Он что-то хмыкнул в ответ, а Маргарет продолжала:

— Я была бы признательна, если бы ты относился ко мне как к равной и прислушивался к моему мнению и моим предложениям. Это было бы справедливо и поэтому правильно. Я не мужчина, но ведь не существует никаких научных доказательств, что мужчины превосходят в чем-то женщин, кроме грубой мускульной силы. И, поскольку я образованная женщина и профессионал в своем деле, всегда тщательно продумываю все свои дела и поступки, это дает мне основания для уверенности, что мое мнение только послужит общему делу. Я никогда не принимаю поспешных решений и полагаю, что партнерство всегда может быть равным и надежным.

Хэнк встал и отошел от нее, потом внезапно остановился и язвительно произнес:

— Что ж, я бы рад был, например, неожиданно найти клад, но сомневаюсь, что это случится в обозримом будущем.

Он начал наматывать веревку, которую ей удалось найти, вокруг локтя. Маргарет наблюдала за ним с минуту, скрестив руки на груди.

— Нет, интересно, что именно придает тебе такую уверенность, что твой путь — единственно возможный и верный?

Хэнк взглянул на локоть, на веревку, на свою открытую ладонь. С отвратительной мужской самоуверенностью, с умным всезнающим видом он постучал пальцем по виску несколько раз и произнес:

— Инстинкты. Я преодолеваю все препятствия благодаря своей природной смекалке.

— Полагаю, природная смекалка и довела тебя до тюрьмы?

— Ну, знаешь, я бы там не оказался, если бы не один крючкотвор-поверенный. — Хэнк сердито дернул за веревку, но она еще сильнее запуталась.

Было видно, что он зол и ему так и хочется подраться.

Маргарет ничего не ответила.

Хэнк снял веревку и бросил на землю.

— Эти гады-охранники еще нас называли подонками. Сажать-то адвокатов надо, а не наоборот.

Она подождала чуть-чуть, затем сказала задумчиво:

— Я так понимаю, что поверенных ты повидал на своем веку предостаточно!

— Этих ловкачей я, слава Богу, изучил! Задницы проклятые! Только и делают, что засыпают словами.

Маргарет наморщила губы, наблюдая, как он бегает вокруг нее, весь поддавшись гневу, двигает сундуки, закрывает и открывает их без всякой причины. Она вздохнула.

— А ты, разумеется, при этом ничем противозаконным не занимался никогда!

— Законы на то и существуют, чтобы их нарушать.

— Думаешь?

— Да!

— И ты еще обвиняешь своего поверенного в том положении, в котором он оказался.

— Я сказал этому бумажному волоките, этому гнусному пройдохе, что не может быть справедливого суда на Богом забытом острове! Какой дурак! — Он с сердцем захлопнул крышку сундука.

— Ах, так ты не виновен! — устало, словно бы безразлично, бросила она.

Он резко остановился и выдохнул ей прямо в лицо:

— Я не виновен!

— Хэнк Уайатт не виновен! — повторила она, постучала пальцем себя по щеке и добавила: — Настоящий оксиморон!

Хэнк смотрел на нее с минуту, потом произнес медленно и раздельно:

— Ну, я и вполовину не так глуп, как какой-нибудь адвокатишка.

Маргарет сначала удивилась, зажмурилась, потом не удержалась и расхохоталась от души.

Хэнк смачно сплюнул на песок, затем уставился на нее, а Маргарет все хохотала, не в силах остановиться.

— Ты с ума сошла.

Наконец, отсмеявшись, она глубоко вздохнула и принялась за объяснения:

— Оксиморон — это сочетание противоположных по значению слов. Ну, это стилистическая фигура, например, как «живой труп».

Хэнк оскорбленно замолчал. Маргарет, подавив улыбку, сказала:

— Никогда бы не подумала, что ты не виновен.

— Да, со мной всякое бывало, но я не виновен.

— Пословица говорит, что в тюрьме вообще не бывает виноватых.

— Я никого не убивал, — проговорил он так быстро, что они оба растерялись. Казалось, Хэнк с удовольствием проглотил бы язык, вернул бы свои слова обратно, если бы мог.

Она тоже оцепенела, но мозг ее продолжал работать, даже с удвоенной скоростью. Убийца! Ведь это означает смертный приговор или пожизненное заключение.

