомнят.
Волк подумал и согласно кивнул.
— Если она не решит очаровать меня сразу, не дожидаясь утра.
— А вот как раз на этот случай я опоила служанок зельем, чтоб не шпионили и не мешали. И не донесли, где именно мы спать улеглись, — жестко отрезала я. — Сегодня нам не выспаться, будем сидеть и ждать утра, чтобы княгиня нас врасплох не застала.
— Ты думаешь, у нее слуг больше нет? — укоризненно вздохнул волк, но не стал со мной спорить.
Свечу я задула. Все равно на всю ночь ее не хватит, а пробивающийся сквозь ставни свет может вызвать подозрения, если кто-то его заметит.
— Расскажи о сестре, — попросил волк, когда ожидание стало совсем невыносимым. Глаза слипались без всякой сон-воды, хотелось прилечь на мягкую подушку и забыть обо всех проблемах, пустить все на самотек. — Какая она? Ты ее сильно любишь?
— Я не знаю. Всегда казалось, что безумно люблю и так же сильно ненавижу — за капризы, за нежелание понять, что я ради нее своим временем жертвую, своими интересами. А когда она исчезла, я поняла, что это всегда был только мой выбор. Только мое желание обеспечивать ее всем необходимым. Необходимым с моей точки зрения! — Я перевела дыхание. — А ей, может, хотелось, чтобы ее просто любили. Может, нам лучше было бы едва сводить концы с концами, но доверять друг другу, разделять тайны и страхи. Я же даже не спрашивала, что Мар… — Я поперхнулась именем сестры, словно испугавшись того, как оно прозвучит в темноте. — Что сестра сама хочет. Я приняла решение за нее.
— Но ведь не ты виновата, что она исчезла.
— А может, и я, — я спрятала лицо в ладонях, — я же не знаю, как ее нашел сокол, почему выбрал именно ее!
— Мы найдем его и спросим, соколица. — Волк сел рядом, положил руку на плечо. Сквозь одежду я почувствовала обжигающее тепло его кожи. — И сестру твою найдем и спасем.
— Да, — шепнула я пересохшими губами. — Так и будет.
Я перевела дыхание, отбрасывая эмоции. Толку-то сейчас от всепожирающего чувства вины, оно нас не спасет, от безумной княгини не защитит. Прошлась по комнате — два шага в одну сторону, два в другую, — успокаивая дыхание.
— Можем снова спать по очереди, — предложила я, видя, что и волка сон пригибает к полу. Но я ошиблась — он поднял на меня ясные глаза и невесело улыбнулся.
— Блаженна ты, раз можешь спать в Нави и есть в Нави, блаженна, раз видишь морок, успокаивающий, убаюкивающий, утешающий. Яга провела тебя через ритуал и, не позволив открыть глаза, вырвала их. Я же вижу истину, вижу смерть и тлен, вижу кость и суть. И я проклят, ибо разум не желает мириться с ужасами. В царстве мертвых безопаснее быть слепцом.
Он встал рядом со мной, коснулся деревянной стены рядом с моей ладонью.
— Теплое шероховатое дерево. Ты ведь его видишь, так? Позволь, я покажу, что вижу сам. — Кончиками пальцев второй ладони он коснулся моей шеи под волосами. — Кости. Гладкие. Отполированные. Белые.
С глаз словно пелену сдернули, словно все, что меня окружало, засветилось изнутри, просвечивая тонкую фальшивую личину, под которой проступала истинная — серебристая, страшная, холодная.
Целый терем из маленьких гладеньких косточек, матово-белых, никогда не принадлежавших тому, что могло бы жить, ходить и дышать.
С криком я рванулась в сторону от волка, пряча лицо в ладонях, чтобы белый-белый костяной терем перестал стоять перед глазами. Сердце стучалось где-то в горле, а дыхание неровно клокотало в груди, не давая мне успокоиться. Что-то древнее, доставшееся от диких далеких предков и неизбытое за века цивилизации поднялось из темноты и попыталось поглотить меня, погрузить в панику и отчаяние.
— Блаженна ты, — тихо сказал волк, — ибо слепа и можешь спать здесь. Я не могу.
