Для кое-как сделанного перегонного аппарата виски был довольно крепким. Все мои внутренности будто опалило адским огнем, потом ноги подогнулись, и я упала на кровать. Голос пропал почти на целую минуту.

— Отвратительно, — выдохнула я.

Джесси засмеялся и тоже сделал глоток, хотя на него это, похоже, подействовало не так сильно.

— Ну, чего ты от меня хочешь?

— Откуда ты знаешь, что мне что-то нужно?

— Потому что никто не наносит мне визитов вежливости, — сказал он, усаживаясь на подлокотник кресла. — И если бы что-то случилось с Кейт, ты бы сразу сказала.

— Это как раз насчет Кейт. В некотором смысле, — сказала я, уставившись на свои колени. Я все еще чувствовала огонь внутри. — Помнишь, когда ты пришел домой пьяный и я притащила тебя сюда? Ты мне должен.

— Что должен?

Я сунула ему в руки газетные вырезки. Они лучше меня могли все объяснить. Брат пролистал их, потом посмотрел на меня. У него светло-серые глаза, и иногда, когда он смотрит на тебя, ты совершенно забываешь, что хочешь сказать.

— Не связывайся с системой, Анна, — горько сказал он. — У всех у нас свои выученные роли, от которых мы не отступаем: Кейт строит из себя мученицу, я — Позор Семьи, ну, а ты… ты у нас Миротворец.

Он думал, что знает меня, но и я знала его. Когда дело касается нарушения правил, Джесси нет равных. Я посмотрела ему прямо в глаза:

— Кто сказал?

Джесси согласился подождать меня на парковке. Это был один из немногих случаев, когда он меня послушался. Я подошла ко входу, который охраняли две горгоны.

«Господин Кемпбелл Александер, офис на третьем этаже». Стены обшиты деревянными панелями цвета конского каштана, а персидский ковер был настолько толстым, что мои кроссовки утонули в ворсе. Туфли секретарши блестели так, что в них можно было увидеть собственное отражение. Я посмотрела на свои обрезанные шорты и кроссовки, которые я недавно от скуки разрисовала фломастерами.

У секретарши были идеальные брови, идеальная кожа и красивый рот, из которого лилась брань, адресованная кому-то, кто находился на другом конце телефонной линии.

— Надеюсь, ты не думаешь, что я скажу это судье. Только потому, что ты хочешь вывести Клемана из себя, я не собираюсь… Нет, вообще-то эту прибавку я получила за свою уникальную работу и за то дерьмо, с которым имею дело каждый день, когда мы на самом деле на… — Она отвела трубку от уха, и я услышала гудки отбоя. — Сволочь, — проворчала она и, кажется, только тогда заметила меня в трех футах от себя. — Я могу вам чем-нибудь помочь?

Секретарша смерила меня взглядом с головы до ног, оценивая по общей шкале первого впечатления. Баллов мне явно не хватало. Я вздернула подбородок, стараясь казаться круче.

— У меня назначена встреча с мистером Александером. В четыре.

— Ваш голос, — проговорила она. — По телефону вы не казались такой…

— Маленькой?

Она неловко улыбнулась:

— Мы, как правило, не работаем с делами несовершеннолетних. Если хотите, я могу предложить вам список практикующих адвокатов, которые…

Я набрала воздух в легкие.

— Вообще-то вы ошибаетесь, — перебила ее я. — В делах Смит против Вотели, Эдмунде против больницы матери и ребенка и Джером против провиденской епархии участвовали стороны, не достигшие восемнадцати. Во всех этих делах вердикт был в пользу клиентов мистера Александера. И это только за прошлый год.

Секретарша моргнула, и я, вероятно решив, что все-таки нравлюсь ей, улыбнулась.

— Ну, раз так обстоит дело, почему бы вам не подождать его? — сказала она и пригласила меня в кабинет.

Даже если каждую оставшуюся минуту своей жизни я провела бы за книгами, думаю, мне не удалось бы прочитать все это невероятное количество слов, хранящихся на полках, которые украшали стены кабинета адвоката Кемпбелла Александера от пола до потолка. Я начала считать: если на каждой странице около четырехсот слов, в каждой из этих юридических книг около четырехсот страниц, по двадцать книг на полке, шесть полок в шкафу, — получается около девятнадцати миллионов слов, и это еще далеко не все.

На огромном письменном столе был идеальный порядок и оставалось столько места, что на нем спокойно могла играть в футбол половина Китая. Никаких фотографий: жены, детей или его собственной. Единственное, что нарушало стерильность этой комнаты, — стоящая на полу кофейная чашка.

