Джин Плейди

Обреченная на корону

ЗАТМЕНИЕ

С каждой минутой становится все темнее. Люди толпятся на улицах, глядя в небо. Говорят, это зловещее предзнаменование. Господь являет свое недовольство, закрывая солнечный лик.

Скоро мне придется отложить перо — я устала писать. Силы медленно убывают, смерть приближается ко мне.

В тяжелое время приходится покидать этот мир. Измена и предательство нас окружают. Я стараюсь закрыть уши от носящихся звуков. Они пугают меня. Твержу себе, что не верю им. Не желаю слышать того, что говорят люди, — однако должна знать.

— Расскажите мне... расскажите все, — прошу своих фрейлин.

Те качают головами. Говорят:

— Рассказывать нечего, Ваше Величество. Это неправда. Фрейлины все знают, но предпочитают молчать.

Мы были счастливы в Миддлхеме, пока Ричард не занял престол. Миддлхем неизменно будет родным домом для меня... и, надеюсь, для него. С этим местом у нас обоих многое связано. Мы там познакомились. Я всегда говорила, что наша любовь зародилась в Миддлхеме. И люди там понимали Ричарда. Знали ему цену. Здесь его не любят. Не хотят видеть королем. Он не такой рослый и красивый, как его покойный брат. У него нет обаяния, которого у Эдуарда было в избытке. До чего же капризна человеческая натура! Ричард хочет быть хорошим королем, служить стране верой и правдой, а Эдуарда люди любили за привлекательную внешность. Эдуард был великаном среди мужчин; правя страной, он умел с улыбкой выманивать деньги и у богачей, и у бедняков. Его расточительность и распутство не отвращали от него людей. Он выглядел по-королевски, и люди обожали его. Пожалуй, вполне естественно, что они невзлюбили его преемника. Ричард невысок, не обладает счастливой наружностью своего брата, угрюм и улыбается редко, он ревностно служит стране, однако люди оплакивают Эдуарда, помня о его обаянии.

А на улицах шепчутся, что я умираю от яда. Ходит слух, будто Ричард велел медленно отравлять меня. До чего же люди жестоки! Готовы сказать о нем любую гадость. В этом, разумеется, повинны его враги, — мы окружены ими. Они хотят представить Ричарда чудовищем. Но кто может знать его лучше меня? А я знаю, что он хороший человек. Он стал бы замечательным королем, добрым к подданным, лучшим, чем его потакавший своим слабостям брат, — если б только ему не мешали.

Я действительно умираю — но не от рук мужа. Он знает, что смерть моя близка, и безутешен. В глазах его видна скорбь. Я единственная, кому Ричард может доверять. Как мог кто-то подумать, будто он хочет избавиться от меня? Я больна, не способна родить сыновей, необходимых каждому королю, но между нами существуют особые узы с тех пор, как он появился в замке моего отца, когда мы были еще детьми. Если б

только он мог отказаться от престола! Если б только мы могли вернуться в Миддлхем, на север, где люди нас любят и понимают. Ричард платит за свой венец непомерную цену.

Я стараюсь утешить мужа. Его чувства мне известны лучше, чем кому бы то ни было из его окружения.

— Кому я могу доверять? — спрашивает он. — Кто может доверять кому бы то ни было при этом гнусном дворе?

Я знаю, он думает о Бэкингеме — бывшем друге, оказавшемся предателем.

Временами обиженный, озадаченный Ричард очень напоминает того мальчика, с которым я познакомилась много лет назад. Я одна знаю истинного Ричарда; для остальных он холодный, неприступный, суровый король, твердо удерживающий то, что считает своим по праву, неуклонно исполняющий свой долг.

По всему двору ходит слух, будто Ричард, когда избавится от меня, намерен жениться на своей племяннице Елизавете. Думаю, это доставляет ему больше всего огорчений.

— До чего же меня ненавидят, — сказал он мне как-то. — Возводят самые нелепые поклепы. Сравнивают с братом. Говорят, я узурпировал трон у маленького Эдуарда. Не верят, что он незаконнорожденный. О, если б мой брат был жив! Как они любили его! По их мнению, он не мог сделать ничего дурного, а я не способен сделать ничего хорошего.

