Она двигалась заодно с ним. Это было очень хорошо, так приятно. Она слышала, как волны бьются о берег, и чувствовала, что в ней тоже нарастает желание, идущее из глубины. Боли не было, только нервная дрожь, трепет, то же, что она испытывала, когда он любил ее языком, только сейчас ее волнение было глубже, сильнее, как будто все вообще заканчивалось и начиналось его телом.

Ее ожидание было не напрасным, он вдруг так глубоко вошел в нее, что ей показалось, будто она воспарила высоко-высоко. Из Хэнка посыпались чудные слова благодарности, перемешанные с проклятиями, он хрипло выкрикивал ее имя, а Маргарет с трудом переводила дыхание.

В какой-то момент ей показалось, что она отключилась, хотя тело продолжало жить своей инстинктивной жизнью. Хэнк шепотом позвал ее и начал снова и еще быстрее, чем раньше. Вдруг он застонал, заскрежетал зубами, и вот наступил для него момент наивысшего напряжения. Неожиданно он оставил ее, и что-то теплое и мокрое оросило песок. Маргарет, естественно, ничего не поняла, но она и не могла ни о чем думать. Она жила наконец не разумом, а чувствами. Его вес, дыхание, руки, волосы на груди отвлекали от мыслей. Они лежали рядом, сердца бились учащенно, в унисон. Спустя некоторое время, немного успокоившись, он сказал ей куда-то в шею:

— Ну что, ты продолжаешь думать, что в любви нет равенства и справедливости?

— Я не уверена.

Хэнка как подбросило; он привстал на локтях и недоуменно возопил:

— Что ты хочешь сказать этим «не уверена»?

Маргарет постаралась ответить как можно серьезнее:

— Я должна об этом как следует подумать. — И, только увидев, как он нахмурился, расхохоталась. Но не успела она как следует посмеяться, как он уже встал на колени, подхватил ее на руки и положил ее ноги себе на плечи.

— Ну-ну, дорогая, думай-думай.

Глава 30

Маргарет сидела на песке, прислонившись спиной к груди Хэнка. Они любовались темно-пурпурным ночным небом и заходящей луной. Легкий ветерок освежал ее щеки. «Удивительно, — думала она, — как остро можно ощушать все, что происходит вокруг. Прикосновение ветра, прохладу песка, тепло тела Хэнка, его близкое дыхание».

Ей казалось, что ее кожа и ее чувства обострены как никогда. Более того, за последние несколько часов она вообще стала другим человеком. Она размышляла о том, что произошло между ними, спрашивала себя, осталась ли Маргарет Смит той же, какой была. Она улыбнулась, может быть, она теперь и правда Смитти. Она легко, блаженно вздохнула, отдаваясь всецело той радости, которую испытывала просто потому, что они сидели рядом, вдвоем, как будто жили в собственном отдельном мире, в котором не было никого, кроме них. Она наслаждалась особым чувством покоя, близости, уединенности и отрешенности от всего, что когда-либо существовало или будет существовать. Они долго молчали, но это было молчание старых друзей, которое ничуть их не тяготило. Оно в корне отличалось от тех пауз, которые возникали прежде, когда они еще боролись с тем, что уже возникало между ними. Небо стало еще темнее, а серебристая луна исчезла за горизонтом. Маргарет запрокинула голову, покойно устроившись на его плече, и сказала:

— Поговори со мной.

— О чем?

— Не знаю, — сказала она как можно небрежнее. — Расскажи мне о своей жизни.

Он цинично хохотнул:

— Нам не хватит времени, дорогуша.

— Тогда расскажи мне о самом главном.

Маргарет почувствовала, что он переменил положение, видимо, хотел заглянуть ей в глаза.

— Например?

— Например, начни с того, где ты научился танцевать?

Он засмеялся:

— Я брал уроки.

Хэнк явно хотел подразнить ее. Она покачала головой — у нее не было настроения смеяться — и стала ждать ответа. Он ничего не ответил, и Маргарет взяла горсть песка и задумчиво пересыпала ее в руках.

— Расскажи мне о бейсболе.