— Тебя должны были казнить? Ты поэтому убежал?

— Адвокат сказал, что мне повезло. Мне дали пожизненное.

Он смотрел на нее с вызывающим видом, как будто она сейчас взвизгнет и убежит. Но это ей даже в голову не приходило. В конце концов он как бы нехотя проговорил:

— Вам нечего бояться.

— Я знаю. — Маргарет потянулась и тронула его за плечо. — Убийца никогда бы не стал рисковать жизнью и спасать трех детей и женщину с тонущего корабля.

Хэнк с удивлением и смущением смотрел на ее руку на своем плече. Однажды она видела такое же выражение лица у одного своего клиента — китайца, который не говорил по-английски. Хэнк медленно поднялся.

Рука Маргарет упала.

Он достаточно долго смотрел на нее, как будто решая, что же такое он сейчас видит. Сделал еще один шаг и вперил в нее пронзительный взгляд.

Она спокойно ждала.

— Ты — сообразительная женщина. — Он помолчал, потом повернулся и медленно пошел прочь. Отойдя чуть-чуть в сторону, он повернулся и с ухмылочкой сказал: — Вот тебе еще один оксиморон.

Маргарет настаивала.

Хэнк отказывался идти ей навстречу. За последний час он заоксиморонил ее до смерти, не прислушиваясь к ее предложениям, выплевывая свои грубые замечания о поверенных, судьях, тюремщиках и законе вообще — обо всем, к чему он относился с презрением.

— Послушай, милочка. Я и не собираюсь соглашаться с тобой. Сдавайся. Я же сказал, что мы построим хижину здесь, и именно здесь мы ее будем строить. Другая сообразительная женщина уже давно должна была бы догадаться об этом.

Маргарет должна была признаться сама себе, что иногда ей нравилось мериться силами с Хэнком. Он был хорошим спарринг-партнером, совсем не похожим на ее знакомых, и обычно это вызывало у нее интерес, но не в данном случае.

— На самом деле я еще сообразительнее, чем ты думаешь.

— Да, — добавил он со смешком, — я и забыл. У тебя же есть профессия!

— Именно.

— И голова, — добавил он, словно это была искрометная шутка.

— Думаю, нам пора поработать над твоими суждениями.

— Сделай мне большое одолжение, Смитти.

— Какое?

— Не думай.

— Мне платят, чтобы я думала.

— Тогда не говори.

Она засмеялась и обошла его.

— Вообще-то мне платят также за то, чтобы я говорила.

Он снова долго смотрел на нее, выказывая явное недоумение, что кто-то может платить ей деньги за то, что она говорит.

Впрочем, Маргарет не собиралась облегчать ему задачу. Они словно играли в молчанку. Он обжигал ее горячим взглядом, который должен был, видимо, поставить ее на место, то есть дать понять, кто здесь главный. Кто мужчина, а кто женщина. Напомнить, кто представитель слабого, а кто — сильного пола.

— Я не обижаюсь на мелочи.

— Это я уже понял, Смитти.

«Скоро ты еще кое-что поймешь», — подумала она, предвкушая мстительное удовлетворение, но, естественно, промолчала.

— Итак, что же это за профессия? — вопросил он, подчеркнув последнее слово, как если бы это была шутка.

Маргарет скрестила руки на груди и, в свою очередь, дала понять ему взглядом, чтобы он попробовал свои силы и сам догадался.

— А, уловил. — Он подошел к ней совсем близко. — Ты мне не скажешь.

Он пытался ее запугать, нависая над ней, подавляя ростом и мощным телом. Маргарет отвечала упрямым взглядом и молчанием.

— Хорошо, идет! Поиграем в угадайку. — Хэнк стал ходить по песку перед ней взад-вперед. — Сиделкой ты быть не можешь. Пальцы у тебя как из цемента. — Он смерил ее взглядом. — Что ты там бормотала насчет моей головы?

— Ничего. — Она взмахнула рукой.

— Не волнуйся. Я тебя вычислю. Ты сказала, что тебе платят за твои разговоры, — повторил он медленно.

Она кивнула.

— Учительница?

Она отрицательно покачала головой. Видимо, ей следовало насторожиться, когда она заметила дерзкое выражение его лица. Хэнк перевел взгляд с веревки, опутавшей деревья и кусты, на Аннабель, спящую в самодельной колыбели.

