Джилл Сантополо
Свет, который мы потеряли
Городу Нью-Йорку посвящается
Пролог
Мы знаем друг друга полжизни.
Я видела на твоем лице улыбку, уверенность в себе, видела, как оно ослепительно сияет от счастья.
Я видела тебя сломленным, раненым, потерянным.
Но таким, как сейчас, вижу впервые.
Ты учил меня во всем видеть красоту. В кромешном мраке, на краю гибели ты всегда умел находить хотя бы крохотный лучик света.
Не знаю, какую красоту я найду здесь, какой свет. Но я постараюсь. Сделаю это ради тебя. Потому что знаю: ты бы тоже сделал это ради меня.
В нашей совместной жизни красоты было очень много.
Может быть, с этого и стоит начать.
Глава 1
Порой мне кажется, что предметы — это живые свидетели истории. Когда-то мне представлялось, что деревянный стол, вокруг которого мы сидели на шекспировском семинаре Крамера на последнем курсе, — ровесник самой Колумбии [Имеется в виду Колумбийский университет. — Здесь и далее примеч. перев.], что он стоял в этой аудитории с 1754 года и за несколько веков до блеска истерся по краям локтями студентов — таких же, как мы. Хотя, конечно, вряд ли подобное возможно. Но что поделаешь, так мне казалось. Студенты сидели здесь и во время Войны за независимость, и во время Гражданской войны, и когда бушевали обе мировые войны, и война в Корее, и во Вьетнаме, и в Персидском заливе.
Странно, спроси ты, кто еще был в тот день с нами, не думаю, что я бы ответила. Когда-то я отчетливо видела все эти лица перед собой, как живые, но прошло тринадцать лет, и я помню только тебя и профессора Крамера. Не могу даже вспомнить, как звали Т. А., которая опоздала и вбежала в аудиторию уже после звонка. И гораздо позже, чем ты.
Крамер как раз закончил перекличку, а ты с шумом распахнул дверь. Ты улыбнулся мне, сорвал с головы кепку, разрисованную ромбиками, — на мгновение я увидела ямочки на твоих щеках — и сунул ее в задний карман. Глаза твои быстро отыскали свободное место, и ты опустился рядом со мной.
— Как ваше имя? — спросил Крамер, когда ты полез в рюкзак за тетрадкой и ручкой.
— Гейб, — ответил ты. — Габриель Сэмсон.
Крамер заглянул в лежащий перед ним список:
— Давайте сразу договоримся, мистер Сэмсон, до конца семестра — без опозданий. Занятия начинаются ровно в девять. Но лучше приходить немного раньше.
Ты кивнул, а Крамер принялся рассуждать о характерных особенностях трагедии «Юлий Цезарь»:
— «В делах людей прилив есть и отлив / С приливом достигаем мы успеха. / Когда ж отлив наступит, лодка жизни / По отмелям несчастий волочится. Сейчас еще с приливом мы плывем. / Воспользоваться мы должны теченьем / Иль потеряем груз» [Перевод М. Зенкевича.]. Думаю, все вы читали это. Кто ответит, что хотел сказать Брут о роке и свободной воле?
Я на всю жизнь запомнила этот отрывок, потому что не раз с того дня размышляла: случайно мы с тобой встретились на шекспировском семинаре Крамера или это нам уготовила судьба? Благодаря року или нашему свободному выбору мы с тобой были связаны все эти годы? А может, здесь сплелось и то и другое с подачи случайного стечения обстоятельств.
Когда Крамер замолчал, студенты зашелестели страницами лежащих перед ними книжек. А ты поправил пальцами шевелюру — правда, непокорные пряди тут же взлохматились снова.
— Ну, в общем-то… — бодро проговорил ты.
Все остальные последовали моему примеру и уставились на тебя.
Но до конца фразы ты так и не добрался.
В аудиторию ворвалась Т. А., имени которой я не помню.
— Простите за опоздание! — прокричала она. — В одну из башен-близнецов врезался самолет! По телику показывали, я как раз уходила из дому.
Никто не понял всей серьезности сказанного. Кажется, она сама тоже.
— Летчики перепились, что ли? — спросил Крамер.
— Не знаю, — ответила Т. А., усаживаясь за стол. — Я ждала, что там скажут, но, похоже, дикторы сами не понимают, в чем дело. Они говорили, что самолет этот… ну типа винтовой.
Случись это сейчас, новость давно бы взорвала мобильники. Они детонировали бы от потока сообщений из «Твиттера» и «Фейсбука», от новостей из «Нью-Йорк таймс». Но в то время информация разлеталась еще не столь быстро, и ничто не могло прервать нашей беседы о Шекспире. Крамер продолжил рассуждения о «Цезаре», и мы тут же забыли о новости. Конспектируя, я краем глаза следила за пальцами твоей правой руки: ты бессознательно потирал ими деревянную крышку стола. А я машинально рисовала твой большой палец с зазубренным ногтем и заусенцем. У меня где-то до сих пор валяется эта тетрадка, скорее всего в ящике с конспектами по философии и прочей гуманитарной чепухи. Наверняка она там.
