— Да, выбора нет.

Внезапно Ральф подошел еще ближе и посмотрел в ее раскрасневшееся лицо. Они находились на расстоянии ладони, и на мгновение Ингрид показалось, что он хочет поцеловать ее. Что она сделает, если это случится? Даст ему пощечину и продемонстрирует, что не желает иметь с такими типами ничего общего? И все же Ингрид хотелось узнать вкус его губ, ощутить чувственное столкновение языков и ответную дрожь, пронзающую до глубины души.

Ральф без предупреждения взял руку Ингрид и поднес к губам, не сводя глаз с ее лица. Взгляд его был пристальным; казалось, он читает ее мысли.

Руку опалил огонь. Ингрид едва не отдернула ее, но вовремя поняла, что во всем виновато воображение. Ральф всего лишь приложился губами к ее кисти; она часто видела, как этот любезный жест делали мужчины, принадлежавшие к княжеской фамилии. Вот если бы он поцеловал ее в губы, тогда другое дело… Но целовать ее в губы Ральф не собирался. Да она бы и не позволила этого. Или позволила бы?

— Рад, что мы достигли согласия, — сказал он, выпуская ее руку, как показалось Ингрид, крайне неохотно.

Возможно, этот жест отрепетирован так же, как и сам поцелуй, сказала себе она, пытаясь справиться с сердцебиением. Как ни старайся, от совместной работы с Ральфом никуда не уйти, но ей придется научиться сдерживать свои эмоции. Быть деловитой, холодной и высокомерной. Показывать, что учтивость Ральфа на нее не действует.

Интуиция подсказывала, что это будет трудно, хотя и необходимо. Судя по обращению с Урсулой, Ральф так же эгоистичен и ненадежен, как их отец, напомнила себе Ингрид. Думать о Ральфе по-другому означало бы играть с огнем.

— Хотела бы я сказать то же самое, — сухо ответила она, придя в себя.

Глаза Ральфа смеялись.

— Вы все еще считаете меня вандалом?

Она почувствовала удовлетворение, повторив фразу, сказанную им несколько минут назад:

— Это ваши слова. Я ничего такого не говорила.

— Туше. Если так, то за время совместной работы вам предстоит цивилизовать меня, — ответил он. — Описать коллекции и рассказать историю замка.

Оставалось надеяться лишь на то, что это время долго не протянется.

— Разве вы не изучили историю замка, когда росли здесь? — спросила она.

Лицо Ральфа потемнело.

— Я рос не здесь.

Она мысленно представила себе родословное древо графов фон Оберхофов. Бабушка Рандольфа была сестрой бабушки нынешнего графа.

— Как сын Эрики и Свена, вы…

— Если вы знаете историю моей семьи, то помните, что, когда мой отец пошел понырять с аквалангом и не вернулся, мне было восемь лет.

Она действительно помнила эту трагическую историю. Люди до сих пор болтали, что предыдущий барон фон Бамберг работал на иностранную разведку, пытался свергнуть князя и тайно бежал за границу, опасаясь ареста. Но Ингрид не верила в эту чушь ни секунды. Скорее всего, его унес в море один из нередких здесь сильных отливов.

— Ужасная трагедия, — пробормотала она.

Ральф приподнял бровь и посмотрел на нее.

— Вы не верите в международный заговор?

— Не верю.

— Тогда вы в меньшинстве. После исчезновения отца мать увезла меня в Трир, отдала в тамошнюю школу и никогда не возвращалась в замок. Этим она надеялась избежать сплетен об отце. Но они настигли нас и в Трире.

Ингрид, сама пережившая семейную трагедию, слишком хорошо знала, что значит терять любимых людей. Но ей не приходилось терпеть сенсационные заголовки газет и косые взгляды людей, считавших, что они знают правду.

— Мне очень жаль, — сказала она.

— Вы сказали это почти искренне.

Скептическая нотка, прозвучавшая в его голосе, заставила ее ощетиниться.

— Хотите верьте, хотите нет, но это так. Я тоже лишилась родителей. Это всегда нелегко. Ни обстоятельства смерти, ни общественное положение тут ни при чем.

— Ни при чем. — Он слегка отвернулся и продемонстрировал свой величественный профиль.

Хоть он вырос и не в этом замке, однако кровь дает себя знать. Манеры, речь, жесты — все говорит о редкой уверенности в себе. Ральф Дикс всюду чувствует себя хозяином.

— Мне казалось, что замок Оберхоф последнее место на свете, куда вам хотелось бы вернуться.

— Возможно, барон фон Бамберг так и поступил бы. Но у Ральфа Дикса это место неприятных чувств не вызывает. Эрих и его семья очень поддержали нас после исчезновения отца. Я перед ним в долгу и просто обязан помочь.

