— И вы могли?

Я рассмеялась.

— Ну… конечно, иногда я могла представить себе жизнь без нее.

Кейт даже не улыбнулась.

— Видите, — сказала она. — Анне тоже приходилось представлять жизнь без меня.

Сара

1996

В восемь лет Кейт так вытянулась, что казалась сплетением солнечного света и длинных трубок, а не девочкой. Я уже третий раз за утро заглядывала в ее комнату и каждый раз видела ее в новом наряде. На этот раз в платье с рисунком из красных вишен.

— Ты опоздаешь на собственный день рождения, — предупредила я ее.

Кейт быстро сняла платье.

— Я выгляжу как мороженое с вишневым вареньем.

— Бывает и хуже, — заметила я.

— На моем месте ты бы надела розовую юбку или полосатую?

Я посмотрела на юбки, валяющиеся на полу.

— Розовую.

— Тебе не нравятся полоски?

— Тогда надевай полосатую.

— Я буду в вишнях, — решила она и повернулась, чтобы взять платье. У нее на бедре был синяк размером с пятак, и он, как вишня, просвечивался через ткань.

— Кейт, что это? — спросила я.

Изогнувшись, она посмотрела на свое бедро.

— Ударилась, наверное.

Уже пять лет у Кейт была ремиссия. Сначала, когда оказалось, что переливание крови от пуповины помогло, я все время ждала, что ее диагноз окажется ошибкой.

Когда Кейт жаловалась, что у нее болят ноги, я неслась с ней к доктору Шансу, уверенная, что боль — признак рецидива, а оказывалось, что ей стали малы кроссовки. Когда она падала и получала царапины, прежде всего проверяла, сворачивается ли кровь.

Синяк появляется из-за кровотечения в подкожной ткани, обычно — но не всегда — в результате травмы.

Я говорила, что прошло уже целых пять лет?

В комнату заглянула Анна.

— Папа говорит, что подъехала первая машина и пусть Кейт спускается, одетая хоть в мешок. А что такое мешок?

Кейт натянула через голову платье, одернула подол и потерла синяк.

— Вот так, — сказала она.

Внизу ждали двадцать пять второклассников, торт в форме единорога и студент, которого наняли, чтобы он делал мечи, медведей и короны из длинных надувных шариков. Кейт открывала подарки: блестящие бусы, набор для рукоделия, разные принадлежности для Барби. Самую большую коробку она оставила напоследок — ту, которую подарили мы с Брайаном. В стеклянном аквариуме плавала золотая рыбка с роскошным хвостом.

Кейт всегда хотела какое-то живое существо. Но у Брайана аллергия на кошек, а собаки требуют много внимания. Поэтому мы пришли к такому решению. Кейт была на седьмом небе. Она носилась с рыбкой до конца праздника. Она назвала ее Геркулес.

Когда мы убирали после праздника, я поймала себя на том, что наблюдаю за золотой рыбкой. Блестящая, как монета, она плавала кругами, счастливая в своем заточении.

Понадобилось тридцать секунд, чтобы понять: все планы, которые я самонадеянно записывала в календарь, рушатся. Понадобилось шестьдесят секунд, чтобы понять: как бы я себя ни обманывала, жизнь моя не была такой, как у всех.

Обычный анализ костного мозга, запланированный задолго до того, как я увидела синяк, выявил патогенные промиелоциты. Анализ полимеразной цепной реакции, который позволяет изучить ДНК, показал, что у Кейт сместились 15-я и 17-я хромосомы.

Все это означало, что у Кейт молекулярный рецидив, и это были далеко не все клинические симптомы. Возможно, у нее еще месяц не будет проблем с дыханием. Возможно, еще год в ее моче и стуле не будет крови. Но рано или поздно это случится.

Слово «рецидив» произносилось так же, как и «день рождения» или «срок уплаты налога». Помимо воли это стало частью твоего внутреннего календаря.

