Джо Гудмэн

Муки обольщения

Пролог

Январь 1787 года

Ледяные струи дождя безжалостно барабанили но стеклам и подоконникам. Эдвард Панберти задумчиво стоял у окна и смотрел во внутренний дворик, вглядываясь в желтый тусклый свет, струящийся из соседней комнаты. Он представлял себе Джессику, мысленно передвигаясь за ней из детской комнаты в свою собственную. Неумолимый дождь мешал ему, и Эдвард облегченно вздохнул, когда Джессика, наконец, погасила свечи.

Еще немного постояв в раздумье, Эдвард развязал ленты, и тотчас два полотна кроваво-красного бархата тихо и бесшумно закрыли окно от внешнего мира.

— Ты не ответил мне на вопрос, — раздался сзади требовательный и раздраженный голос жены.

Эдвард вздрогнул от неожиданности. Он все еще был полон своих мыслей и, когда обернулся, на его губах блуждала рассеянная улыбка.

Барбара была поразительно красивой женщиной. Густые черные волосы аккуратно собраны в пучок, несколько прядей кокетливо завивались вокруг изящных ушек. Темно-изумрудные глаза, чувственные губы, нежная фарфоровая кожа, даже крошечная искусственная родинка на шее — все это придавало Барбаре изысканность, элегантность и особое очарование. Но жена давно уже не интересовала Эдварда как женщина. Более того, теперь он часто представлял себе Барбару ведьмой или торговкой рыбой, внутренне злорадствуя, как бы она взбесилась, если бы об этом догадалась.

— Барбара, по-моему, ты не спрашиваешь, а предлагаешь, — резонно возразил муж.

— В любом случае я жду от тебя ответа, — настаивала она.

Жена вызывающе смотрела на его исцарапанную левую щеку, чувствуя, что пристальным взглядом смущает Эдварда. Но ведь именно теперь настал подходящий момент решить все проблемы. В другое время она ни за что бы не упустила возможности съязвить по поводу неудачного любовного вояжа мужа. Сейчас ей выгодно было молчать и делать вид, что она ничего не замечает. Иначе Эдвард посчитает, что Барбара ревнует его к Джессике и поэтому хочет избавиться от маленького Адама.

Эдвард подчеркнуто независимо уселся в кресло рядом с Барбарой, закинув ногу на подлокотник. Ом надеялся, что ему удастся скрыть свои царапины от проницательного взгляда жены, но в душе не сомневался: она уже знает о причине их появления. Удивительным было то, что от Эдварда пока не требовали никаких объяснений, хотя Барбара не относилась к числу глупых женщин.

— Я думал, мы уже обо всем договорились, — промямлил Эдвард.

Барбара спокойно сидела в своем кресле, обхватив руками колени. На пальце поблескивало изумрудное кольцо, которое она обычно надевала к ужину.

— А мне кажется, что еще ничего не решено. Откровенно говоря, Эдвард, твоя скрытность начинает пугать меня. С чего это вдруг ты стал испытывать особую привязанность к мальчику? Дети всегда вызывали в тебе раздражение…

— Адам — мой кузен.

— Он твой дальний родственник. Ты даже почти не был знаком с его родителями. И, пожалуйста, не нужно молоть чепуху относительно того, что вас обоих связывает кровное родство. Пока были живы Кеньон и Клаудия Панберти, ты никогда не обращался к ним за помощью. Теперь же на твои плечи взваливают опекунство над их отпрысками, управление его делами.

— Вот уж не думал, что они собирались умереть молодыми, — сухо произнес он.

Барбара оскорбилась: муж прервал ее, не дослушав до конца.

— И все же родители совсем не задумывались о будущем своего ребенка. Если бы их поверенный в делах не разыскал нас, то вся ответственность за судьбу Адама легла бы на совершенно постороннего человека, назначенного судом.

— Не понимаю причин твоего раздражения. Почему ты так негодуешь? — Эдвард окинул взглядом богатое убранство дома.

Бесценная картина кисти самого Тициана занимала большое пространство на стене над мраморным камином. Под ногами расстилался ковер, привезенный из Китая за баснословные деньги. Мебель изготовлена лучшими мастерами времен правления королевы Анны.