Я ответила:

— Твой брат был неверным мужем, был расточителен. Он любил жить в роскоши. Больше думал о своих удовольствиях, чем о благе страны. Ты добрый человек, Ричард. Ты будешь хорошим королем, со временем люди в этом убедятся.

Ричард улыбнулся мне печально, с нежностью. Я вспомнила, что он с детства не терпел осуждений в адрес брата. Эдуард казался ему каким-то богом. Так было всегда. Подобно всей стране, он поддавался обаянию Эдуарда.

— Когда я прохожу, все молчат, — сказал Ричард, — Помнишь, как шумно они приветствовали его.

— Тебя когда-нибудь тоже будут шумно приветствовать.

Он покачал головой.

— А теперь утверждают, будто я хочу твоей смерти, чтобы жениться на дочери Эдуарда — своей племяннице! Анна, можешь ты хоть на миг представить...

Я взяла в ладони его лицо и поцеловала. Хотела уверить в презрении, которое испытываю к подобным сплетням.

Однако бывали минуты, когда я втайне с опаской думала о Елизавете Йоркской. Старшая дочь красавца Эдуарда и его прекрасной королевы, естественно, тоже красавица — блестящая, ослепительная, здоровая. И если пошла в мать, то родит много детей.

До того, как слечь, я видела Елизавету при дворе. Не казалось ли мне, что она задумчиво смотрит на Ричарда? Что козыряет своей красотой, своим блистательным обаянием? Как бы говоря: «Погляди на меня. Насколько я отличаюсь от несчастной больной королевы». Я далека от мысли, что Елизавета влюблена в Ричарда, но она дочь своей матери и должна стремиться к короне.

И даже я, прекрасно зная мужа, понимая в полной мере озлобление его врагов, иногда мучилась жестокими сомнениями. Я больна. Я бесплодна. А разве иметь сыновей не долг короля?

Здравый смысл возвращается, я напоминаю себе, что всегда была единственной любовью Ричарда, потом — как тоскую по спокойной жизни в Миддлхеме, и говорю: «Если б только Эдуард вновь оказался на троне, и мы смогли бы вернуться на Север — в наш подлинный дом, где нас все знают и любят, где не услышим злобной клеветы в свой адрес».

А здесь повсюду враги. Здесь о нас ходят коварные, нелепые слухи, однако люди принимают их за правду, потому что им так хочется.

Враги Ричарда кишат вокруг нас. И шепчутся о каком-то Генрихе Тюдоре, он скрывается у наших недругов во Франции, дожидаясь возможности предъявить мнимые права на трон. Да, вокруг нас сплошное предательство. Свет угасает. Лик солнца уже почти затемнен, и мой конец близок. Что будет с Ричардом? Со страной? Мне этого не узнать.

Жизнь моя угасает, как свет. Кто-то подходит. Это одна из фрейлин.

— Миледи, король идет к вам. Писать больше не буду. Идет Ричард, и что-то подсказывает мне — я вижу его в последний раз.

НЕРАВНЫЙ БРАК

Вспоминая прошлое, часто думаю: как странно, что такая женщина, как я, была почти не властна над своей участью. Когда я родилась, отец был уже одним из значительнейших людей в Англии. Можно даже сказать — самым значительным, превосходящим могуществом короля. Прозвище Делатель королей он получил недаром. Со временем я стала невестой принца Уэльского, а потом королевой. Казалось бы — какая прекрасная судьба, однако теперь, когда жизнь подходит к концу, понимаю, что всегда находилась в чужой тени. Занимала — вернее, получала — высокие положения, но всякий раз была пешкой в чужой игре, за исключением, приятно сознавать, брака с человеком, занявшим английский престол. Я хотела стать его королевой и надеюсь, он хотел этого тоже. Долго ли еще мне ею оставаться?