Ингрид хотелось сказать, что от себя самого не скроешься, но она рассудила, что это не ее дело. Его трудности ее не волнуют. Ральф причинил ее семье слишком много боли, чтобы его можно было простить. Она не должна жалеть этого человека, но врожденное чувство справедливости боролось с антипатией к нему, и это тревожило Ингрид.

Ненавидеть Ральфа очень нелегко.

— Я хотел бы обсудить с вами планы велогонки за обедом, — сказал он.

Представив себе, что они сидят в полумраке и лучи света падают на его аристократические черты, Ингрид похолодела. Она знала, что делать это не следует ни в коем случае, но искушение принять его предложение было слишком велико. Интересно, что чувствует женщина, оказавшаяся в центре его внимания, ощущающая случайное прикосновение его руки, танцующая с ним после обеда? Звучит музыка, их тела приникают друг к другу…

Прекрати немедленно! — приказала она себе. Если мы будем работать вместе, то нельзя забывать, кто он, а кто ты. А вдруг он узнает, что имеет отношение к Эрни? Эта мысль придала ей решимости.

— Спасибо за приглашение, но сегодня вечером я занята.

В его глазах блеснул интерес.

— У вас свидание?

Ингрид хотела ответить, что ее личная жизнь его не касается, но вместо этого сказала:

— Семейные обязанности.

— Ах да, ваш сын…

Она оказалась права — Ральф читал ее личное дело. Иначе откуда ему знать про мальчика?

— Через десять минут я должна забрать Эрни из школы.

Ральф взял со стола папку и сунул ее под мышку.

— Я пойду с вами.

Знакомить Ральфа с Эрни в ее планы не входило.

— Мой рабочий день кончился полчаса назад, — ледяным тоном напомнила она.

Ральф невозмутимо придержал ей дверь.

— Мой тоже. Я остановился в государственных апартаментах, так что нам по пути.

Ей пришлось протиснуться мимо Ральфа. Когда их тела на мгновение соприкоснулись, Ингрид словно пронзил удар тока. Она пришла в отчаяние. Как она может остаться холодной и высокомерной, если он оказывает на нее такое влияние?!

Выхода не было: Ингрид не могла запретить барону фон Бамбергу составить ей компанию. Здесь он был у себя дома. Ладно, пусть проводит ее до школы. Может быть, удастся убедить его не ждать.

3

Двухэтажное здание из светлого песчаника, не уступавшее размерами особняку, было построено в конце XIX века как охотничья избушка. Чтобы пройти к нему, нужно было миновать кованые чугунные ворота. Просторную зеленую лужайку для игр окаймляли кусты шиповника. Площадка, предназначенная для детей поменьше, была обнесена изгородью. Именно здесь Эрни часто играл со своими игрушечными лошадками. Но сегодня площадка пустовала; детей еще не отпустили.

— Не смею вас задерживать, — сказала Ингрид, прозрачно намекая, что ему пора уходить.

Когда Ральф и Ингрид добрались до школы, она поняла: надеяться, что он уйдет, — такая же иллюзия, как попытка отрицать его мощное влияние.

Ральф прислонился к каменному столбу.

— Я не тороплюсь. Мне памятно это место.

— Вы учились здесь?

Он кивнул.

— До семи лет. Но из-за суматохи, связанной с исчезновением отца, пропустил почти целый год. После переезда в Трир мне наняли репетиторов. Потом я закончил тамошнюю школу и университет. Учили там хорошо, но я всегда тосковал по атмосфере, царившей в школе замка.

Ингрид тоже так думала. Ей повезло, что Эрни приняли в такую чудесную школу. Школа была одной из главных причин, заставивших ее принять должность в замке. Знал ли об этом Ральф, когда грозил уволить ее с работы?

Ее окатила новая волна гнева. Шантажист! И ее реакция на него тут вовсе ни при чем.

— Думаю, у вас есть дела поважнее, — резко сказала она.

— Да, конечно, но они могут подождать. Я хочу познакомиться с вашим сыном.

В ее мозгу прозвучал сигнал тревоги. Ингрид отчаянно не хотела знакомить его с Эрни. Ральф не догадывается, что он имеет отношение к этому ребенку. Даже если Ральф помнит письмо Урсулы, это вовсе не означает, что он как-то связывает Урсулу с Ингрид. Шлезингер — фамилия не такая уж редкая. Ральф знает, что Эрни — сын Ингрид. Пока он будет так считать, им с мальчиком ничто не грозит.

И все же на душе у нее было неспокойно.

Другие родители, пришедшие за детьми, тепло здоровались с ней, но не подходили из уважения к ее спутнику. Ингрид видела устремленные на Ральфа взгляды и слышала шепоток. От нее не укрылось, что женщины начали инстинктивно поправлять волосы и приглаживать платья.