Я поймала себя на том, что старалась придумать объяснение этому странному факту: может, это муравьиный бассейн, или какой-то примитивный увлажнитель воздуха, или обман зрения. Почти убедив себя в последнем, я наклонилась, чтобы проверить, существует ли чашка на самом деле. Вдруг дверь резко распахнулась. Я чуть не упала со стула, на котором сидела, и оказалась лицом к лицу с немецкой овчаркой. Пронзив меня своим взглядом, она прошла к чашке и начала пить из нее воду.

Кемпбелл Александер тоже вошел. Это был темноволосый мужчина, почти такого же роста, как и мой отец, — шести футов. У него было лицо с квадратной челюстью и застывшими глазами. Он снял пиджак и аккуратно повесил его на крючок за дверью, потом вытащил папку из ящика стола и положил на стол. Так и не взглянув на меня, он произнес:

— Я не покупаю печенья у девочек-скаутов. Хотя ты заслужила поощрительные очки за упорство. — Он улыбнулся своей шутке.

— Я ничего не продаю.

Он с любопытством посмотрел на меня, потом нажал кнопку селектора:

— Керри, — сказал он, когда секретарь ответила. — Что это делает в моем кабинете?

— Я пришла, чтобы нанять вас.

Адвокат отпустил кнопку селектора.

— Боюсь, ничего не выйдет.

— Но вы даже не знаете, в чем дело.

Я сделала шаг вперед, и собака сделала то же самое. Только сейчас я заметила, что на ней жилет с красным крестом, как на сенбернарах, которые носят ром в горах. Я автоматически протянула руку, чтобы погладить ее.

— Не надо, — остановил меня Александер. — Судья — собака-поводырь.

Моя рука застыла в воздухе.

— Но вы же не слепой.

— Спасибо за напоминание.

— Тогда что же с вами?

Я тут же пожалела о вылетевшем вопросе: мне ведь приходилось сотни раз слышать, как бестактные люди задавали Кейт подобный вопрос.

— У меня железное легкое, — сухо сказал Кемпбелл Александер. — Собака не подпускает меня близко к магнитам. А теперь, если вы окажете мне честь и уйдете, секретарь подыщет вам имя кого-нибудь, кто…

Но я пока не могла уйти.

— Вы действительно выступали с обвинением против Бога? — Я достала все свои газетные вырезки и аккуратно разложила их на столе.

Его щека дернулась, он взял лежащую сверху вырезку.

— Я выступал с обвинением против епархии Провиденса, представлял интересы ребенка из одного принадлежащего им сиротского приюта. Ему необходимо было пройти экспериментальное лечение с использованием эмбриональных тканей, что, по их словам, нарушало решение Второго Ватиканского собора. Этот девятилетний мальчик, скорее, обвинял Бога в том, что жизнь так жестоко обошлась с ним.

Я просто смотрела на него.

— Дилан Джером хотел обвинить Бога в том, что тот недостаточно о нем заботился, — признался адвокат.

Если бы в этот стол из красного дерева ударила молния, эффект был бы тот же.

— Мистер Александер, у моей сестры лейкемия.

— Мне очень жаль. Но даже если бы я хотел опять судиться с Богом — а я не хочу этого, — то вы не можете подавать иск от чьего-либо имени.

Я могла бы многое ему рассказать о том, как моя кровь перетекала в вены сестры, как медсестры держали меня, чтобы взять лейкоциты для Кейт, и как доктора говорили, что опять взяли недостаточно. О синяках, о ноющей боли в костях, после того как я отдавала свой костный мозг, об уколах, заставляющих мой организм вырабатывать больше лейкоцитов, чтобы хватило и сестре. И о том, что я хоть и здорова, но вполне могу стать инвалидом. И что зачали меня только как донора для Кейт. Что даже сейчас, когда принимаются важные решения, никто не интересуется моим мнением, которое, по сути, должно быть решающим.

Я могла бы многое объяснить и именно поэтому сказала только:

— Не с Богом, со своими родителями. Я хочу судиться с ними за право на свое собственное тело.

Кемпбелл

Когда у тебя в руках есть только молоток, тогда все вокруг превращается в гвозди.

Так утверждал мой отец, первый Кемпбелл Александер. На мой взгляд, это убеждение является краеугольным камнем гражданской системы правосудия Америки. Проще говоря, загнанные в угол люди сделают все возможное, чтобы вновь оказаться в центре. Одни будут драться. Другие же подадут в суд, за что я им особенно благодарен.

На дальнем конце письменного стола Керри оставила для меня записки. Так, как я люблю: срочные дела — на зеленых листиках, менее важные — на желтых. Два ровных ряда напоминают компьютерный пасьянс на две масти. Один телефонный номер привлек мое внимание. Я нахмурился и передвинул зеленый листик в желтый ряд. Там было написано: «Твоя мама звонила четыре раза!!!» Подумав, я разорвал записку и выбросил в корзину.