Он обнял ее еще крепче, а потом руки его упали. Ей не удалось его обмануть. Вскоре он совсем отодвинулся, поднял колени и положил на них голову. Отвернувшись, он глухо проговорил:

— Бейсбол — это такая игра, для нее необходимы бита, перчатка и мяч.

Она нежно взяла его за руку:

— Не надо. Пожалуйста. Я видела тебя тогда, в джунглях, как ты бил по орехам. А Теодор сказал мне, что ты не хочешь учить его играть. Почему? Что с тобой произошло?

Хэнк взял камешек, обкатанный морем за столетия, и начал подкидывать его вверх, как мячик. Только сейчас Маргарет поняла, что это не просто привычка. Она часто видела раньше, как он это делает. Это ключ к его прошлому.

Он взглянул на нее:

— Как далеко ты хочешь зайти?

— Я хочу все понять.

Хэнк помолчал, потом сказал:

— Иногда, дорогая, я и сам не уверен, что все понимаю.

— Очень тебя прошу, Хэнк.

Уставившись на камень и продолжая вертеть его в пальцах, очень неохотно он начал говорить:

— Я уехал из Питсбурга, когда мне было пятнадцать. Выбор был невелик: или попасть в тюрьму, или уехать. Меня поймали на улице на краже. Полицейский, который меня схватил, сказал, что ему надоело вечно возиться со мной и я должен убраться из города, иначе он позаботится, чтобы меня посадили и долго-долго не выпускали. — Теперь он смотрел на море, на него нахлынули воспоминания. — Ну, перебрался с грехом пополам в Филадельфию. Несколько месяцев жил под железнодорожной эстакадой с такими же пацанами, как и я, в жалкой хибарке, воруя еду и ночуя на куске картона.

— В пятнадцать лет?

— Ага. — Он лукаво улыбнулся. — А что ты делала в пятнадцать?

— Ходила в школу, играла на фортепьяно, болтала с подружками. Делала то, что делают все девочки в таком возрасте.

— На фортепьяно?

— Это лучше, чем играть в покер.

— А я и не играл в покер в пятнадцать.

— Неужели? — Она наклонила голову набок.

— Нет. До шестнадцати я не имел понятия, как метят колоду.

Маргарет хмыкнула:

— Продолжай, пожалуйста.

— Я жил на улице уже около года, когда однажды отправился на бейсбольный матч, потому что прослышал, что там можно разжиться чем-нибудь съестным. «Филадельфия» играла против «Бостона», и стадион был полон. Уличные торговцы стекались туда рекой, как всегда в таких случаях, шла бойкая торговля пивом и сосисками. Но в толкучке привлекательнее еды была возможность поживиться чьим-нибудь кошельком, и я принялся слоняться по стадиону, присматриваясь к тому, кто как бережет свои денежки. Тут-то я и залез не в тот карман. Пострадавшим оказался Билли Хобарт — владелец команды, и меня схватили. Он сам меня и догнал. Я даже мальчишкой не умел как следует бегать.

Маргарет грустно улыбнулась ему. Ведь смеются же люди над выходками ярмарочного клоуна, который получает тычки и зуботычины, — часто смех вызывают и печальные обстоятельства.

— Билли притащил меня обратно за шкирку и заставил работать — чистить поле, чинить сломанные скамейки и ограду стадиона. Проклятие, он даже заставил меня чистить отхожие места.

— Ты не пытался убежать?

— Только однажды. Я успел добраться до левого края. Вся команда загнала меня в угол, и с тех пор со мной рядом всегда был один из игроков с клюшкой в руке.

Хэнк помолчал, глядя на океан, весь во власти прошлого, потом все-таки заговорил:

— Я бесновался, обзывая этого сукина сына последними словами, но работал. Он стал кормить меня вместе с командой и дал тюфяк в комнате игроков. Он продержал меня несколько месяцев, но потом я уже не хотел уходить.

Я стал частью команды, хотя и продолжал скандалить с Билли по любому поводу. В следующем сезоне они заставили меня подавать мячи, иногда разрешая немного потренироваться и покидать мяч. Один раз на тренировке Билли замордовал меня. Перед глазами стояли красные круги, но, когда мяч полетел на меня, я от ярости так ударил по нему, что выбил его со стадиона, и тогда Хобарт подозвал Обруча Хантера...