Она пыталась побороть чувство гордости, но это было трудно: слишком сильное впечатление произвел Ральф на других матерей. Ничего хорошего в положении матери-одиночки нет. Иногда Ингрид мечтала о более завидном семейном положении — если не для себя, то для Эрни. В присутствии Ральфа эти мечты пробудились вновь, что было совсем некстати.

Барон фон Бамберг никогда не будет твоим, твердо сказала она себе. Работать с ним тебе придется, но если ты будешь видеть в нем не только своего временного начальника, но нечто большее, это кончится катастрофой.

Дверь школы распахнулась, и наружу высыпала группа шестилеток во главе с учительницей. Рядом с Эрни шел его лучший друг Густав — рыжее несчастье, — отец которого был главным агрономом замка.

При виде Ингрид личико Эрни засияло. Ощутив прилив ответной любви, она еле удержалась от желания броситься навстречу мальчику и подхватить его на руки. Но Эрни считал себя большим и не сказал бы ей спасибо за телячьи нежности на глазах у школьных друзей.

Увидев на лице Ингрид материнскую любовь и гордость, Ральф ощутил укол зависти. Когда он сам учился в этой школе, его забирала няня; до исчезновения отца мать в школе не появлялась, поэтому каждый ее приход неизменно напоминал Ральфу о трагедии. Он ощущал тревогу и переставал волноваться лишь тогда, когда выяснялось, что все в порядке.

Похоже, у сына Ингрид таких проблем нет. Судя по тому, как понеслись к ним рыжий мальчишка и его темноволосый приятель, ребенку не терпелось увидеть мать.

Затем рыжий мальчуган отделился, подбежал к мужчине в форме служащего замка и сунул ему под нос бумажного змея.

— Папа, папа! Посмотри, что я сделал!

Темноволосый подошел к Ингрид и протянул ей предмет из яркой цветной бумаги.

— Я тоже сделал змея. Сегодня мы запускали их в саду. Мой летал лучше.

— Не сомневаюсь, милый. — Ингрид наклонилась и обняла мальчика; ее глаза сияли.

Ральф следил за ними, нахмурив брови. Он посмотрел на рыжего мальчишку, весело болтавшего с отцом, а потом перевел взгляд на довольно улыбавшуюся Ингрид. Сын не унаследовал ее яркой окраски, но сомневаться не приходилось: родственное сходство у них имеется.

Он поборол улыбку, увидев, что Эрни вырывается из объятий матери. Мальчик в том возрасте, когда материнских ласк начинают стесняться. Я сам был таким же, подумал Ральф. Ингрид лукаво улыбнулась, отпустила его и поднялась.

Казалось, только сейчас она вспомнила о присутствии Ральфа. Она покраснела и защитным Жестом взяла мальчика за руку. Ральфу это не понравилось. Пусть сначала они с Ингрид не слишком поладили, но он сделал все, чтобы загладить неловкость. Так в чем же дело?

— Эрни, поздоровайся с бароном Бамбергом. Ральф, это Эрни, — сказала она.

Ральфу показалось, что она предпочла бы не знакомить их друг с другом.

— Здравствуйте, барон Бамберг, — послушно повторил Эрни. Дети, учившиеся в этой школе, знали, как следует вести себя с членами правящей семьи.

— Здравствуй, сынок, — ответил Ральф, наклонился и заглянул в огромные светлые глаза, показавшиеся ему странно знакомыми. Возможно, потому, что Эрни был похож на него маленького. Те же пышные темные волосы, падающие на глаза… В детстве Ральфу пришлось то и дело откидывать их. Когда пятилетнего мальчика должны были представить монарху, пришедшей в отчаяние няне пришлось воспользоваться своим лаком для волос. Вспомнив об этом, Ральф невольно вздрогнул.

Он протянул руку, и малыш серьезно пожал ее. Прикосновение маленькой ладошки вызвало у Ральфа странное чувство. Так мог бы выглядеть его сын. Собственно говоря… Он прогнал от себя эту мысль. В личном деле Ингрид Шлезингер не было имени отца ее ребенка, но если бы они с Ингрид когда-нибудь спали вместе, он бы этого не забыл.

Ингрид не из тех женщин, с которыми проводят ночь, а потом выбрасывают их из головы. Неужели такой мужчина все же нашелся? Или она сознательно решила стать матерью-одиночкой? Как бы там ни было, будь Эрни его сыном, Ральф ни за что бы от него не отказался. Это он знал твердо.

— Покажешь мне своего змея?

Эрни вопросительно посмотрел на мать. Та кивнула, и он протянул Ральфу предмет из мятой бумаги.