— Сегодня утром я убедился в одном. Ты не няня.

Если бы Маргарет не была заранее уверена, что обязательно победит в этом споре, она бы, наверное, не выдержала и в ответ на его едкое замечание запустила бы в него чем-нибудь, или бы закричала, или выкинула бы еще что-то. Вместо этого она ответила равнодушным взглядом.

— Библиотекарша?

— Весьма холодно.

— Портниха?

Маргарет презрительно закатила глаза. Ей даже пуговицу было пришить сложно.

— Модистка? Шляпница? Не-е-ет! — Хэнк покачал головой и задумчиво потер заросший подбородок. — Ой, вряд ли. Я помню ужасающую коричневую шляпку, в которой ты была на рыночной площади. Вряд ли это было твое произведение.

— Ты такой остроумный!

Он деланно усмехнулся:

— Стараюсь.

— Тебе нужна лопатка, Хэнк.

— Это почему?

— Углублять лужу, в которой ты сидишь.

— Какую лужу?

Теперь она придвинулась к нему ближе.

— Я не учительница, не сиделка и не няня. Да, еще — на что там хватило у тебя воображения — не библиотекарь, не портниха и не шляпница.

Хэнк хмыкнул. Она остановилась.

— Я... Дай-ка мне вспомнить самые приличные слова. Ах да... — Она остановилась и посмотрела ему прямо в глаза. — Я — проклятая задница, мерзкая пройдоха. — Тут она сладко улыбнулась. — Гнусный адвокат.

Хэнк был ошеломлен. Даже его квадратная челюсть, казалось, округлилась.

— Адвокат из юридической фирмы «Райдерсон, Келли, Хантингтон, Смит».

Он нахмурился, видимо, отказываясь верить.

— Саттер-стрит, Сан-Франциско.

Можно было услышать биение сердца колибри, так было тихо, и тут он выразил то, что было у него на душе, одним кратким словом.

Глава 10

К концу того дня они все-таки пришли к мирному соглашению. Когда они договорились все-таки не убивать друг друга, Хэнк стал строить хижину, как он считал, на самом лучшем месте, а Смитти свою — на худшем.

— Подай мне вон ту веревку.

Теодор поторопился выполнить его просьбу.

— Теперь вот здесь подержи, — сказал Хэнк, показывая пареньку, как надо держать бамбуковые палки и как связывать, чтобы рама хижины не рассыпалась.

Хэнк сделал надежный узел и посмотрел, чем там занимается Смитти. Она как раз пыталась вбить шест в песок, ударяя по нему камнем, как молотком. Аннабель бегала вокруг нее и таким образом привязывала их друг к другу все крепче и крепче.

Хэнк скрестил руки и наблюдал за той классной ситуацией, в которую попал знатный поверенный. Их всех бы надо связать одной веревкой. Найти бы слова поостроумнее или устроить какую-нибудь шуточку!

Смитти, пытаясь утихомирить ребенка, стала выбираться из веревочных петель. Ее белокурые волосы были прихвачены сзади обрывком какой-то ленты. Когда она наклонилась, то из-под рваной юбки стали видны ее бедра. Он присвистнул. У нее были великолепные ноги. Черт возьми, вообще фигура и лицо у нее были выше всяческих похвал. У нее и рот был очень красивый.

А у него были одни сплошные проблемы и заботы. Он, сбежавший из заключения узник, оказался на пустынном острове один на один с женщиной-адвокатом. Проклятие, он даже не знал, что такие бывают. Что после этого можно сказать? Разумеется, мир летит в тартарары!

Теодор подергал его за рукав:

— А теперь что мы будем делать?

— Покончим с собой, — пробормотал Хэнк, не в силах отвести от Смитти взгляд.

— Что?

Хэнк посмотрел на ребенка.

— Ничего, это я так шучу. — Хэнк осмотрел раму из бамбука, которую они сделали для хижины. — Теперь нам нужен строительный материал для стен.

— А какой, например?

— Большие пальмовые листья.

— О, как здорово! Я видел как раз такие около кустов у ручья. — Мальчик стремглав кинулся за листьями.