— Может быть, ты возражаешь против нашего проживания в столь роскошной обстановке? — спросил Эдвард.

— Ничего здесь не принадлежит нам, — ответила она с негодованием. — Мы взваливаем на себя ношу, но не можем рассчитывать на то, что будем хоть чем-то вознаграждены. Как только Адам достигнет совершеннолетия, все достанется ему. Мне это совсем не нравится, Эдвард. Я считаю, что никто и никогда не оценит нашу заботу об Адаме.

— Ты видишь проблемы там, где их нет. Мальчику исполнилось всего лишь шесть месяцев. Кто может знать заранее, как он будет к нам относиться, когда станет совершеннолетним? Но мы должны вырастить его в традициях семейства Панберти. Сомневаюсь, что это потребует чрезмерных усилий от тебя. С того времени, как мы переехали сюда, ты входила в детскую комнату не больше двух раз. Ко всему прочему, у Адама есть кормилица и няня, а когда он немного подрастет, его отправят учиться в одну из привилегированных школ. Мне кажется, ты извлечешь огромную выгоду, приняв на себя столь ничтожную ответственность.

— А если что-нибудь случится с мальчиком? — лукаво поинтересовалась Барбара. — Ты же знаешь, с детьми всякое может произойти, — быстро добавила она, заметив, что лицо мужа стало мрачным. — Вдруг он подхватит какую-нибудь детскую болезнь?

— Я бы предпочел не слышать того, что ты сейчас сказала, Барбара. Тебе следовало быть мудрой и держать подобные мысли при себе.

— Я заикнулась всего лишь о детских болезнях, — попыталась защититься она.

— Ты намекала на убийство. Это возмутительно.

— И все это из-за нее, не так ли? — оставив предосторожность, прямо спросила Барбара, — ты желаешь приютить малыша, потому что мечтаешь о ней!

Эдвард смахнул невидимую пылинку со своих шелковых брюк.

— Ты не могла бы выражаться более ясно? Кого ты имеешь в виду?

Барбара вскинула голову и скривила от злости губы.

— Не притворяйся, тебе прекрасно известно: я говорю о Джессике Винтер. Никогда не поверю, что ты так часто посещаешь детскую Адама лишь только для того, чтобы понянчиться с малышом. Тебе следует разглаживать свои брюки, когда ты бросаешь взгляды на эту девчонку, — парировала она.

— Не будь пошлой, — огрызнулся муж.

— Это в первую очередь относится к тебе! Твои попытки завязать с ней любовную связь в этом доме, под самым моим носом, выглядят жалкими! Она всего лишь прислуга и няня ребенка, к тому же моложе тебя на двадцать лет…

Эдвард откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Он сожалел о том, что вывел Барбару из равновесия. Теперь она утомит его своими упреками насчет Джессики.

— Со слов мистера Лидза я понял, что Кеньон и Клаудиа были очень высокого мнения о мисс Винтер. Обстоятельства, вследствие которых ее наняли на работу, нельзя назвать ординарными, — произнес он.

Барбара не собиралась сейчас обсуждать прошлое Джессики Винтер. Адвокат Кеньона успел сообщить все подробности, когда приходил к ним договариваться по поводу передачи опекунства над Адамом. Тогда его рассказ не вызвал у Барбары жалости к девушке.

— Мы ничем не обязаны ей, — сказала она сдержанно. — Джессика может найти работу и в другом месте.

— Зная ее семью, многие люди испытывали бы неловкость, если бы она работала у них дома прислугой.

— А мои чувства совсем не принимаются во внимание? Меня приводит в замешательство ее присутствие. Если она не может больше нигде найти работу, то пусть снова возвращается к своим друзьям, не вызывающим никакого доверия. Наш повар говорил, что они самые настоящие преступники, контрабандисты или что-то в этом роде.

— Вероятно, повар прав. Поэтому, я считаю, неразумно с нашей стороны выгонять ее из дома. Они могут прогневаться.

— Неужели? — скептически спросила Барбара. — А как, по-твоему, они отреагируют, когда мисс Винтер расскажет им, что ее новый работодатель развратник?

Эдвард поджал губы. Повернувшись лицом к жене, он потер щеку рукой.