— Теперь и я… не могу, — хрипло, через силу выдавила я, даже не пытаясь осознать, каково волку видеть мертвый мир в истинном его облике постоянно.
Некоторое время мы сидели в темноте, перешептываясь, чтобы не заснуть. Постепенно даже в светлице тьма серела — глаза привыкали к темноте и начали различать мелкие детали. Даже самые мелкие, которые только при свете и разглядишь. Я не сразу сообразила, что это серебристый прозрачный свет пробивается сквозь рассохшиеся ставни. Я приникла к щели — неужели луна так ярко светит? Ведь только вчера новолуние было!
Волк пристроился рядом со мной у окна, оттеснив меня в сторону.
Кажется, я поняла, почему среднюю из сестер называют серебряной княгиней. Если у первой, медной, медью был весь терем украшен, то старшая ее сестра сама была серебром. Она уже мало походила на человека — полупрозрачная кожа, как у призрака, переливалась перламутром, источала сияние, похожее на лунный свет. Волосы, белесые, с болотным зеленым отблеском, струились клочьями тумана, окутывая ее фигуру.
Окна выбранной мной светлицы выходили на задний двор, на хозяйственные постройки. А перед ними, в центре круга из свечей, стоял гладко отполированный камень — жертвенник, до странности схожий с тем, что встретился нам на пути. Сейчас он был пуст, но что-то мне подсказывало — недолго ему таким оставаться. Княгиня воздела руки к небу, словно молилась, а ее слуги тащили связанного человека… человека ли? Слишком худая, слишком ломкая девичья фигурка брела, не сопротивляясь, с волос осыпались листья и хвоя. Даже когда ее уложили на камень, она не дернулась.
Княгиня склонилась над своей жертвой, ласково провела по груди и животу, словно успокаивая ребенка. А затем впилась нечисти в горло, вырывая куски мяса.
Я отшатнулась от окна, зажимая рот и благодаря всех богов, что нас за ставнями княгиня видеть не могла. Волк тоже сполз на пол, взволнованно заглядывал мне в лицо.
— Вот поэтому княгиня и не велит слугам ночью из дома выходить, — усмехнулась я, вспоминая слова кухарки.
Я уселась на пол и закуталась в стянутое с кровати одеяло, пытаясь унять озноб. К нечисти в лесу я привыкла — она уже воспринималась как что-то само собой разумеющееся. А вот такое зверство, да еще и от человека, вызывало только тошноту и оторопь. Если эта безумица так растерзала и домашнюю нечисть, то банника вполне можно понять — тут кому угодно без задней мысли помощь предложишь, лишь бы тварь эта сильнее не стала!
— Утром уйдем, — ободряюще шепнул волк и сжал мою ладонь.
— Лучше бы я спала и ничего этого не видела.
Даже когда я закрывала глаза, под веками не исчезало серебристое сияние княгини. Господи, что же она с собой сделала, что в такого монстра превратилась? Разве вся ее магия этого стоила?
Время тянулось медленно. Со двора раздавались резкие гортанные выкрики: княгиня то ли молилась, то ли призывала кого-то. Скорее последнее. Волк слушал-слушал, поковырял в ухе задумчиво:
— Кажется, это она меня подчинить пытается.
— Уверен? — встревожилась я. — Что чувствуешь?
Волк задумался, покрутил головой, подбирая слова:
— Да как будто телефон в дальней комнате трезвонит. Знаешь, что лучше не отвечать, а он все трезвонит и трезвонит, надоедает так, что снять трубку хочется, только чтобы он замолчал наконец!
Я хмыкнула, удивляясь такой своеобразной метафоре.
— Уверен, что она тебе ничего не сделает?
— Уверен! Разве что головной болью наградит. Ничего, потерплю.
Я тихонько вздохнула, не разделяя его уверенности. Свет за ставнями усиливался, как и выкрики княгини. Жаль, что часов нет, не отследишь, сколько еще ждать рассвета осталось. Почему-то казалось, что ночь, как в дурных ужастиках, будет длиться вечно, а мы так и будем слушать заклинания безумной княгини-ведьмы.