Доктор Шанс объяснил, что один из главных дискуссионных вопросов в онкологии — ремонтировать деталь, когда она еще не сломалась, или ждать, пока выйдет из строя весь механизм. Он рекомендовал Кейт пройти курс лечения третиноином. Это лекарство выпускается в таблетках размером в пол-пальца, а рецепт позаимствован в древнекитайской медицине, которая использовала его много лет. В отличие от химиотерапии, которая убивает все на своем пути, третиноин действует избирательно — на 17-ю хромосому. Поскольку смещение 15-й и 17-й хромосом препятствует нормальному созреванию промиелоцитов, третиноин помогает разъединить связанные гены… и останавливает патологический процесс.

Доктор Шанс сказал, что благодаря третиноину у Кейт, возможно, опять наступит ремиссия.

Или у нее может выработаться устойчивость к третиноину.

— Мама? — В комнату, где я сидела на диване, вошел Джесси. Я сидела так уже несколько часов, не в силах заставить себя встать и что-то делать. Зачем собирать завтрак в школу, или подшивать брюки, или оплачивать счета?

— Мама? — повторил Джесси. — Ты же не забыла, правда?

Я посмотрела на него, не понимая ни слова.

— Что?

— Ты говорила, что мы поедем покупать мне новые бутсы, после того как мне снимут брекеты. Ты обещала!

Да, обещала. Потому что тренировки по футболу начинаются через две недели, а старые бутсы ему уже малы. Но я не была уверена, что выдержу поход к стоматологу, где девушка в регистратуре будет улыбаться Кейт и говорить, как обычно, какие у меня красивые дети. А в самой мысли о том, чтобы пойти в спортивный магазин, было что-то откровенно непристойное.

— Я позвоню стоматологу и скажу, что мы не придем.

— Класс! — Он заулыбался во весь рот. — Мы пойдем сразу за бутсами?

— Сейчас не очень удачное время.

— Но…

— Джесси! Мы. Никуда. Не. Идем.

— Но я не смогу играть в старых бутсах. Ты же ничего не делаешь. Просто сидишь.

— Твоя сестра, — проговорила я ровным голосом, — серьезно больна. Мне очень жаль, что из-за этого пришлось отменить встречу со стоматологом и поход за бутсами. Но это сейчас не самое главное. Я думала, что в свои десять лет ты уже достаточно взрослый, чтобы понимать: не все в мире вертится вокруг тебя.

Джесси посмотрел в окно, где Кейт висела на ветке дуба, показывая Анне, как надо лазать по деревьям.

— Да, конечно. Она больна, — сказал он. — Но почему ты не вырастешь? Почему ты не можешь понять, что весь мир не может вертеться вокруг нее?

Впервые в жизни я поняла, почему родители бьют детей. Потому что они смотрят в их глаза и видят свое отражение, которого лучше не видеть. Джесси побежал наверх в свою комнату и хлопнул дверью.

Я закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов. Вдруг я подумала, что не все умирают в старости. Людей сбивают машины. Люди гибнут в авиакатастрофах. Ни в чем нельзя быть уверенным, особенно если дело касается чьего-то будущего.

Вздохнув, я поднялась наверх и постучалась в комнату сына. Он недавно начал увлекаться музыкой, и тонкая линия света под дверью дрожала от грохота. Музыка резко оборвалась — Джесси выключил магнитофон.

— Что?

— Я хочу поговорить с тобой. Хочу извиниться.

Послышались шаркающие шаги, и дверь открылась. Рот Джесси был в крови, как у вампира. Изо рта торчали куски проволоки, как булавки у швеи. Я заметила вилку у него в руках и поняла, что с ее помощью он пытался вытащить брекеты.

— Теперь меня никуда не надо везти, — произнес он.

Кейт уже две недели принимала «ATRA».

— Вы знали, — как-то спросил Джесси, когда я готовила таблетки для нее, — что гигантская черепаха может прожить сто семьдесят семь лет? — Он как раз просматривал книгу Рипли «Верите или нет». — И что арктический моллюск живет двести двадцать лет?

Анна сидела за столом и ела ложкой арахисовое масло.

— А что такое арктический моллюск?

— Какая разница, — отмахнулся Джесси. — А попугай может прожить восемьдесят лет. А кот может прожить тридцать.

— А Геркулес? — спросила Кейт.

— В моей книге написано, что при хорошем уходе золотая рыбка способна прожить семь лет.

