Мадди взял ее. Ему страшно захотелось ущипнуть Хэнка, но он побоялся схлопотать по шее. Вместо этого он напустил на себя солидный, серьезный вид и сказал:

— Предупреди меня, когда будешь готов.

Хэнк раздраженно нахмурился.

— Хочешь с нами попрощаться? — хихикнула Маргарет и посадила Аннабель себе на бедро.

— Ох, как остроумно, Смитти.

— Какие будут последние слова? — В глазах у нее горел озорной огонек.

— Да, хочу сказать пару ласковых. Привяжите эту проклятую козу покрепче, пока меня не будет.

Маргарет посмотрела на него с понимающим видом.

— Опять тебя коза боднула?

Молчание Хэнка было красноречивее любого ответа.

— Я придумала ей имя! — вдруг сказала Лидия.

Впервые за все это время она так оживилась. Они разом повернулись к ней.

— Имя козе. Мы назовем ее Опровержение.

Маргарет широко улыбнулась девочке:

— Прекрасное имя! Мне очень нравится.

Лидия одарила их первой улыбкой, наполненной радостью и гордостью. Мадди заметил про себя, что Маргарет вздохнула с облегчением.

— Давайте покончим с этим, — вступил Хэнк в их диалог.

Мадди взглянул на Маргарет, та в ответ закатила глаза, затем — на Хэнка, который слегка съежился и смотрел на него, как Парис, должно быть, взирал на троянского коня.

— Мы должны повернуться лицом на восток, — сообщил Мадди серьезно.

— Хорошо, что ты не летишь, Смитти, а то ты бы думала до завтра, в какую сторону следует смотреть.

— Восток вон там, — указала Маргарет на север.

Хэнк хмыкнул и отвернулся.

— Да пребудет с нами благословение Аллаха, — громко объявил джинн. Он был очень доволен, ему удалось внести мелодраматическую нотку. Потом он добавил громким театральным шепотом: — Пожалуйста, воздержитесь от проклятий, не упоминайте имя дьявола всуе.

Хэнк выглядел неважно. Челюсти его закаменели, даже появился тик на правой щеке. Он посмотрел на землю с таким видом, как будто опасался, что видит ее в последний раз, и потер лоб левой свободной рукой.

Мадди обменялся с Маргарет взглядом, подмигнул ей и повернулся к Хэнку:

— Порядок.

Потом подождал целую минуту.

— Приготовиться.

У Хэнка был такой вид, будто Мадди сейчас поведет его на гильотину.

Мадди крепко сжал руку Хэнка и сказал:

— Поехали!

И они полетели вертикально вверх, метров на сто в высоту, видимо, Мадди не смог отказать себе в удовольствии подразнить Хэнка.

У-у-укин сын! — раздалось откуда-то с небес.

Хэнк долго моргал, наверное, в течение минуты, пытаясь освободиться от волшебного облака, попавшего в глаза. Но это мало помогало, пока дым не рассеялся сам собой. Внутри бутылка походила на рай в представлении старьевщика. Хэнк бывал в закладных лавках, но нигде не видел подобного хаоса.

Ясно было одно: Мадди собирал новинки техники и всякие диковинки всех времен и народов. Некоторые странные механизмы были с зубцами и шестернями, другие — с приводными ремнями. Древний боевой топор соседствовал с чашей, полной фиг и фиников, песочные часы — с набором каких-то лотков, скорее напоминающих лабиринт для крысы.

Там были и камера, и треножник, пудреный парик, пряжки для обуви, коллекция пиджаков, один ярче другого, дорожные шашки и шарманка стояли у стены рядом с грелкой для кровати и кузнечными мехами.

Хэнк подвинулся и тут же локтем въехал в греческую вазу, полную каких-то книжек. Он пошарил рукой и вытащил бульварный роман. Господи, это-то хоть откуда? Он взглянул на джинна, который сидел, подперев голову рукой, на рыжей в красную полоску скамье. Ножки ее были выполнены в виде драконов. Ноги джинна болтались, не доставая до земли, и он своими колокольчиками вызвякивал какую-то мелодию. Хэнк никак не мог к этому привыкнуть.

Он взглянул вниз и увидел под сиденьем пачки газет, каких-то листовок и буклетов. Сверху и с боков свисали шелковые драпировки — пурпурные, красные, желтые, они походили на карнавальные палатки. Тончайшая москитная сетка висела на медных настенных крючках в виде голов пифонов.