Однако надо вернуться к началу. Не странно ли, что такой человек, как мой отец, не смог зачать горячо желанного сына и породил только двух девочек — мою сестру Изабеллу и меня? Его дед Ричард, граф Уэстморленд, имел двадцать три ребенка от двух браков. Но, может, отец находил утешение в том, что от девочек есть своя польза. Выдавая их замуж, можно заключать весьма ценные союзы. Отец стремился извлечь из этого наибольшую выгоду.

Мать — другое дело. Думаю, она была довольна дочерьми, как часто бывает у матерей, уверивших себя, что дети их именно того пола, которого им хотелось. Так или иначе, отец не мог быть разочарован своим браком, поскольку большую часть богатства получил благодаря нашей матери. Ее звали Анна Бичем, она являлась наследницей больших земель и состояния, кроме того, принесла мужу титул графа Уорик.

Мать очень заботилась о нас с Изабеллой, очевидно, того требовала необходимость, так как обе мы не отличались крепким здоровьем. Втроем мы бывали счастливы повсюду — в замке Миддлхем, в замке Уорик, в Кэвуде или лондонском Уорик-корте.

Отца мы видели редко, но, когда он появлялся, атмосфера совершенно преображалась. Преобладали в ней суета, волнение, страх. Повсюду были мужчины, носящие эмблему зазубренного жезла, и, конечно же, отец властвовал над всеми. Как ни странно, он проявлял какой-то интерес и к дочерям. Иногда мне думалось, что отец был бы хорошим семьянином, если б не его честолюбивое стремление править страной через короля, которого он возвел на трон. Мои детские воспоминания связаны с его приездами и отъездами, подчас и нам приходилось срочно уезжать в другую фамильную резиденцию.

Изабелла была старше меня на пять лет и часто пыталась объяснить мне, что происходит, но если не понимала сама, то не признавалась в этом и прибегала к выдумке. Когда отец со своими приверженцами уезжал, мы опять жили спокойно.

Из всех наших домов я больше всего любила Миддлхем. Он расположен посреди открытой дикой местности в Норт Райдинге, графство Йоркшир, и всегда будет для меня родным домом.

В замке Миддлхем я и познакомилась с Ричардом Глостером, когда его прислали к моему отцу учиться военному и рыцарскому искусству, там и связало нас нечто более глубокое, чем дружба.

Мне было пять лет, когда произошло одно важное событие. Изабелла, тогда десятилетняя, объяснила мне, в чем дело.

— На троне новый король, — сказала она. — Из-за войны Алой и Белой розы. Белая роза принадлежит Йоркам... это хорошая. Она наша. А красная — Ланкастерам. Она плохая из-за глупого старого Генриха и его противной королевы Маргариты. Они больше не король и королева, потому что не нравятся нашему отцу. Отец сделал королем нашего родственника Эдуарда, и теперь он зовется Эдуард Четвертый.

— Значит, наш отец решает, кому занимать трон? — спросила я.

— Конечно. Он — Делатель королей. Злобная королева Маргарита убила отца короля Эдуарда при Уэйкфилде. Отрубила ему голову, в насмешку напялила на нее бумажную корону, потому что он хотел быть королем вместо Генриха, и выставила на городской стене Йорка. Наш отец очень рассердился и больше не позволяет ей быть королевой — поэтому королем стал Эдуард.

Это была довольно правдивая версия того, что произошло при Уэйкфилде, поскольку та битва в войне Роз оказалась решающей. Однако Эдуард не имел на корону столь бесспорных прав, как Генрих, сын Генриха Пятого и поэтому прямой наследник; но отец Эдуарда являлся потомком короля Эдуарда Третьего по отцовской и материнской линиям — через Лайонела, герцога Кларенса, второго сына старого короля, и Эдмунда, герцога Йоркского, который был пятым. Ричард рассказал мне все это во время одного из наших разговоров, когда я стала постарше.

Большинство людей, за исключением беззаветно преданных делу Ланкастеров, должно быть, предпочитали Эдуарда Генриху. Эдуард был молодым, сильным, красивым, великаном среди мужчин — таким королем можно было восхищаться и гордиться.