Джесси наблюдал, как Кейт положила таблетку на язык и запила водой.

— Если бы ты была Геркулесом, — сказал он, — то уже умерла бы.

Мы с Брайаном сидели в креслах в кабинете доктора Шанса. Прошло пять лет, но казалось, будто сидишь в старой бейсбольной перчатке. И старые фотографии на столе онколога — его жена в шляпе с широкими полями на каменистой отмели в Ньюпорте, шестилетний сын с пятнистой форелью в руках — укрепляли ощущение, что на самом деле мы отсюда никуда не уходили. Третиноин дал результаты: в течение месяца у Кейт была молекулярная ремиссия. А потом клинический анализ крови показал, что в ее крови стало больше промиелоцитов.

— Мы можем дальше поддерживать ее с помощью третиноина, — объяснил доктор Шанс. — Но тот факт, что он не подействовал в данном случае, показывает, что Кейт взяла от него все, что могла.

— Может, попробовать пересадку костного мозга?

— Это рискованно, особенно если у ребенка нельзя полностью исключить возможность клинического рецидива. — Доктор Шанс посмотрел на нас. — Мы можем сначала попробовать кое-что еще. Это называется вливание донорских лимфоцитов. Иногда переливание белых кровяных клеток совместимого донора помогает клонам кровяных клеток-предшественников бороться с раковыми клетками. Это как резервная армия, прикрывающая фронт.

— И у нее будет ремиссия?

Доктор Шанс покачал головой.

— Это превентивная мера. У Кейт, скорее всего, наступит рецидив, но у нас будет время подготовить ее к более агрессивному лечению.

— А сколько времени займет пересадка лейкоцитов? — поинтересовалась я.

Доктор Шанс повернулся ко мне.

— Посмотрим. Когда вы сможете привезти Анну?

Когда дверь лифта открылась, внутри оказался еще один человек: бродяга в ярко-синих очках и с шестью пластиковыми пакетами, где лежали какие-то тряпки.

— Закройте дверь, черт возьми, — начал кричать он, как только мы вошли. — Вы не видите, что я слепой?

Я нажала кнопку первого этажа.

— Я заберу Анну. Садик работает завтра до обеда.

— Не трогайте мои вещи, — заворчал бродяга.

— Я не трогаю, — ответила я спокойно и вежливо.

— Лучше этого не делать, — заметил Брайан.

— Я его не трогаю!

— Сара, я имею в виду пересадку лимфоцитов. Думаю, не стоит заставлять Анну сдавать кровь.

Лифт по непонятной причине остановился на одиннадцатом этаже, потом дверь закрылась. Бродяга начал рыться в своих пакетах.

— Когда у нас появилась Анна, — напомнила я, — мы знали, что она будет донором Кейт.

— Один раз. Она ничего не помнит о том, что мы с ней сделали.

Я подождала, пока он посмотрит на меня.

— Ты бы отдал свою кровь Кейт?

— Господи, Сара. Что за вопрос…

— Я бы тоже отдала. Я отдала бы ей полсердца, если бы это помогло. Когда дело касается тех, кого любишь, то делаешь все возможное, правда? — Брайан кивнул, опустив голову. — Тогда почему ты думаешь, что у Анны другое мнение?

Дверь лифта открылась, но мы с Брайаном не двигались, глядя друг на друга. Бродяга протиснулся между нами, шелестя своими пакетами.

— Перестаньте орать, — прокричал он, хотя мы стояли в полной тишине. — Вы не видите, что я глухой?

Для Анны это был праздник. Ее папа и мама будут с ней, только с ней одной. Он держала нас за руки все время, пока мы шли через парковочную площадку. То, что мы направлялись в больницу, было не важно.

Я объяснила ей, что Кейт себя плохо чувствует, поэтому врачи возьмут у Анны кое-что и отдадут Кейт, чтобы ее вылечить. Мне казалось, этой информации достаточно.

Мы ждали в смотровой, раскрашивая книжку с птеродактилями и динозаврами.

— Сегодня за обедом Этан сказал, что динозавры вымерли из-за простуды, — сообщила Анна. — Но ему никто не поверил.