Больше всего там было подушек из разных тканей, с кисточками и бахромой, всех цветов и размеров, а пол был устлан старинными персидскими коврами.

Неожиданно рядом с его правым ухом раздался удар гонга. Хэнк повернулся на его звук и увидел причудливые деревянные часы, которые как раз стали отбивать глупейшую мелодию. Из дверец на часах появились две деревянные фигурки мужчины и женщины с крошечными цимбалами в руках. Они обошли круг и, встретившись на середине, стали бить в цимбалы друг друга. Насмотревшись, Хэнк повернулся и... застыл на месте. Он увидел вдруг то, что не попадалось ему уже много лет. У ярко-красной стены лежали бейсбольная бита, черная перчатка с ловушкой и мячик. На негнущихся ногах он подошел поближе, взял в руки биту, машинально слегка подкинул ее в руке. Он смотрел на нее и не верил собственным глазам. Он вспоминал о том времени, когда у него была мечта, нет, не мечта, а скорее это был его шанс. Теперь, когда прошло столько лет, ему казалось, что это все было не с ним, а с кем-то другим. История, выдумка, предлог — все равно как большая рыба, которая сорвалась с крючка. Он смотрел и смотрел на биту в руке. Может быть, потому, что он проторчал в тюрьме последние четыре года, может, потому, что неумолимо бежит время. Эта проклятая бита напомнила ему все, что он отбрасывал от себя почти десять лет, каждую дверь, которая могла бы открыться и осветить темную дорогу, которую он выбрал для себя, боясь поверить, что жизнь не так плоха, как он думает.

Он закрыл глаза на какое-то мгновение и представил себя на беговой дорожке судьбы: вот он бежит, изо всех сил прячась от всего хорошего, что предлагала ему жизнь. Он всегда был готов проиграть, но отчаянно боялся попробовать выиграть.

— Привет, Хэнк!

Он мгновенно обернулся, как будто его ударили. Сзади него стоял Теодор. Хэнк растерялся. Ему было неловко, что его застали в тот момент, когда он парил между прошлым и будущим. Он нагнулся и поставил биту на старое место у стены и только потом взглянул в лицо мальчику. Но судьба продолжала глумиться над ним: на Теодоре была кепка чикагской бейсбольной команды. Лавровый венок был зачем-то надет на шею, поверх его обычной одежды красовалась тога, свисавшая почти до пола. На плече висела ракетка для бадминтона. В кулаке он зажал белый воланчик. Теодор помахал Хэнку рукой, а Мадди сидел на диване и, казалось, с удовольствием и большим интересом наблюдал эту сцену. Хэнк нахмурился, джинн сделал большие глаза и схватил первый попавшийся роман.

— Не обращайте на меня внимания, — сказал он якобы небрежно, откинулся на подушки, положил ногу на ногу и начал читать.

Хэнк еще выждал, но Мадди глаз не поднял.

— Иди сюда, парень.

Теодор склонил голову к плечу и не сдвинулся с места.

— Что-нибудь случилось?

— Да. Я сказал, чтобы ты подошел.

— Я не хочу.

— Если мне придется этим заняться, то предупреждаю, что могу рассвирепеть.

— Я хочу...

— Только не это! — взревел Хэнк и бросился к мальчугану, чтобы закрыть ему рот.

Ребенок и сам уже захлопнул рот себе ладошкой, когда услышал вопль Хэнка, и испуганно смотрел на него поверх руки. Он не успел ничего произнести. Хэнку, впрочем, показалось, что с дивана донесся приглушенный смешок, и он тут же метнул взгляд на джинна, но тот лежал и похоже был поглощен книгой.

Хэнк тряхнул головой и посмотрел опять на Теодора.

— Почему ты не выходишь из бутылки?

— Потому что.

— Я хочу, чтобы ты мне ответил.

Теодор огляделся.

— Я мечтал, чтобы ты все это тоже увидел.

— Итак, ты не выйдешь?

Ребенок кивнул. Хэнк наблюдал.

— А ты не мог меня просто попросить?

— Ты бы не пришел.

Да, черт побери, он подумал, что ребенок прав. Именно так. Он бы не пришел.

— Послушай, нельзя прожить жизнь, манипулируя людьми, пользуясь другими как куклами, чтобы добиться своего.

Ему показалось, что он слышит голос Смитти. Вот бы она обрадовалась, если бы присутствовала здесь. Она бы не упустила случай вставить какие-нибудь крылатые слова, вроде «чья бы корова мычала».