Он был также братом Ричарда, и благодаря узам крепкой дружбы между монархом и человеком, который возвел его на трон — моим отцом, было решено, что Ричард поедет в Миддлхем воспитываться под руководством графа Уорика. Там мы и познакомились.

Помню, как впервые увидела его. Ричард сидел в одиночестве, подавленный. Он был очень бледен, выглядел усталым и мрачно глядел прямо перед собой.

— Привет, — сказала я. — Мне известно, кто ты. Королевский брат.

Ричард повернулся и посмотрел на меня. Я видела, что ему не особенно нравится моя навязчивость.

— Да, — ответил он, — а ты — дочь графа, младшая.

— Долго будешь жить у нас?

— Пока не обучусь всему.

— Отец здесь постоянно обучает людей, чему может.

Ричард кивнул.

— Я знаю Френсиса Ловелла и Роберта Перси, — сказала я. — А ты?

— Конечно.

— Иногда я смотрю, как вы скачете на учебных турнирах. Должно быть, учиться нужно многому.

— Очень многому.

— Видимо, ты очень устаешь.

— Я не устал, — твердо ответил Ричард. Было видно, что он очень утомлен, поэтому я ничего не сказала, и мы сидели молча. Ричард смотрел прямо перед собой и, думаю, хотел, чтобы я ушла.

Я глядела на Ричарда и думала о голове его отца, выставленной на городской стене Йорка.

Он внезапно поднялся и сказал:

— Мне пора идти. До свиданья.

— До свиданья, — ответила я, и Ричард ушел. После этого я стала больше интересоваться мальчиками, приехавшими на воспитание в Миддлхем. Все они, разумеется, были знатного происхождения, их заставляли трудиться очень тяжело и непрерывно. Изабелла сказала мне, что это необходимо, так как они должны стать рыцарями и сражаться на войне — а поскольку войны ведутся постоянно, то должны быть люди, умеющие воевать. Всем обучающимся мальчикам придется идти на войну, возможно, их головы отрубят и где-то выставят.

Жили мальчики, как солдаты, повсюду сопровождавшие отца. Вместе ели, вместе спали; руководил ими управляющий двора. Учиться им приходилось очень многому, не только искусству войны, но и тому, как вести себя в присутствии дам, поэтому они иногда приходили на веранду или в большой холл, где мы тогда собирались, чтобы пообщаться с матерью, Изабеллой и мною. Им полагалось уметь играть в шахматы, музицировать и танцевать.

Я тянулась к маленькому хмурому мальчику, который, как мне казалось, предпочитал утомительные упражнения на полях и болотах этим светским развлечениям. Френсис Ловелл наоборот. Он был очень симпатичным, веселым, поэтому Изабелла всегда разговаривала с ним. Это не вызывало у меня ни малейшей зависти. Мне очень хотелось узнать побольше о Ричарде.

Мать, увидев нас вместе, улыбнулась.

— Это странный мальчик, — сказала она. — Понять его нелегко. Но, по крайней мере, он королевский брат.

Я заметила, что Ричарду как будто не хочется ни с кем разговаривать.

— Да, — подтвердила она. — Это правда. Однако думаю, что раз уж надо с кем-то говорить, он предпочтет с тобой.

Я радовалась этому, пока Изабелла не сказала — дело в том, что я младшая и ничего особенного собой не представляю.

Бедный Ричард! Он зачастую очень уставал. Когда я видела его идущим в тяжелых доспехах, то сильно жалела, поскольку крепостью телосложения он уступал остальным. Ричард никогда не жаловался, неистово отрицал, что устает, но я видела его усталость, и он еще больше нравился мне благодаря своему стоицизму.

Я уже знала, что Ричард стремится стать сильным и обучиться всему, дабы быть полезным брату, которого он обожал. Мальчикам приходилось вести суровую жизнь. Я считала, что это необходимо, раз они готовятся к тяжелым сражениям, хотя, возможно, замечательный король Эдуард и будет хранить мир. Как бы то ни было, готовыми к войне им надо быть всегда.