— Сомневаюсь, что она станет упоминать об этом. Ты же видишь, она оказалась более любезной, чем я думал. Между нами все кончено. Я заблуждался на ее счет.

Барбара злобно расхохоталась. Взглядом своих изумрудных глаз она словно пригвоздила его к креслу.

— А ты, оказывается, боишься и ее, и ее друзей! Вот почему ты ничего не хочешь предпринять относительно Адама. Ты просто боишься, как бы ее не обвинили в причастности к его смерти.

— Перестань, Барбара, — необычайно спокойно сказал Эдвард. — Пусть все останется на своих местах.

— Нет уж. Я не такая трусиха, как ты. Ты хочешь того же, что и я, просто у тебя слишком мягкий характер. Признавайся, что ты тоже хочешь убрать Адама со своего пути! Тогда все двери открылись бы перед нами. Подумай! У нас будет доступ в высшее общество, но не потому, что мы являемся опекунами Адама, а потому, что ты станешь единственным наследником семейства Панберти. Все состояние может перейти в твои руки.

Эдвард поднялся с кресла.

— Вижу, тебя нельзя ни уговорить, ни убедить в чем-либо. Ты все равно сделаешь то, что задумала.

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась Барбара.

— Я думаю, что ты будешь руководствоваться только собственными соображениями, тебе абсолютно все равно, как к этому отнесусь я. Но будь крайне осторожна, если не хочешь всю оставшуюся жизнь прозябать в Ньюгейте. Если тебе, конечно, удастся избежать виселицы.

Итак, муж дал ей добро. У Барбары сжалось сердце. Она была права! Не важно, что Эдвард пытался возражать ей, ему также хотелось вычеркнуть из своей жизни Адама и девчонку.

— Я буду осторожной, — сказала Барбара. — Никто даже не узнает. Ты, безусловно, понимаешь, что, как только мальчика не станет, сразу исчезнет нужда в услугах мисс Винтер.

Эдвард утвердительно кивнул. Лицо жены выражало твердую решимость.

— Барбара, я не желаю больше возвращаться к этому вопросу. Никогда, — поставил он точку в неприятном разговоре.

Выйдя из комнаты и закрыв за собой дверь, Эдвард засунул дрожащие руки в глубокие карманы пиджака.

— Господи, прости меня, — прошептал он в пустоту коридора. — Что я наделал?

Глава 1

Март 1787 года

Ной Маклеллан удобно устроился на своем жестком сиденье, надвинул на глаза шляпу, вытянул ноги, едва не задев при этом грязными ковбойскими сапогами приходского священника.

Пассажиры экипажа приняли его либо за неотесанного колониста, либо за дурно воспитанного американца. Никто не отважился заговорить с ним в течение получаса, что они провели в его обществе, направляясь почтовой дорогой в Лондон.

Поведение Ноя на постоялом дворе еще раз подтвердило предвзятое мнение обо всех американцах. Он был угрюм и даже груб, не стеснялся в выражениях, разговаривая с владельцем постоялого двора и требуя к себе человеческого отношения.

Резко повернувшись, Ной случайно задел локтем сидящего с левой стороны седовласого джентльмена. Все семеро пассажиров принялись тихо извиняться, прежде чем седой гражданин что-то промолвил.

— Как вы думаете, с вашей лошадью все будет в порядке?

Вежливый вопрос явно относился к Ною.

Приподняв указательным пальцем шляпу, американец уставился на говорившую женщину. Она была в глубоком трауре — строгое черное платье, шляпка, обрамленная черной шелковой лентой с бантом. Впрочем, шляпка была попутчице совершенно не к лицу, она напоминала Ною шоры у лошадей. Пока его взор блуждал по спящему малышу, которого женщина держала на руках, Ной пытался отгадать, по ком она носила траур. Было очевидно, что ни сидевший слева приходской священник, ни скучающий молодой лорд справа не сопровождали ее. Она путешествовала совсем одна, без мужской защиты, и поэтому Ной пришел к печальному заключению: эта женщина овдовела. Ее забота о нем, несмотря на бедственное положение, тронула молодого человека до глубины души.

— Уверен, что лошадь скоро поправится, — ответил Ной, подняв свои светло-зеленые глаза на женщину. — Растяжение сухожилия на передней ноге, — добавил он.