— Но у меня сработало.

— На этот раз — может быть. Ну а дальше? Если не получится, что ты будешь делать?

— Ты устроишь мне взбучку?

Хэнк опешил:

— А что, твой отец так поступал?

— Иногда.

Он заложил руки за спину и посмотрел на джинна, но именно в тот момент джинн нырнул обратно в книгу.

— Но я же тебе не отец.

Теодор молчал некоторое время, потом прошептал:

— А мы не можем хотя бы вид такой сделать?

— Тебе не терпится, чтобы тебя отлупили?

— Нет.

— Хорошо, а то я детей не бью.

Ребенок что-то прошептал.

— Я тебя не слышу.

Тогда он взглянул на Хэнка, его лицо посерьезнело.

— Я бы перенес порку, если бы это значило... если бы кто-то... — Теодор остановился, потом выпалил: — Я просто хочу иметь отца!

Хэнк услышал чье-то фырканье и метнул взгляд в сторону дивана. Книга ходила ходуном в коротеньких толстых руках. Хэнк опять вернулся к Теодору, тот как будто ожидал услышать «да». Не в силах смотреть ему в глаза, он перевел взгляд на дурацкие деревянные часы.

— Прости, я не могу быть настоящим отцом.

— Почему?

Хэнк горько рассмеялся.

— Черт меня возьми совсем, если я знаю. У меня никогда не было отца. — Он посмотрел на ребенка и понял, что такой ответ не удовлетворяет его.

— Чтобы стать папой, обязательно нужно самому иметь отца? Разве нельзя научиться?

Хэнк потер подбородок, чтобы скрыть смущение. У него не было ответа. Он помолчал, потом опустился на колени, чтобы смотреть Теодору прямо в глаза.

— Послушай, я был сиротой, и ты — сирота. У нас есть много общего, может, мы просто будем друзьями? Будем товарищами?

Ребенок задумался.

— У меня никогда не было товарища. А что, делают друзья?

Хэнк пожал плечами:

— То, что мы с тобой делали. Ты можешь мне помогать, как помогал с парусом и с хижиной.

— Приятели время вместе проводят?

— Конечно.

— Ловят вместе рыбу?

— Мы можем этим заняться.

— Плавают?

— Разумеется.

— Я не умею плавать.

— Ты можешь научиться.

— Если я могу научиться плавать, почему ты не можешь научиться быть отцом?

Хэнк мог бы поклясться, что кто-то на диване пробормотал: «Ну-ка ответь на этот вопрос, болван», но, когда он обернулся с быстротой молнии, джинн сидел в том же положении.

— Гораздо легче учиться, когда ты молод.

Теодор, видимо, что-то вспоминал:

— Теперь я понимаю, что Смитти говорила о твоем образе жизни.

— Каком образе жизни?

— Не знаю. Смитти сказала, что у тебя устоявшийся образ жизни.

— Правда?

Мальчик кивнул.

Хэнк с благодарностью подумал о том, что Смитти нашла довольно приличные слова для описания такого куска осла, каким он был на самом деле.

— А ты научишь меня играть в бейсбол?

Хэнка как будто кто-то ужалил, так он заорал: «Кто тебе сказал...» — но тут же осекся.

Теодор взял в руки биту и смотрел на него с искренним удивлением. Хэнк внезапно понял, что он завопил на парня без всяких оснований. Мальчик ничего ни о чем не знал, да и никто здесь об этом не знал. Он посмотрел на джинна. Тот уже не читал книгу, а наблюдал за ним с пытливым интересом. Хэнк сдвинул брови с мрачным видом, но ничего не добился, ему пришлось взять биту из рук Теодора и отбросить ее на подушки.

— Давай выберемся отсюда.

— Но...

— Сейчас. — Хэнк протянул ему руку. — Пошли.

Теодор посмотрел на него, положил бадминтонную ракетку и воланчик, снял кепку, венок и тогу, торжественно отдал их джинну и важно объявил:

— Нам пора уходить.

Мадди свалил все вещи на диван, дал одну руку Теодору, другую — Хэнку, и через мгновение они вылетели из бутылки, как пробка из шампанского.

Маргарет стояла около Хэнка на коленях, он лежал плашмя на песке. Туманное кольцо из цветного дыма постепенно рассеялось. Теодор, Мадди и Лидия со спящей Аннабель на руках толпились рядом и с опаской выглядывали из-за спины Маргарет.

— Он умер? — спросил Теодор.

— Нет, дорогой.