Временами, если учения проходили возле замка, мы наблюдали за ними, видели учебные бои, когда мальчики сражались друг с другом мечами и даже секирами; иногда они уезжали в тяжелых доспехах для учений на болота. Все это входило в программу. А по возвращении они счищали грязь, ужинали и ранним вечером присоединялись к дамам для разговоров, пения или танцев.

Я часто думала — до чего могучий дух у Ричарда и какая жалость, что ему дано столь хрупкое тело.

Поначалу Ричарду не нравилось, что я ищу его общества, однако вскоре мне стало казаться, что он сам ищет моего. Моя добродетельная мать, жалевшая мальчиков за выпадавшие им тяготы, осталась этим довольна.

— По-моему, его переутомляют, — сказала она. — Он меньше остальных. Возможно, с годами вытянется. Такое случается. А ведь братья его такие рослые. Король выше почти всех мужчин на целую голову. — Она любезно улыбнулась, как тогда все улыбались, говоря о короле. — Я рада, что вы с ним подружились.

Ричард не раз танцевал со мной. У него получалось неважно, однако я делала вид, будто не замечаю. Думаю, он был мне за это признателен.

— По-моему, мужчинам не нужно хорошо танцевать, — сказала я. — В этом есть что-то немужественное.

— Мой брат танцует прекрасно, — возразил он. — В бальных залах им все любуются. А Эдуард — самый мужественный человек на свете.

Говоря о брате, Ричард весь светился. Когда он с большим облегчением снимал тяжелые доспехи, я начинала задавать ему вопросы о короле, и усталость его улетучивалась. Король Эдуард был его идеалом. Ричард видел в нем воплощение всех совершенств. Я вскоре узнала, что заветнейшим желанием Ричарда было во всем походить на него. Пустая мечта. Казалось, у этих братьев нет ничего общего. Впоследствии я решила, что такое восхищение тем, кто является тебе полной противоположностью, говорит о чем-то необычном в его натуре.

В Миддлхеме есть сиденье, высеченное в каменной стене; вокруг растут кусты, поэтому там можно укрыться. Ричард избрал его себе убежищем и приходил туда отдыхать после изнурительных упражнений. Ему не хотелось находиться в обществе мальчиков, которые, естественно, свысока смотрели на более слабого.

Я приходила туда к нему. Поначалу воспитанность мешала Ричарду попросить меня уйти; вскоре, пожалуй, он стал иногда радоваться мне, однажды прийти я не смогла, и, когда в следующий мой приход он заговорил об этом, в голосе его слышался упрек. Тут я поняла, что ему хорошо со мной.

От него я и узнала кое-что о происходящем в стране.

— Расскажи о войне Роз... о полоумном Генрихе и жестокой Маргарите, — попросила я и приготовилась слушать.

— Воюют дома Йорков и Ланкастеров, — объяснил Ричард. — Этого не случилось бы, окажись Генрих настоящим королем. Короли должны быть сильными, как мой брат. А Генрих полоумен. Это неудивительно. Его французского деда приходилось надолго упрятывать в сумасшедший дом. Но хуже всего, что он женился на Маргарите Анжуйской. Это деспотичная, надменная женщина, и люди ее ненавидят. Недолюбливают и ее главных министров — Суффолка и Сомерсета. В пятьдесят третьем году, когда у Генриха с Маргаритой родился сын, стало казаться, что Ланкастеры воцарились очень надолго. Ничего хорошего это не сулило. Полоумный король, надменная королева-иностранка и младенец-наследник. Твой отец был настроен против них. Он стоял за дом Йорков. Мы ведь родственники. Наша мать — тетя твоего отца. Она младшая из двадцати трех детей. Между нами существуют фамильные узы. Естественно, граф стал поддерживать наш дом. Перси стоят за Ланкастеров, а Невиллы не в ладах с Перси. И те, и другие считают себя лордами Севера.

— Хорошо, что мы на вашей стороне, — сказала я. — Не хотелось бы держаться полоумного Генриха и жестокой Маргариты.

— Это было бы ошибкой, поскольку мы победители, и, как только люди поймут, что Эдуард за король, они не захотят никого другого.

— Иногда люди не способны судить, что для них лучше, иногда им приходится принимать того короля, который есть.