Сидевшая напротив девочка ждала ответа, с которым я намеренно не спешил. Она говорила, что хочет подать в суд на своих родителей. Как и любой подросток на земле. Но она хочет судиться за право на свое собственное тело. Это как раз то, чего я избегаю, как чумы. Такие дела требуют много времени и возни с клиентом. Вздохнув, я встал.

— Как ты сказала, тебя зовут?

— Я не говорила. — Девочка выпрямила спину. — Анна Фитцджеральд.

Я открыл дверь и крикнул секретарше:

— Керри, найдите, пожалуйста, номер Центра планирования материнства для мисс Фитцджеральд.

— Что? — Когда я повернулся, девочка стояла. — Центр планирования материнства?

— Послушай, Анна. Вот тебе маленький совет. Подавать в суд только потому, что родители не разрешают тебе принимать противозачаточные таблетки или делать аборт, это то же самое, что пытаться убить комара отбойным молотком. Ты можешь сохранить свои карманные деньги и пойти в Центр планирования материнства, у них больше возможностей для решения твоих проблем.

Впервые после того, как я вошел в кабинет, я внимательно посмотрел на нее. Девочка излучала гнев, как электрические разряды.

— Моя сестра умирает, и мама хочет, чтобы я отдала ей свою почку, — быстро проговорила она. — Почему-то мне кажется, что презервативы тут не помогут.

У вас бывали моменты, когда вся ваша жизнь останавливается на распутье и вы оказываетесь перед выбором, но, даже выбирая одну дорогу, не сводите глаз с другой, уверенные, что ошиблись? Я увидел, что Керри несет записку с номером телефона, который я просил, закрыл дверь, так и не взяв ее, и вернулся к письменному столу.

— Никто не может заставить тебя отдать свой орган, если ты против.

— Правда? — Она начала загибать пальцы. — Первое, что я отдала сестре, была кровь из пуповины, а я тогда только родилась. У нее лейкемия — промиелоцитная лейкемия, — и благодаря моим клеткам наступает ремиссия. В следующий раз, когда у сестры случился рецидив, мне было пять лет, и у меня брали лейкоциты, три раза подряд, потому что врачам никогда не удается взять достаточно с первого раза. Потом это перестало действовать, и они начали пересаживать ей мой костный мозг. Если Кейт простуживалась, мне приходилось отдавать гранулоциты. Когда ей опять стало хуже, у меня взяли периферические кровяные стволовые клетки.

Запас медицинских терминов этой девочки заставил бы задуматься некоторых моих экспертов. Я достал блокнот из ящика стола.

— Очевидно, ты согласилась быть донором сестры?

Она подумала и покачала головой:

— Никто никогда не спрашивал моего согласия.

— Ты говорила родителям, что не хочешь отдавать почку?

— Они меня не слушают.

— Возможно, прислушались бы, если бы ты сказала.

Она опустила голову, и волосы упали ей на лицо.

— Они обращают на меня внимание, только когда им нужна моя кровь или еще что-то. Если бы не Кейт, меня вообще не было бы на свете.

Человек должен родить наследника и продолжателя рода, так заведено еще со времен моих предков-англичан. Это жестоко — заводить еще одного ребенка, на случай если первый умрет, но когда-то это было очень распространено. Возможно, ребенку не очень приятно чувствовать себя запасным вариантом, но, честно говоря, в наши дни детей рожают и по менее достойным причинам: чтобы сохранить неудачный брак, чтобы не пресекся род, чтобы увидеть себя в другом человеке.

— Они зачали меня, чтобы я спасла Кейт, — объяснила девочка. — Они пошли к специальному врачу и там выбрали эмбрион, который идеально подходил генетически.

На юридическом факультете был курс этики, но его считали либо слишком легким, либо бесполезным, и я обычно его прогуливал. Но любой, кто периодически смотрит «СМ№>, знает о неоднозначном отношении к исследованиям стволовых клеток. Младенцы для органов, дети, зачатые с применением методов генной инженерии: наука будущего, чтобы сохранить детей настоящего.

Я постучал карандашом по столу, и Судья, мой пес, подошел ближе.

— Что будет, если ты не дашь сестре почку?

— Она умрет.

— И тебе все равно?

Рот Анны превратился в тонкую линию.

— Я же здесь.

— Да. Я просто пытаюсь выяснить, что заставило тебя решиться сейчас, после того как прошло столько времени.

Она посмотрела на книжные полки.

— Потому что, — просто сказала она, — это никогда не закончится.