Хэнк перешел полянку и остановился в нескольких шагах от Смитти. Рядом с ней в песок были воткнуты три кола и связаны между собой под самыми фантастическими углами. Если бы он приближался по-настоящему быстро, то они упали бы от ветра, который бы он поднял. Подавляя улыбку, он молча ждал, когда она обернется. Два шеста начали медленно сползать на песок. Смитти схватила их, бормоча что-то себе под нос. Аннабель ползала у ног Маргарет, и третий шест упал на первые два.

Хэнк многозначительно бровями указал на шесты:

— Вигвам строим?

Она тоже посмотрела на них, слегка поморщилась и ответила ему холодным взглядом, но тут как раз Аннабель что-то возопила. Оказывается, ее ножки попали в петлю, которая свисала с пояса Смитти.

— Аннабель, посиди немного на месте, а я укреплю наше сооружение.

Ребенок заплакал и стал сопротивляться. Смитти явно не знала, чем ее занять. В это время Хэнк, уже уходивший, остановился, потому что девчонка перестала хныкать. Он обернулся и увидел, что Маргарет сидит в самом центре своего бедлама, а ребенок устроился у нее на коленях.

— Эй, советник!

Она взглянула на него.

— Надеюсь, процесс ты ведешь лучше, чем строишь хижину.

Хэнк отошел, весьма довольный собой.

Да, она не могла построить решительно ничего. И особенно хижину. Может, ей и дела не удавались? Выигрывала ли она процессы? Она не построила хижину, у нее получился вигвам, как ехидно назвал ее сооружение Хэнк.

Маргарет встала и оценила свою работу. Не так и плохо. Она скрепила жерди наверху, раз уж они не хотели стоять прямо. Потом они с Лидией связали вместе широкие плоские листья, и получились неплохие циновки, из которых они и сделали стены. Маргарет обошла свой чум со всех сторон и осмотрела его со всех направлений. Не очень-то симметрично, но стоит достаточно крепко, а именно это ей сейчас требовалось. Она оглянулась на Лидию.

— Что скажешь?

Та пожала плечами:

— Нормально.

Маргарет вытерла руки о юбку.

— Я думаю, мы хорошо поработали. — Улыбнувшись Лидии, она добавила: — Спасибо за то, что ты мне помогла.

Лидия, однако, не ответила. Она наблюдала за братом и Хэнком. Маргарет повернулась и тоже посмотрела на другую сторону поляны.

Хэнк поднял Теодора на плечи, и тот укладывал пальмовые листья на крышу хижины. Квадратное сооружение выглядело очень солидно. Стены и крыша были покрыты пальмовыми листьями. Она оглянулась на свой чум и, подумав, что их крыша выглядит лучше, засмеялась.

— Надо будет поблагодарить мистера Уайатта за такую мысль.

Лидия только неопределенно пожала плечами. Маргарет вспомнила все те мерзкие слова, которые сказал Хэнк, и пробормотала себе под нос:

— Ничего не скажешь, достойное опровержение.

— Что такое опровержение?

А Маргарет казалось, что девочка ее совершенно не слушает.

— В суде одна сторона выступает с каким-нибудь заявлением, а другая опровергает его, представляя какие-нибудь доказательства, например, что это заявление ложно и не соответствует фактам. Это как победить в споре: если ты прав, то другой, само собой, ошибается.

Лидия задумалась, затем бросила на Маргарет какой-то странный взгляд.

— Ты правда адвокат?

— Да.

— И ты ходишь в суд и всякое такое?

Маргарет кивнула. Лидия наклонилась и обняла Аннабель, крепко прижав ее к себе.

— Мама сидела с нами дома.

— Многие женшины посвящают себя семьям. Но, ты знаешь, сейчас все больше женщин работают. Учителя, врачи, адвокаты, журналисты. У меня дома, в Лос-Анджелесе, одной крупной газетой руководит женщина.

Лидия внезапно отстранилась от сестры и с нотой вызова в голосе ответила:

— Наша соседка, миссис Роббинс, была учительницей. Однажды я спросила маму, хотела бы она быть учителем или кем-нибудь другим, но она мне ответила, что ей хватает и нас.