Женщина улыбнулась:

— Я уже слышала об этом. И виной тому «эти проклятые английские дороги», кажется, так вы выразились?

— Я очень сожалею, что у меня вырвались эти слова, — произнес Ной. — Вы же видели, после моего замечания по поводу ваших дорог хозяин постоялого двора отказался продать или дать мне напрокат лошадь из своей конюшни.

— Скорее всего, он усомнился в вашем умении ездить верхом, — весьма деликатно предположила женщина.

Ной усмехнулся, вспомнив, как грубо обошелся с ним хозяин постоялого двора. И если бы вовремя не прибыл экипаж, направлявшийся в Лондон, все могло бы закончиться шумной ссорой. Ною ничего не оставалось, как только заплатить хозяину за содержание раненой лошади, с которой он расставался на год, а самому пересесть в экипаж. И то, и другое обошлось ему в кругленькую сумму.

Устроившись поудобнее в экипаже, Ной откровенно рассматривал своих попутчиков. Приходской священник, угрюмый седовласый джентльмен, вдова, солдат королевской армии, суровый с виду фермер и толстый торговец. За исключением вдовы никто из них не проявил ни малейшего интереса к новому спутнику.

— Моя семья занимается разведением породистых скакунов, а я научился сидеть в седле раньше, чем ходить… — пояснил американец леди.

— Говорите, ваша семья разводит чистокровных верховых лошадей? — заинтересовался вдруг молодой лорд.

— В основном, — спокойно ответил Ной, — хотя мы не ограничиваемся лишь этим. Большим спросом пользуются рабочие лошадки для фермерского хозяйства и тяжеловозы.

— Значит, вы приехали сюда, чтобы приобрести лошадей новых пород? — почему-то с уверенностью спросил лорд. — В таком случае вам непременно следует посетить лучшие в наших краях конюшни Вортинга.

— Действительно, его лошадей можно считать лучшими или, во всяком случае, надеяться, что скоро они таковыми станут. Мне было бы очень приятно доставить лорду Вортингу арабского жеребца, — с нескрываемой иронией ответил Ной.

— Да-да, — промямлил от смущения молодой господин и, повернувшись к вдове, с раздражением проворчал:

— Мадам, вы не могли бы успокоить своего ребенка?

В этот момент экипаж угодил в дорожную колею и сильно накренился, теснее прижав пассажиров друг к другу. Ребенок заплакал, а мать тщетно пыталась его успокоить.

Ной наклонился вперед и протянул руки:

— Позвольте мне…

Вдова в нерешительности подняла на него глаза.

— Будьте спокойны, мэм, что бы вам ни приходилось слышать, в Виргинии не едят детей. Хотя в Массачусетсе их считают деликатесом, — пошутил Ной.

— У вас черный юмор, мистер…

— Маклеллан, — представился он.

— Мистер Маклеллан, если вам удастся успокоить моего ребенка, я буду очень признательна…

— Так же, как и все мы, — буркнул себе под нос угрюмый фермер.

Взяв ребенка на руки, Ной принялся его убаюкивать, радуясь в душе ласковому взгляду и доверчивой улыбке молодой женщины. Но только безумный мог на что-то надеяться, ведь эта леди недавно потеряла близкого человека, а его самого ждала невеста по другую сторону Атлантики. Ной ощущал себя юным глупцом, а не тридцатитрехлетним мужчиной.

— Как зовут? — спросил он.

Женщина моментально смутилась, даже встревожилась. Она, видимо, подумала, что Ной интересовался ее именем. Должно быть, это показалось ей слишком дерзким.

— Я спрашиваю, как зовут малыша, — мягко пояснил он, пытаясь угадать, кто это: мальчик или девочка?

— Его зовут Гедеон, — обаятельно улыбнулась леди.

— Понятно, — глубокомысленно произнес Ной. — Гедеон. Послан Богом для спасения людей. Или он был мстителем?

— Да, именно мстителем, — поспешила согласиться дама.

Ной уловил в ее голосе боль и одновременно ожесточение. Ему вдруг нестерпимо захотелось еще раз взглянуть в лицо женщины, особенно в ее глаза. Но он посчитал, что в данный момент это выглядело бы неприлично и даже назойливо, будто он хотел прочитать чужие сокровенные мысли. Экипаж снова угрожающе закачался, попав в очередную выбоину.