Глава 2
Никогда не забуду, о чем мы говорили, когда вышли из здания философского факультета. Да, болтали о пустяках, но разговор прочно засел в памяти, как и весь этот день. Мы с тобой спускались по лестнице. Не вместе, но почти рядом. Воздух был чист, небо синее, однако все в мире переменилось. Просто мы еще не знали об этом.
А со всех сторон уже восклицали:
— Башни-близнецы рухнули!
— Занятия отменили!
— Я хочу сдать кровь. Знаешь, где сдают кровь?
Я обернулась к тебе:
— Что происходит?
— Я живу в Восточном кампусе, — сказал ты, махнув рукой в сторону общежития. — Пошли все узнаем. Тебя ведь зовут Люси, верно? А ты где живешь?
— В Хогане, — отозвалась я. — Люси, да.
— Рад познакомиться, Люси. А меня — Габриель.
Ты протянул руку. Посреди суматохи я пожала ее и снизу вверх заглянула тебе в лицо. На твоих щеках снова появились ямочки. Голубые глаза сияли. Тогда я в первый раз и подумала: «Как он прекрасен!»
Потом мы оказались в твоей комнате и вместе с твоими товарищами — Адамом, Скоттом и Джастином — стали смотреть телевизор. На экране люди бросались вниз из окон зданий, от почерневшей груды обломков к небу поднимался дым, и башни рушились одна за другой. Масштаб разрушений ошеломил нас. Мы, не отрываясь, смотрели на картинки, мелькающие на экране, и не могли понять: неужели все это происходит на самом деле? В голове не укладывалось, что подобное случилось в нашем городе, всего в каких-нибудь семи милях от нас, что гибнут люди… В моей голове — уж точно. Казалось, я смотрю фантастический фильм.
Мобильники не работали. Ты позвонил по общему телефону в Аризону маме и сказал, что с тобой все в порядке. Я тоже позвонила родителям в Коннектикут, и они потребовали, чтобы я немедленно ехала домой. Дочь их знакомых работала во Всемирном торговом центре, и от нее до сих пор не было известий. И у других знакомых близкий родственник собирался на деловой завтрак в ресторане «Окна мира» [До 11 сентября 2001 г. располагался на 106-м и 107-м этажах в Северной башне Всемирного торгового центра.].
— Чем дальше от Манхэттена, тем безопасней, — сказал отец. — А что, если там сибирская язва? Или еще какое биологическое оружие? Нервнопаралитический газ какой-нибудь.
Я ответила, что метро не работает. И, скорее всего, поезда тоже не ходят.
— Я за тобой приеду. Сейчас же сяду в машину и приеду.
— Да что со мной может случиться? У меня тут полно друзей. И у нас все тихо-спокойно. Я буду звонить.
Происходящее все еще казалось сном.
— А знаешь, — начал Скотт, когда я повесила трубку, — я бы на месте этих террористов сбросил на нас бомбу.
— Чокнулся? — спросил Адам.
Он ждал звонка от своего дяди, который работал в Полицейском управлении Нью-Йорка.
— Ну, если подходить к вопросу с научной точки зрения… — продолжил Скотт, но так и не закончил.
— Заткнись! — перебил его Джастин. — Я серьезно, Скотт. Нашел время философствовать.
— Я, пожалуй, пойду, — сказала я, ведь я тебя еще почти не знала, а твоих друзей и подавно. — Девчонки из комнаты, наверное, уже волнуются, куда я пропала.
— А ты им позвони, — предложил ты, снова передавая мне телефон. — Скажи, что сейчас полезешь на крышу Венской общаги. Скажи, пусть приходят, если хотят.
— Куда-куда полезу?
— Со мной, не бойся.
Ты рассеянно провел пальцами по моей косичке. Движение получилось столь интимное… Так бывает, когда между двумя людьми исчезают все преграды и можно без спроса сунуть вилку в чужую тарелку. И я вдруг почувствовала, что мы с тобой крепко связаны, словно рука твоя на моей косе значит нечто большее, чем просто пять праздных, нервных пальцев.
Эту минуту я вспоминала и через много лет, когда решилась пожертвовать своими волосами и парикмахерша торжественно вручила мне уложенную в пластиковый пакет каштановую косу, которая казалась еще темнее, чем обычно. Ты был далеко, но у меня возникло чувство, будто я предала тебя, будто перерезала связующую нас с тобой нить. Но тогда, в тот день, прикоснувшись к моим волосам, ты и сам понял смысл своего жеста, и рука твоя опустилась на колено. Ты снова улыбнулся, но на этот раз глаза твои были серьезными.
— Хорошо, — пожала я плечами.
Мне казалось, что мир трещит по швам, что мы шагнули в расколотое зеркало, а за ним рухнули все стены, раскололись на куски, и ничего невозможно понять, ничто не имеет смысла, и мы совершенно беззащитны. И незачем говорить «нет».