— Бумагу сшивала фрейлейн Визе, потому что нам еще не разрешают пользоваться степлерами, но все остальное я сделал сам. Честное слово.

Ральф поборол улыбку.

— Степлеры — вещь опасная, — подтвердил он. — Я сам однажды загнал скобку себе в палец.

Эрни смотрел на него как зачарованный.

— Больно было?

— Ты не поверишь, но крови было много. Правда, я и глазом не моргнул.

Не сомневаюсь, подумала Ингрид, переминавшаяся с ноги на ногу. Она подозревала, что стремление скрывать свои чувства Эрни унаследовал именно от Ральфа.

Что это пришло ей в голову? Она знала о бароне фон Бамберге только со слов сестры. Какое ей дело до черт Ральфа, перешедших к Эрни по наследству? Эрни ее ребенок, только ее, и больше ничей! Он следила за тем, как Ральф восхищается разноцветным змеем, и выходила из себя.

— Эрни, нам пора домой, — сказала она. Видеть их рядом было невыносимо. Она не ожидала, что сокрытие правды вызовет в ней острое чувство вины. В конце концов, Ральф сам так решил. Но они настолько похожи…

Эрни не сводил с барона глаз. Ингрид пришла в ужас, услышав слова Ральфа:

— Жаль, если такой замечательный змей будет жить в шкафу. Может быть, как-нибудь пустим его полетать в парке?

Малыш просиял.

— Мама, можно?

Ингрид почувствовала, что ее загнали в ловушку.

— Милый, барон Бамберг очень занятой человек, — сказала она. — Я уверена, что у него есть более важные дела, чем запуск змея. Мы сделаем это сами.

Лицо Эрни сморщилось.

— Ты не сумеешь запустить змея. Помнишь, как ты разбила мой самолет?

О да, это она помнит. На Рождество в школу пришел Санта-Клаус и подарил Эрни модель планера. Она тщательно собрала игрушку и огорчилась, обнаружив, что остались лишние детали. Но Эрни не обратил на это внимания. Его желание поскорее запустить самолет в воздух угасло, как только модель потерпела аварию в кусте, расположенном в трех метрах от взлетной полосы. Одна из лишних деталей оказалась балластом, который должен был мешать планеру переворачиваться.

— На этот раз я позволю тебе самому запустить змея, — пообещала она.

— Почему барону Бамбергу нельзя пускать его со мной? — Мальчик порывисто повернулся к Ральфу. — Вы ведь не слишком заняты, правда?

Ральф нахмурил темные брови и смерил Ингрид пристальным взглядом.

— Если бы я был занят, то так и сказал бы. Но в таких делах слово мамы закон. Она примет решение позже и сообщит мне. Мы будем работать вместе с твоей мамой, — утешил он мальчика. — Если она согласится, то в субботу мы пойдем запускать змея.

— Тогда до субботы!

Ингрид взяла мальчика за руку. Тот попытался вырваться, показывая, что предпочел бы идти сам. Это причинило ей мучительную боль. Эрни не сводит с него глаз только потому, что Ральф мужчина, убеждала себя она. В школе было несколько учителей-мужчин, Эрни общался с отцами других детей, но дома у них мужчин нет.

А кто в этом виноват? — гневно спросила себя Ингрид. Боль, которую она ощущала при каждом шаге, напоминала ей о слишком высоких каблуках. Ральф мог не разлучаться с мальчиком. Именно он не обратил внимания на письмо Урсулы. Его не волновало, что будет с этим ребенком. Он не может просто прийти и забрать Эрни. Она этого не позволит.

Ральф, не догадывавшийся о ее мыслях, продолжал невозмутимо идти рядом.

— Неужели у вас нет своего дома? — спросила она. Это прозвучало грубо, но ей было все равно.

— Мой дом в Гармише, столице Герольштейна, — объяснил он Эрни и добавил: — Правда, я нечасто там бываю.

— Догадываюсь, что вы предпочитаете свободу. — В точности как ее отец. Безалаберный Роберт Шлезингер тоже не любил чувствовать себя привязанным к определенному месту, предпочитая временные работы в разных оркестрах (в которых не поднимался выше должности второй скрипки), и семья снимала жилье то здесь, то там. Когда родители умерли, у сестер не оказалось родного дома, куда можно было бы уехать и дать волю своему горю. Эрни не досталось никакого наследства; это только усилило решимость Ингрид обеспечить мальчику счастливое детство, которого у нее и Урсулы не было.

Если ради этого придется терпеть близость Ральфа до окончания велогонки — что ж, она согласна. Ребенок не будет переезжать с места на место. Когда-нибудь она купит собственный дом. До сих пор они были здесь счастливы. Она не позволит, чтобы приезд Ральфа изменил это.