Брайан улыбнулся.

— А ты как думаешь? Из-за чего они вымерли?

— Потому что, пап, им был миллион лет. — Она посмотрела на него. — А тогда уже праздновали дни рождения?

Дверь открылась, и вошла медсестра.

— Привет, ребята. Мамочка, вы будете держать ее на руках?

Я влезла на стол и усадила Анну к себе на колени. Брайан стал рядом, в случае надобности он мог схватить Анну за плечо и локоть, чтобы она не дернулась.

— Готова? — обратилась медсестра к улыбающейся Анне.

И тогда она достала шприц.

— Только маленький укольчик, — пообещала она. Услышав неприятное слово, Анна начала яростно выкручиваться. Ее руки били меня по лицу и животу. Брайан не мог ее удержать. Перекрикивая Анну, он прокричал мне:

— Я думал, ты ей сказала!

Я даже не заметила, когда медсестра вышла. Она вернулась в сопровождении еще нескольких медсестер.

— Дети и флеботомия никогда не совместимы, — сказала она, а медсестры успокаивали Анну ласковыми руками и еще более ласковыми словами.

— Не беспокойтесь. Мы профессионалы.

У меня было ощущение дежа вю, как в тот день, когда Кейт поставили диагноз. Нужно быть осторожной в своих желаниях. Анна действительно такая же, как и ее сестра.

Я убирала комнату девочек, когда щетка пылесоса зацепила аквариум с Геркулесом, и рыбка вылетела. Стекло не разбилось, но у меня ушло несколько секунд, чтобы найти Геркулеса. Он бился на ковре рядом со столом Кейт.

— Держись, дружок, — прошептала я и бросила рыбку обратно в аквариум. Потом наполнила его водой из-под крана.

Он всплыл на поверхность. «Не надо, — подумала я. — Пожалуйста».

Я села на край кровати. Как я скажу Кейт, что убила ее рыбку? Заметит ли она, если я побегу в зоомагазин и куплю другую?

Рядом со мной появилась Анна, вернувшаяся из детского сада.

— Мамочка, а почему Геркулес не двигается?

Я открыла рот, но слова застряли в горле. Однако в этот момент золотая рыбка вдруг повернулась, нырнула и снова начала плавать.

— Вот, — сказала я, — с ним все в порядке.

Когда оказалось, что пяти тысяч лимфоцитов недостаточно, доктор Шанс сказал, что нужно десять тысяч. Время, назначенное Анне для забора лимфоцитов, совпало с днем рождения девочки из ее класса, который праздновали в гимнастическом зале. Я разрешила ей пойти ненадолго, а потом должна была забрать ее в больницу.

Девочка была похожа на принцессу с белоснежными волосами — миниатюрная копия своей мамы. Я сняла туфли, прошла по застеленному матами полу, лихорадочно пытаясь вспомнить имена. Девочку зовут… Меллори. А маму… Моника? Маргарет?

Я сразу заметила Анну, которая сидела на батуте, а инструктор подбрасывала ее вверх, как попкорн. Ко мне подошла мама, сияя, как рождественская елка.

— Вы, наверное, мама Анны. Я — Митти, — сказала она. — Очень жаль, что Анне нужно идти, но мы, конечно, все понимаем. Это, должно быть, безумно интересно отправляться туда, куда никто никогда не попадет.

В больницу?

— Надеюсь, вам никогда не придется туда попасть.

— Да, я знаю. У меня кружится голова, даже когда я поднимаюсь в лифте. — Она повернулась к батуту. — Анна, солнышко! Мама пришла!

Анна побежала по застеленному матами полу. Я хотела сделать то же самое в своей гостиной, когда дети были маленькими: обить подушками стены, пол и потолок для безопасности. Оказалось же, что, даже если бы я завернула Кейт в вату, опасность уже находилась под ее кожей.

— Что нужно сказать? — напомнила я, и Анна поблагодарила маму Меллори.

— Пожалуйста. — Она дала Анне пакетик со сладостями. — Ваш муж может звонить нам в любое время. Мы с удовольствием возьмем Анну к себе, пока вы будете в Техасе.