— Обруча?..

— Ну да. У игроков всегда есть прозвища. Вильсон — Гудок-в-Тумане, Моррис — Пушечное Ядро, Джин Уитни — Кузнечик.

— Серьезно?

— Конечно.

— Наверное, у мужчин так принято.

Хэнк хмыкнул.

— Ну а как же? Не называют же знаменитую Бетси Росс Вышивальщицей или бесподобную Джейн Остин — Пальцами-в-Чернилах.

— Как насчет Кровавой Мэри?

Маргарет вздернула подбородок.

— Несомненно, ее так прозвал мужчина.

Хэнк бросил на нее взгляд, который говорил о том, что не следует испытывать его мужское терпение. Она махнула рукой:

— Продолжай.

— Я забыл, на чем я остановился.

— На Обруче.

— Ах да, правильно. Ну, Билли велел ему бросать мне мячи. В тот день какие только крученые передачи он мне ни подавал, я отбил все. Через два года я играл в команде как полноправный ее член. Мы ездили по стране, и я участвовал в играх в Чикаго, Цинциннати, Кливленде, Атланте, Бостоне и так далее. После чемпионата 1878 года мы даже попали в Европу на показательные игры. Вот почему я умею танцевать. Нам для всей команды наняли учителя танцев прежде, чем мы уехали из Штатов. Когда мы были в Англии и во Франции, то днем играли, а вечерами ходили во всякие приятные места.

Хэнк опять остановился и, казалось, не имел никакого желания продолжать, но Маргарет не отставала.

— И что случилось?

— Билли умер от сердечного приступа в конце сезона 1883 года. Знамя разыгрывалось между «Бостоном», «Филадельфией» и «Чикаго». В дело вмешались толстосумы, и всякие аферисты стали предлагать тем игрокам, кто согласен уйти в сторону, большие денежные суммы в качестве отступного.

Он опять замолчал, бросил гальку в море и уставился в песок, , сложив руки на коленях.

— И?

Он пожал плечами.

— Мы проиграли. Разразился большой скандал, и многие игроки были занесены в черный список. В частности я.

— Я не верю, что ты бы взял отступные.

— Черт побери, Смитти. Первый в своей жизни кошелек я украл, когда мне было шесть лет.

— Мне наплевать, чем ты там раньше занимался. Я никогда в это не поверю.

— Ты сама меня называла мошенником.

— Я была не права.

— Боже правый, чем черт не шутит, когда ты спишь.

— Тебе ничто не поможет уйти от ответа.

— Да, пора бы мне уже привыкнуть к тому, что с тобой это не пройдет.

— У меня только один вопрос.

— Ну да, да! Ты права, я не бросил команду, но все равно попал в черный список, новый владелец решил, что от меня одни неприятности. И я оказался весь в дерьме.

— Это был совсем не тот вопрос, ответ на который я хотела услышать.

— Нет?

Она покачала головой.

— Тогда какой же?

Она улыбнулась:

— Я хочу знать твое прозвище.

Хэнк от души рассмеялся, и его напряжение сразу прошло.

— Ты сумасшедшая! — Он повернулся к ней: — Вы с Биллом Хобартом бы сошлись. У вас очень много общего. Он был такой же упрямый, настойчивый, как ты, и очень быстро соображал.

— Я жду.

Хэнк отвернулся, потер подбородок и пробормотал что-то в ответ, но в этот момент волна разбилась о берег с плеском.

— Не слышу.

— Твердоголовый.

Она посмотрела на него и спросила, как бы желая убедиться:

— Твердоголовый Хэнк?

— Ну да. Твердоголовый Хэнк Уайатт.

Маргарет расхохоталась.

Домой они вернулись потихоньку, уже на заре. Было очень темно, только на востоке виднелся еле различимый розовый отблеск. Они проверили детей — те спали глубоким сном. Мадди тоже спал, рядом с ним валялась его бутылка. Маргарет тронула Хэнка за руку и кивнула на джинна. Мадди спал, на ногах его были ботинки Хэнка.