Хэнк застонал. Маргарет успокоила остальных:

— Видите, он приходит в себя. Хэнк? — Она положила руку ему на грудь.

— У меня получилось? — спросил он слабым голосом. — Где я? Невредим?

— Ты несколько минут был без сознания.

Хэнк охнул, потом открыл глаза, но сначала не мог их сфокусировать. Затем, видимо, узнал детей, Маргарет, его жуткий взор переместился на Мадди. Хэнк сразу же заморгал, сморщился, как будто хлебнул уксуса, потер кулаками глаза и выругался, как пьяный матрос. Маргарет обернулась к остальным, закатила глаза и сказала:

— Ну, вы видите, он явно пришел в себя. Я же говорила вам, что нам не о чем беспокоиться. Он, вероятно, упал головой вниз. Бегите, не ждите нас. Мадди пойдет с вами.

— Подождите! — крикнул Теодор, и его рыжая голова показалась из-за плеча Маргарет. — Хэнк, с тобой все в порядке?

— Да, не бойся, — проскрипел контуженный.

— Хорошо. Мы ведь останемся товарищами?

— Да.

Мальчик развернулся на месте и опрометью бросился прочь.

— Лиди! Подождите меня!

— Что, черт возьми, произошло? — насупясь, спросил Хэнк.

— Когда вы вылетели из бутылки, ты отпустил руку Мадди.

Он опять разразился целым залпом ругательств.

— Жаль, что ты не упал ртом в песок.

Глаза его сузились, и он язвительно произнес:

— Если бы это случилось, я был бы не способен утешить тебя, милочка.

Он быстро пригнул ее голову к себе и жестко поцеловал. Маргарет вскрикнула, уперлась ему в грудь руками и высвободилась.

— Прекрати немедленно!

Маргарет обернулась: дети, разумеется, стояли неподалеку и с открытыми ртами наблюдали за ними. Она почувствовала, что багровый румянец покрывает ее щеки.

Боже, и это в тридцать два года!

— Эй, Лиди! Мадди! — улюлюкал Теодор. — Вы видели, что делали Смитти и Хэнк?

— Ну и черное сердце у тебя, Хэнк Уайатт!

— У меня нет сердца, Смитти. — Он сел. — Я думал, что такая сообразительная женщина, как ты, давно уже догадалась об этом.

— Они же дети.

Он мельком взглянул на детей и замахал им рукой:

— Смитти помогала мне выровнять дыхание. Идите, не бойтесь. — Он посмотрел на нее и серьезно сказал: — Если только ты не хочешь, чтобы я снова тебя поцеловал, лучше отодвинься.

Он медленно встал, бормоча, что становится старым, расправил плечи, почесал затылок, поморщился, вытер руки о себя, взял банан и стал есть.

Маргарет не могла удержаться от замечания:

— Видел бы тебя сейчас Чарлз Дарвин.

— Кто?

— Чарлз Дарвин, великий ученый, который разработал теорию происхождения видов, в частности он говорил о том, что люди происходят от обезьян.

Он бросил на нее непроницаемый взгляд.

— Я всему учился на улицах, Смитти. Там Дарвинов не проходят. — Он распрямил плечи и посмотрел на нее свысока. — Никогда мне не приходилось задавать себе вопросы о том, зачем жить. Весь свой ум я направлял на то, чтобы выжить.

Маргарет с удивлением обнаружила, что он очень рассержен, да и в голосе было много горечи. Она, не раздумывая, нежно взяла его за руку.

— Хэнк?

Он бросил на нее такой же серьезный взгляд, посмотрел на ее руку, потом уставился на океан.

— Тебе незачем стыдиться. Ты нужен детям, Хэнк...

Он повернулся и молча прошел мимо нее, остановился спиной к ней неподалеку, засунул руки в карманы и стал смотреть на лагуну.

— Хэнк, пожалуйста...

— С чего ты взяла, что мне стыдно?

Она опять промахнулась. Сказала совершенно не то, что нужно. Она смотрела на его массивную спину и не знала, что сказать.

— Я вовсе не хочу сражаться с тобой.

— Правильно. Потому что проиграешь. А теперь уйди куда-нибудь.

Глава 20

Следующие несколько дней стояла прекрасная погода. Природа была настроена к ним ласково, по-товарищески. Сильные ветры миновали остров, дули только легкие бризы, и, к облегчению Маргарет, не было дождей. Совместными усилиями они построили новую хижину. Хэнк все время ворчал, что скоро нагрянут муссоны, и поэтому за два дня возвел для нее каркас. Они сделали и прочные стены, сплетенные из бамбука и листьев. Хэнк и Маргарет надеялись, что теперь их укрытие сможет противостоять грядущим штормам.