Анна, завязывавшая шнурки, замерла.

— Митти, — спросила я, — что именно вам сказала Анна?

— Что ей нужно раньше уйти, потому что вся семья провожает вас в аэропорт. Поскольку, когда начнутся тренировки в Хьюстоне, вы сможете увидеться только после окончания полета.

— Полета?

— На космическом корабле…

На секунду я застыла от удивления, что Анна придумала такую нелепую историю, а эта женщина могла в нее поверить.

— Я не астронавт, — призналась я. — И не знаю, почему Анна вам все это рассказывала.

Я подняла Анну. Один шнурок у нее был все еще развязан. Я молча вытащила ее из зала, и мы пошли к машине.

— Зачем ты ее обманула?

Анна насупилась.

— А почему мне надо было уходить с праздника?

«Потому что твоя сестра важнее торта и мороженого. Потому что я не могу сделать это вместо тебя. Потому что я так сказала».

Я так разозлилась, что не смогла сразу открыть дверцу машины.

— Перестань вести себя как пятилетний ребенок, — сказала я и вспомнила, что ей и в самом деле всего пять лет.

— Было так жарко, — рассказывал Брайан, — что расплавился серебряный чайный сервиз. Карандаши сгибались пополам.

Я оторвалась от газеты.

— С чего все началось?

— Кошка и собака гонялись друг за другом, а хозяева были в отпуске. Они включили… — Он снял джинсы и поморщился от боли. — Я получил ожоги второй степени, только пробравшись по крыше на четвереньках.

Кожа на его ногах была красная и покрылась волдырями. Я смотрела, как он накладывал мазь и повязку. Он продолжал говорить, рассказывая мне что-то о новичке по кличке Цезарь, который недавно пришел к ним в команду. Мой взгляд наткнулся на колонку советов в газете:

...

«Дорогая Абби,

Каждый раз, когда приезжает моя свекровь, она говорит мне, что нужно убирать в холодильнике. Муж считает, что она просто хочет нам помочь, но мне кажется, будто меня осуждают. Она портит мне жизнь. Как не дать этой женщине разрушить наш брак?

С уважением,

Отчаявшаяся,Ситтл».

Какая женщина может считать это серьезной проблемой? Я представила себе, как она старательно пишет письмо «дорогой Абби» на дорогой бумаге. Интересно, она когда-нибудь чувствовала ребенка внутри, когда крохотные ручки и ножки двигаются медленно по кругу, будто составляя подробную карту маминого живота?

— Что там такое? — спросил Брайан, заглядывая в газету через мое плечо.

Я удивленно покачала головой.

— У женщины рушится жизнь из-за следов от банок с вареньем в холодильнике.

— Из-за испорченной сметаны, — добавил Брайан, хихикая.

— Из-за подгнившего салата. О Боже, как она может жить после этого? — И мы оба начали хохотать. Встречаясь взглядом, мы начинали смеяться еще сильнее.

Внезапно это перестало казаться смешным. Не все жили в мире, где содержимое холодильника являлось барометром счастья. Некоторые работали в горящих зданиях. У некоторых были умирающие маленькие дочки.

— Чертов салат. — Мой голос дрогнул. — Это несправедливо.

— Справедливо никогда не бывает, малыш, — проговорил он.

Месяц спустя нам пришлось сдавать лимфоциты в третий раз. Мы с Анной сидели в кабинете врача и ждали, когда нас вызовут. Через несколько минут она дернула меня за рукав.

— Мамочка!

Я посмотрела на нее. Анна болтала ногами, ее ногти были накрашены переливающимся лаком Кейт.

— Что?

Она улыбнулась мне.

— Я хочу сказать тебе, если я вдруг забуду потом. Это было не так больно, как я думала.

Однажды моя сестра приехала без предупреждения и, выпросив разрешения у Брайана, забрала меня в свой роскошный номер в отеле Бостона.

— Мы можем делать все, что захотим, — сказала она. — Ходить по музеям, гулять по городу, обедать в ресторане.

Но все, чего я действительно хотела, это забыть. Поэтому три часа спустя я сидела на полу рядом с ней и мы допивали вторую бутылку вина за сто долларов.