Они стояли в центре темной хижины обнявшись. Хэнк нежно и страстно поцеловал ее, обхватив руками ее лицо так бережно, будто оно было фарфоровое. Она тоже его обняла. Они не в силах были отпустить друг друга, хотя это было необходимо сделать. Они не знали, сколько простояли так. В его объятиях было так спокойно, тепло, уютно. Маргарет даже подумала, что если он выпустит ее из рук, то все это окажется сном и на самом деле с ней ничего не произошло.

Наконец Хэнк прошептал ей, что пора немного поспать. Она кивнула, но не отпустила его. Тогда он одним движением, от которого у нее опять перехватило дыхание, поднял ее, отнес к гамаку и осторожно положил туда. Маргарет подумала, знает ли он, как бьется у нее сердце, когда он берет ее на руки. Хэнк постоял еще около нее, как будто ожидал, что она может исчезнуть, если он отведет взгляд, и Маргарет решила, что слишком невероятно предположить, чтобы их мысли так совпадали. Может ли мужчина чувствовать так же, как женщина? Могут ли у него быть такие же страхи, опасения, восторги?

Он погладил ее по щеке и пересек комнату. Маргарет смотрела ему вслед, но вот его широкая спина уже превратилась в неясную тень, она услышала, как скрипнул его гамак. Кроме неумолчного шума океана, больше ничего не было слышно. Они лежали в своих гамаках с закрытыми глазами, но ни один не мог заснуть — слишком свежи были воспоминания и велико возбуждение, слишком близко они находились друг от друга.

Очень много людей на земле встретили эту рождественскую ночь подарками и любовью. Хэнк Уайатт и Маргарет Смит тоже получили бесценный подарок. Друг в друге они нашли больше, чем любовь, больше, чем страсть. Они нашли потерянную часть собственной души. И нашли там, где им бы даже в голову никогда не пришло искать.

Это был прекрасный день для матча по бейсболу. На небе не было ни облачка. Дул легкий бриз. Мужчины играли против женщин.

«О, жизнь просто не может быть еще прекраснее!»

Хэнк погладил Аннабель по головке. Он смастерил ей домик из оставшихся сундуков, и малышка, играя в нем, была счастлива.

Он вернулся туда, где они собирались играть, и загляделся на Смитти. Она, чуть наклонившись, о чем-то шепталась с Лидией. Солнце светило им в спину. На ней было надето то самое французское платье, через которое можно было разглядеть все, что угодно, если свет падал с нужной стороны.

Свет падал совершенно правильно, но тут Маргарет поменялась местами с Лидией и испортила ему удовольствие. Он подкинул мячик на ладони и нетерпеливо закричал:

— Так, все-все! Разговорчики прекратили. Все по местам!

Хэнк оглянулся на Теодора. Парень вел себя именно так, как его учили. Стоя на месте, он переносил тяжесть тела с одной ноги на другую, готовый сделать бросок, как только полетит мяч.

Хэнк поставил его кетчером — игроком, принимающим мяч на биту. Мадди был обязан следить за порядком на поле, а Хэнк подавал мяч, то есть был питчером. Игроков было слишком мало, и они договорились играть на одну базу. Кроме того, поскольку Хэнк несколько отстал от последних решений Национальной бейсбольной лиги, то они согласились играть по упрощенным правилам, понятным детям и взрослым. Первыми начинали женщины.

— Отбивающий!

Смитти и Лидия перестали разговаривать и посмотрели на него.

— Это значит, кто-то из вас должен ударить по мячу, когда он прилетит.

Смитти задорно уперлась кулаками в бедра.

— Хорошо, что ты все объяснил, а то мы ведь могли решить, что тебе молоток нужен, — прокричала Смитти с притворной скромностью.

— Это всегда можно устроить. — Он подкинул мячик и поймал его. — Зачем мне молоток, все равно все сгорит. Смотри, это мячик, а не батат, а то бросишь обратно уголек, знаю твои способности.

— Ох, какой ты умник!

— Стараемся. Ну хорошо, кто-нибудь из вас может наконец выйти вперед с битой?