Новое сооружение, как нейтральная страна, располагалось как раз посередине поляны, на равном расстоянии от прежних хижин. Это была длинная и узкая постройка типа бунгало. Хэнк устроил в ней оконные проемы и навесил ставни, которые можно было закрывать во время непогоды и, естественно, открывать днем, чтобы впустить солнце и легкий ветерок.

В домике была одна дверь. Как и ставни, она была сделана из стеблей бамбука, крепко связанных между собой. Около двери поставили бочку, всегда полную свежей воды. Спали робинзоны в гамаках из копры, а сидели на циновках, прямо на земле. Среди вещей, выловленных из моря, был огромный плоский деревянный сундук, его торжественно установили в центре вместо стола, маленькие деревянные бочонки служили стульями. Найденная керосиновая лампа освещала хижину, но горючее было на исходе, вообще их быт был устроен, мягко говоря, скромно. Они часто спорили из-за кухни. Хэнк издевался, что им нужно завести добровольную пожарную команду. Маргарет же вынуждена была терпеть его насмешки, ежедневно кремируя половину добытых продуктов.

Когда однажды она сожгла пять огромных манго, то провела после этого целый час на пляже, конспектируя на песке, что можно есть сырым, а что необходимо варить. Мрачное настроение Хэнка почти не изменилось. Маргарет, однако, чувствовала, что разгадка кроется не в их беседе о Дарвине, а в чем-то другом. Он не был настроен именно против нее. Он дулся на весь мир. Целыми днями он отмалчивался, а вид у него был такой, как будто он подрался бы с любым, кто согласился бы на потасовку.

Резким, гневным голосом он запретил Теодору выпускать джинна из бутылки. Хэнк кричал, что будто Мадди всем мешает, отвлекает от работы. В данном случае отвлекался только сам Хэнк, непрерывно ворчавший и жаловавшийся на облака цветного дыма, якобы застилавшие горизонт.

Впрочем, работали они дружно, не покладая рук, вернее, усердно помогали Хэнку во всем, и наконец он смягчился и разрешил даже, чтобы Мадди помог ему укрепить соломенную крышу. Однако это случилось только после того, как он сам дважды оттуда упал. Пурпурному дыму было, несомненно, не справиться с черной меланхолией, которая окутывала Хэнка плотнее, чем цветное облако Мадди.

По ночам Хэнк куда-то исчезал. Проснувшись утром, Маргарет заставала его храпящим в гамаке, и от его дыхания можно было захмелеть. На третью ночь она решила проследить за тем, куда он ходит. В тот день Маргарет сопутствовала удача, ибо ей удалось сжечь только половину рыбы и три плода хлебного дерева из десяти.

Она осторожно выбралась наружу и потихоньку пошла по пляжу. Тонкий серпик луны висел высоко в черном небе, поэтому песок был не таким светлым, как обычно, а море скорее серым, чем серебряным.

Волны где-то глухо бились о скалы. Кроме этого немолчного грохота да шуршания воды на пляже, когда она уходит сквозь песок, откатываясь назад, ничего не было слышно — ни человеческих голосов, ни каких-либо других звуков, царил только властный голос Тихого океана.

Маргарет шла по пляжу, увязая в песке, как в губке. Легкий ветерок раздувал ее волосы и юбку. Она обыскала пляж и ближние скалы, шла вдоль кокосовых пальм, листья которых выглядели на фоне ночного неба как раскрытые ладони с растопыренными пальцами.

Наконец, пройдя весь пляж и взобравшись на утес, она увидела Хэнка в маленькой бухточке, со всех сторон окруженной скалами. Он сидел, ярко освещенный луной, положив руки на согнутые колени, и смотрел на темный безбрежный океан. Она могла даже разглядеть, как ветерок играет его волосами. Маргарет не двигалась. Шестое чувство подсказывало ей, что лучше помолчать. Была в нем какая-то незащищенность, уязвимость, которой не было раньше. Может быть, она просто ничего не замечала? Несколько минут она молча наблюдала. Он казался частью окружающей природы, как будто принадлежал скалам, пляжу, волнам и ветру. Нельзя было различить его черты, только контуры — резко очерченного подбородка, шеи, плеч: как черный силуэт на окне.