— Ну что ж, у него есть силы для мщения, правда? — Ной взглянул на приходского священника. — «…И подошел Гедеон и сто человек с ним к стану… и затрубили трубами…» Кажется, так написано в Библии?

— Да, вы правы. — Выражение лица священника несколько смягчилось, и он процитировал:

— «…Когда я и находящиеся со мною затрубим трубою, трубите и вы трубами вашими вокруг всего стана и кричите: „Меч Господа и Гедеона!“ Книга Судий, глава седьмая, — торжественно заключил он, обратившись ко всем присутствующим. — Ветхий Завет. У этого малыша тоже хорошие легкие, чтобы протрубить в нужное время.

Ной покачал мальчика на коленях, ласково пощекотал его за щечку. Гедеон продолжал кричать от всей души, слезки обильно текли из его глаз. Ной аккуратно вытер их краешком одеяла, в которое был завернут малыш.

— У кого-нибудь есть с собой вино ли спирт? — спросил он.

— Вы ведь не собираетесь давать алкоголь малышу? — с ужасом заметил священник.

— У меня есть фляжка, — предложил широкоплечий торговец, сидевший возле двери.

До настоящей минуты он молча смотрел в маленькое окошко экипажа, не желая вмешиваться в разговоры благородных людей, каковыми считал всех присутствующих. К тому же ему явно не нравился лорд.

«Щеголь, — с отвращением подумал он, — а наверняка карманы пусты». Такие всегда свысока смотрят на простых людей, вроде меня или мистера Маклеллана.

Торговец внезапно проникся теплыми чувствами к американцу, которому так здорово удалось сбить спесь с лорда. Засунув руку во внутренний карман своего серого плаща, он достал оттуда фляжку.

— Пожалуйста, возьмите. — Торговец передал вино Ною, не обращая внимания на неодобрительные реплики приходского священника.

— Мне кажется, Гедеон еще очень мал для подобных вещей, — с тревогой промолвила вдова.

В разговор вмешался солдат:

— Для этого никогда не бывает рано.

И сразу же осекся под строгим взглядом священника.

— Я не собираюсь давать ребенку спиртное, — заверил Ной, обрывая тем самым дальнейший спор.

Смочив палец в вине, он потер им десны мальчика. Гедеон почти моментально перестал плакать.

— У него режутся зубки, — сказал Ной матери ребенка. — По крайней мере, два зубика. Если растереть десны каплями вина, то это может принести облегчение. У вашего молодого человека прямо-таки железная хватка. — Он почувствовал, как при последних словах вспыхнули его лицо и уши. Уж мать-то должна была знать, насколько сильно сжимал своими губками малыш ее грудь. Чтобы скрыть свое замешательство, молодой человек спросил:

— Сколько ему?

— Скоро будет девять месяцев.

— Он очень красивый.

— Да. Вы умело обращаетесь с ним, у вас тоже есть дети?

— О нет, — тут же ответил Ной. Я не женат. — Он удивился тому, что умолчал о своей помолвке, но теперь уже было поздно возвращаться к этому.

— Значит, вы врач, — предположила женщина.

— Не будьте глупой, — грубо перебил ее лорд, — он же говорил, что выращивает лошадей.

— Вообще-то на самом деле этим занимается моя семья, — сказал Ной, бросив на франта испепеляющий взгляд. — Я юрист, точнее, адвокат. Просто я доставлял жеребца, переданного лордом Вортингом в знак благодарности моему брату Гаррету и отцу. Лишь благодаря им наш семейный бизнес процветает. Правда, я приехал в Англию по другим делам моей родни, но попутно могу выполнить и поручение лорда Вортинга. — Ной нежно вытер со щечек малыша следы слез. — Отвечая на ваш вопрос, — продолжил он, обращаясь к вдове, — скажу, что у меня богатый опыт общения с детьми, поскольку имею дюжину племянниц и племянников.

— Как мило, — задумчиво произнесла она.

— Вы правы. Бог свидетель, что я слишком балую их из огромной любви и большой привязанности.

— Должно быть, вы сами выросли в большой семье? — спросил священник.