— Иди, Лидия. Ты же знаешь мужчин. У них терпения ни на грош. Просто ударь по мячу, дорогая. Ты можешь это сделать, я уверена.

Лидия вышла вперед. Но тут Теодор что-то шепнул ей, и девочка выронила биту, рот у нее раскрылся от удивления.

— Вы слышали, что он мне сейчас сказал?

Хэнк ухмыльнулся, одобрительно подмигнул Теодору и поднял большой палец вверх. Нет ничего в бейсболе важнее, чем научиться вовремя оскорблять противника, заставив его растеряться.

— Играем!

— Но он сказал, что у меня уши, как у слона!

Хэнк хихикнул и опять подмигнул мальчишке. Смитти бросила на него гневный взгляд.

— Хорошенькое дело. Чему ты учишь детей?!

Хэнк пожал плечами.

— Вы же сами хотели научиться играть в бейсбол. Словесная борьба допускается.

— Лидия, просто не обращай на них внимания. Это только слова, дорогая.

Хэнк послал прекрасный кривой мяч. Никаких замахов из-за плеча для маленькой девочки. Не зверь же он! Она взмахнула битой, но промазала.

— Все в порядке, дорогая.

Теодор опять что-то сказал, Лидия замахнулась на него битой.

— Ничем от меня не пахнет! Отродье ты этакое!

Мальчишка усмехнулся, Хэнк засвистел и отвернулся.

Он и так прекрасно знал, как смотрит на него сейчас Смитти, с каким именно выражением. Он сделал вторую подачу, Лидия ударила по мячу, и тот полетел к базе, но мяч перехватил Мадди, он как раз пролетал мимо.

— Ты в ауте! — заулюлюкал Хэнк.

Мадди спокойно передал мяч обратно Хэнку и улетел в облаке пурпурного дыма.

— Нет уж, подождите минуточку! — Смитти налетела на него. — Это нечестно, ведь Мадди не должен уметь летать.

Хэнк опять пожал плечами.

— Мужчины играют против женщин. А если бабы летать не умеют, то это их трудности. Правила утверждены. Мужчины против женщин. Назад дороги нет. Ведите себя спортивно, вам этот диспут не выиграть.

Смитти обняла Лидию, потрепала по щеке, взяла биту и вышла на позицию. У нее был вид человека, готового на все. Но сначала она погрозила пальцем Теодору.

— Одно ваше слово, молодой человек, и я заставлю вас отдраивать все сгоревшие кастрюли. Это понятно?

Мальчишка сморщил нос, кивнул и молча встал на позицию принимающего.

— Эй, Смитти, а это честно?

— Спокойно делай свое дело, подавай.

Он сделал замах из-за плеча, но Смитти умудрилась послать ему обратно скользящий мяч, и не успел Хэнк поднять биту, а она уже была на базе. Он свистнул и покачал головой. Ну и бегает она! Никогда в жизни такой не встречал. Она сладко улыбнулась и приветственно помахала рукой, ясно давая понять, что утерла ему нос. Хэнк мрачно наблюдал за тем, как она приплясывает на базе от удовольствия. Маргарет повернулась к нему спиной и, болтая руками, пела: «Та-та-та! Та-та-та!»

Он подумал-подумал, повернулся и подал мяч Лидии.

Девочка два раза промахнулась. Хэнк легко подбросил мяч на руке, затем небрежно подошел к Смитти. Остановился близко-близко, так что никто не мог слышать, о чем они говорят — наклонился и сказал:

— Ты хорошо бегаешь, дорогая. Ты знаешь?

Она ухмыльнулась, подбоченилась и сказала:

— Догадываюсь.

Он очень тихо прошептал:

— Ты хихикаешь тогда, когда это нужно.

Она ничего не ответила.

— А какая ты вкусная! Сегодня целый день вспоминаю, какая нежная у тебя кожа, как ты пахнешь, как возбуждаешь меня... — Он еще долго продолжал в том же духе, пока она окончательно не смутилась. — А еще знаешь, о чем я думаю?

Она нашла в себе силы только покачать головой.

— Ты в ауте, твоя нога вне базы.