Затем произошло невероятное: вмешалась Америка. Мало кто за пределами разведывательной службы слышал о Заркави — и тут Вашингтон сделал из него звезду терроризма, объявив в 2003 году миру, что этот ничем не примечательный иорданец представляет собой связующее звено между иракской диктатурой и теми, кто стоял за терактами 11 сентября 2001 года. Это не соответствовало действительности, однако через несколько недель, когда войска США вторглись в Ирак, недавно ставший знаменитостью и щедро финансируемый террорист обрел поле боя, великую цель, а вскоре и тысячи последователей. Три беспокойных года он целенаправленно подталкивал Ирак к межконфессиональной вражде, организуя одно за другим беспрецедентно жестокие нападения на мирных шиитов в мечетях, на базарах и в школах. Он приводил в ужас миллионы, используя новую, в высшей степени персонализированную террористическую тактику: обезглавливал заложников, снимал казнь на видео и распространял запись по всему миру, пользуясь новыми возможностями интернета, позволяющими доставить информацию в каждый дом. Попутно он набросился и на родную Иорданию: с его помощью молниеносная победа США в Ираке превратилась в самую дорогостоящую американскую военную кампанию со времен Вьетнама.

И все же самое значительное его достижение явилось миру только спустя годы. Хотя некоторые считали его группу ответвлением “Аль-Каиды”*, Заркави не был ничьим подручным. Его бренд джихадизма был исключительно, жестоко оригинальным. Усама бен Ладен намеревался освободить исламские народы от тлетворного западного влияния, чтобы они когда-нибудь смогли объединиться в единое исламское теократическое государство, или халифат. Заркави же намеревался создать свой халифат немедленно, прямо сейчас. Он пытался установить царство Аллаха на земле посредством актов немыслимой жестокости, веря (и в этом он не ошибся), что демонстрация радикального насилия привлечет под его знамена наиболее убежденных джихадистов, а остальных запугает до полного повиновения. Его стратегия встряхнула Ближний Восток так, как никогда не удавалось “Аль-Каиде”*.

Но крайности Заркави заставили его противников действовать решительнее. После терактов в гостиницах Абу Хайсам и его коллеги из Мухабарата поставили себе простую цель: устранить человека, отдавшего приказ о взрывах. Когда в 2006 году им это удалось (иорданцы предоставили США разведданные, которые помогли выследить Заркави в его убежище), террористу и его организации, казалось, пришел конец. Однако последователи Заркави лишь ненадолго отступили; они тихо копили силы в бандитских провинциях Сирии и в 2013 году вновь явились на свет божий — уже не как террористическая группа, а как армия.

На этот раз измотанная войной Америка отказывалась помогать до тех пор, пока помогать не стало уже поздно. На этот раз не было ни серьезных попыток вооружить умеренных повстанцев, отказывавших ИГИЛ* в надежном пристанище, не было авиаударов, способных измотать руководство ИГИЛ* и его поставщиков. Дважды за десятилетие волны джихада грозили затопить регион. И дважды, казалось иорданцам, реакция США лишь пробивала очередную дыру в спасательной лодке.

Преемники Заркави именовали себя по-разному, пока не остановились на названии ИГИЛ, или просто Исламское государство*. Но они все так же провозглашали Заркави “шейхом моджахедов”, признавая основателем движения того, кто дерзко верил, что сумеет перекроить карту Ближнего Востока. И, подобно Заркави, они верили, что история их завоеваний на этом не закончится.

Заркави видел предсказание своей судьбы в пророческих пассажах священных исламских текстов, известных как хадисы. Он и его люди были теми воинами в черном, о которых богословы прежних времен писали: “Черные флаги придут с Востока, придут могучие мужи, с длинными волосами и бородами, их имена взяты по названиям родных городов”. Завоеватели претендовали не только на исконные исламские земли. Им также предстояло стать зачинщиками решающего политического сражения, которое приведет к уничтожению западных армий на севере Сирии.

“Искра зажглась здесь, в Ираке, — проповедовал Заркави, — и будет разгораться до тех пор, пока не сожжет армии крестоносцев в Дабике”.

Служащие разведки наслушались от Заркави этих речей, еще когда он сидел в тюрьме Мухабарата. Теперь те же наглые заявления исходили от его последователей. Тридцатитысячная армия встала у границ Иордании, призывая свою сестру Саиду.