Маргарет привыкла спорить с упрямыми и самоуверенными мужчинами. Отношение Хэнка к женщинам не удивляло ее. Он был далеко не первым и вряд ли будет последним, кому она пыталась доказать, что женщина имеет право на то, чтобы к ее мнению прислушивались. Большинство мужчин не сомневались, что только они могут управлять миром. Давным-давно она поняла, что ее отец и дяди скорее исключение, нежели правило. В детстве именно они внушили ей мысль, что она, когда вырастет, сможет стать кем угодно. Отец всегда уважал ее ум и помогал ей совершенствоваться, и, разумеется, ни разу в жизни он не сказал ей, что она чего-нибудь не может или не должна делать из-за того, что принадлежит к слабому полу. Наоборот, он убеждал ее, что если она будет упорно трудиться, то сможет добиться всего, чего захочет. И так, твердо в это веря, она прожила тридцать два года.

Маргарет могла бы объяснить свою позицию другим женщинам. Заставить их понять, что мир должен быть устроен так, чтобы справедливость и равенство были для всех: и для женщин, и для мужчин. Пока, правда, ее чувства разделяли далеко не все. Коллеги-адвокаты, отец, дяди понимали ее страсть к закону. В нем была жизнь Маргарет. Но она сильно сомневалась, что ей стоит сейчас говорить обо всем этом девочке. И уж тем более пускаться в дискуссии с ее матерью, которой уже нет в живых. Она чувствовала, что ей нужно как следует поразмыслить, как вести себя, как обращаться с этими детьми. Маргарет знала, что ей необходимо понять их, быть способной думать, как они, смотреть на мир их глазами, или она никогда не будет способна помочь им.

Но, находясь с ними наедине, она все время нервничала, как будто шла на судебное заседание не подготовившись. Маргарет чувствовала ответственность за детей — им не на кого больше было надеяться, кроме нее.

Она смотрела на Лидию, которая играла с Аннабель. Даже сейчас девочка не улыбалась. Маргарет вдруг осознала, что она никогда не видела ее не то что смеющейся, а просто радостной.

Как раз в этот момент Лидия подняла на нее глаза. Маргарет подумала, что они ужасно старые для подростка.

— Дай мне Аннабель, я за ней присмотрю.

— Нет, — вдруг заупрямилась Лидия. — Она — моя сестра.

Неожиданная резкость девочки опять захватила Маргарет врасплох. Лидия намеренно отвернулась, проходя мимо Маргарет, и затянула какую-то глупую детскую песенку. Минуту спустя она взяла Аннабель за руку и повела ее по пляжу. Заметно было, что Лидия старается держаться на расстоянии. Эти несколько метров показались Маргарет огромным расстоянием между ней и детьми.

— Мисс Смит! Мисс Смит! С Хэнком что-то случилось!

Маргарет схватила Теодора и прижала к груди, пытаясь успокоить взволнованного мальчика.

— Тише, Теодор, тише. Пожалуйста, не надо. Все будет хорошо.

— Но Хэнк болен! Скорее, он может умереть. Пойдемте, пожалуйста. — Он затравленно взглянул ей в глаза. — Все умирают.

Маргарет обернулась к Лидии:

— Я скоро вернусь.

Она взяла Теодора за руку, и они побежали через поляну к убежищу Хэнка. Солнце только что село. На багровом небе оставалась едва заметная узкая розовая с золотым полоска, когда Маргарет вошла в темную хижину.

Хэнк лежал в углу. Маргарет легко опустилась на колени рядом с ним. Теодор почти дышал ей в затылок.

— Видите?

Она нагнулась еще ниже. Хэнк был пугающе неподвижен.

— Он умер?

Маргарет приникла ухом к его груди и вдруг вздрогнула, испугавшись храпа Хэнка. Теодор тоже подскочил на месте.

— Все в порядке. Отойди немного.

Она нагнулась теперь к самому лицу Хэнка, причем у нее из глаз чуть не хлынули слезы, так насыщено было его дыхание парами виски. Усмехнувшись про себя, она подумала, что Хэнк действительно мертв. Мертвецки пьян. Вдруг она заметила в его руке наполовину пустую бутылку с виски. Теодор придвинулся поближе.

— Он просто спит, — быстро соврала она, разжав пальцы, стиснувшие бутылку.

Хэнк опять захрапел, как целое стадо голодных свиней, повернулся, закрыл лицо локтем и вдобавок пробормотал несколько таких слов, что краска бросилась в лицо Маргарет, и оно запылало в темноте. Оправившись от смущения, она аккуратно спрятала бутылку в складках платья, другой рукой обняла Теодора за плечи, одновременно выталкивая его из хижины, чтобы он не рассматривал лицо Хэнка.