Фарсу с обменом пленными пришел конец 3 февраля 2015 года, на следующий день после прибытия короля Иордании в Вашингтон с официальным визитом. Для Абдаллы II этот визит был последним в ряду изматывающих путешествий, во время которых он повторял одну и ту же просьбу о помощи. Его крошечная страна пыталась справиться с двумя навалившимися на нее из-за рубежа ношами: волной беженцев из Сирии — на тот момент около шестисот тысяч человек — и ценой, в которую обходилось участие в объединенной западно-арабской военной кампании против ИГИЛ*. Поездка проходила не особенно удачно. Члены Конгресса выражали сочувствие, но не более того; официальные представители Белого дома, как обычно, обещали поддержать иорданскую оборону и находящуюся в критическом положении экономику, но помощь, в которой так отчаянно нуждался Абдалла, ему никто оказывать не собирался.

Разочарование короля уже давно затвердело и превратилось в обиду. Во время предыдущих визитов президент Обама отклонил просьбы Иордании о поставке снарядов с лазерным наведением и других современных боеприпасов, способных вывести из строя бронемашины ИГИЛ*. Во время этой поездки не было даже твердой договоренности о встрече двух глав государства.

Абдалла находился в Капитолии, где излагал свою просьбу Джону Маккейну, республиканскому сенатору и председателю Комитета Сената по вооруженным силам, когда его прервал один из адъютантов. Монарх вышел в коридор и на маленьком экране смартфона увидел последнее слово ИГИЛ* в переговорах об обмене пленными. На записи джихадисты в масках загнали молодого иорданского летчика в железную клетку, облитую горючим. Потом подожгли и засняли, как летчик сгорает заживо.

К тому времени, как Абдалла вернулся к сенатору, помощники Маккейна тоже посмотрели видео. Король сохранил самообладание, но Маккейн заметил, что он сильно потрясен. “Могу я что-нибудь сделать для вас?” — спросил он. “Я не вижу поддержки с вашей стороны! — ответил наконец Абдалла. — Мы все еще получаем только бомбы свободного падения, да и тех у нас осталось не так много. А ведь мы совершаем вылетов на двести процентов больше, чем все члены коалиции вместе взятые, за исключением США”.

Король продолжил встречи по графику, но принял решение вернуться домой. Он уже отдавал распоряжения, когда из Белого дома позвонили и предложили пятнадцатиминутную встречу с президентом. Абдалла согласился.

В Овальном кабинете Обама выразил соболезнования родным летчика и поблагодарил короля за вклад Иордании в военную кампанию против ИГИЛ*. Администрация делает все возможное, чтобы оказать поддержку, заверил монарха президент. “Нет, сэр, не делает”, — твердо ответил Абдалла. И тут же перечислил необходимые ему оружие и боеприпасы. “У меня осталось бомб на три дня, — сказал он, по свидетельству присутствовавшего на переговорах служащего Белого дома. — Когда я вернусь домой, буду сражаться, пока не кончатся снаряды”.

Перед возвращением ему предстояло разобраться еще с одним делом. Из аэропорта Абдалла позвонил своим помощникам в Аммане и распорядился привести в исполнение два смертных приговора. В Иордании казни ожидали двое осужденных за убийства по приказу Заркави. Один был иракский боевик среднего звена. Другая — Саида ар-Ришави. Обоих следовало предать казни без дальнейших отлагательств.

Король предвидел, что западные правительства станут протестовать против казней как актов возмездия, несмотря на то что смертные приговоры были вынесены уже давно, во время обычного судебного процесса. Но он не собирался поддаваться. Встреча с палачом и так откладывалась слишком долго, сказал он помощникам. “Ничего не хочу ни от кого слышать”, — объявил Абдалла.

В два часа ночи по амманскому времени, когда король еще находился в самолете, надзиратели явились, чтобы увести Саиду из камеры. Она отказалась от предложенного по обычаю последнего ужина и ритуальной ванны, во время которой верующие мусульмане очищают плоть, готовясь к загробной жизни. Она надела красную робу, положенную осужденным в день казни, и свой обычный хиджаб, чтобы закрыть голову и лицо.

Ее вывели за ворота тюрьмы, к ожидавшему микроавтобусу с военным эскортом, и повезли в Сваку, самую большую тюрьму Иордании, расположенную на пустынном холме примерно в шестидесяти милях от столицы. Автомобили прибыли на место около четырех утра; полная луна, видимая сквозь легкий туман, висела над горизонтом на юго-западе.

Последним, что увидела Саида на земле, до того как ей завязали глаза, была маленькая камера с белыми стенами и рядом крошечных окошек — какие-то усталые лица глядели в них из галереи свидетелей, расположенной ниже. Имам молился, пока петлю закрепляли тяжелым металлическим зажимом; судья спросил, хочет ли Ришави выразить последнее желание или последнюю волю. Она ничего не ответила.