Вдруг вспомнив о чем-то, девочка засунула руку в карман и достала оттуда несколько смятых купюр и мелочь и положила на стол.

— Вам не стоит переживать насчет оплаты. Здесь 136 долларов 87 центов. Я знаю, этого мало, но я придумаю, как найти еще.

— Мой гонорар двести в час.

— Долларов?

— К сожалению, ракушки в банках не принимают, — произнес я.

— Может, я буду выгуливать вашу собаку или еще что-нибудь делать?

— Собак-поводырей выгуливают только их хозяева. — Я пожал плечами. — Мы что-то придумаем.

— Но вы же не можете представлять меня в суде бесплатно, — настаивала она.

— Хорошо. Тогда можешь начистить мои дверные ручки.

Я не очень склонен к благотворительности, но даже не с юридической точки зрения это дело было вполне предсказуемо. Она не хочет отдавать почку, и ни один нормальный суд не сможет заставить ее это сделать. Мне даже не нужно просматривать законы. Родители сдадутся еще до суда. К тому же это разбирательство принесет мне известность и я десять лет смогу не заниматься этой общественной работой.

— От твоего имени я подам в суд по семейным делам ходатайство о выходе из-под родительской опеки в вопросах здоровья.

— И что потом?

— Потом будет слушание, и судья назначит опекуна-представителя. Это…

— …специально обученный человек для работы с детьми в суде по семейным делам, который определяет, что лучше в интересах ребенка, — процитировала Анна. — Другими словами, еще один, взрослый, принимающий решения вместо меня.

— Что ж, таков закон, и без этого не обойтись. Но теоретически опекун соблюдает твои интересы, а не интересы твоей сестры или родителей.

Она наблюдала, как я делал пометки в блокноте.

— Вас не раздражает, что у вас имя навыворот?

— Что? — Я перестал писать и посмотрел на нее.

— Кемпбелл Александер. Ваша фамилия — это ведь имя, а имя — это фамилия. — Она помолчала. — Или название супа.

— И какое отношение это имеет к твоему делу?

— Никакого, — согласилась Анна. — Кроме того, что это дурацкое имя выбирали ваши родители, а не вы.

Я протянул ей через стол свою визитку:

— Если у тебя возникнут вопросы, позвони мне.

Она провела пальцем по тисненным буквам визитки, по моему неправильному имени. Потом перегнулась через стол, взяла мой блокнот и оторвала клочок бумаги. Попросив ручку, она что-то записала и отдала мне. Я посмотрел на записку:

...

Анна 555-3211 ?

— Если вопросы возникнут у вас, — объяснила она.

Когда я зашел в приемную, Анна уже ушла, а Керри сидела на столе рядом с разложенным каталогом.

— Вы знали, что «Л. Л. Бин» [Компания по производству повседневной и спортивной мужской и женской одежды, спортивного и походного инвентаря. Распространяет свою продукцию по каталогам и через Интернет. — Здесь и далее примеч. перев.] раньше использовали свои брезентовые мешки для перевозки риса?

— Да. — А еще смесь водки с «Кровавой Мери». Я вспомнил, как каждое субботнее утро мы носили выпивку из дома на пляж, и это напомнило о звонке моей матери.

У Керри есть тетя, которая якобы обладает способностями экстрасенса, и время от времени у моей секретарши проявляется эта генетическая предрасположенность. А может, Керри просто очень давно работает со мной и знает почти все мои секреты. В любом случае, она почувствовала, о чем я думаю.

— Она говорит, что ваш отец связался с семнадцатилетней девчонкой, что слова «благоразумие» нет в его словарном запасе и что она поселится в «Соснах», если вы не позвоните до… — Керри посмотрела на часы. — Ой!

— Сколько раз на этой неделе она грозилась покончить с жизнью?

— Только три раза.

— Меньше, чем обычно. — Я перегнулся через стол и закрыл каталог. — Время зарабатывать деньги, мисс Донателли.

— Что происходит?

— Эта девочка, Анна Фитцджеральд…

— Центр планирования материнства?

— Не совсем, — сказал я. — Мы будем представлять ее в суде. Мне нужно надиктовать ходатайство о выходе из-под родительской опеки в вопросах здоровья, чтобы ты уже завтра могла передать его в суд по семейным делам.

— Да бросьте! Вы собираетесь представлять ее интересы?

Я положил руку на сердце.

— Мне очень больно, что ты так плохо думаешь обо мне.

— Вообще-то я подумала о вашем гонораре. Ее родители знают?

— Завтра узнают.

— Вы с ума сошли?

— То есть?

Керри покачала головой.

— Где она будет жить?

Этот вопрос остановил меня. Честно говоря, я об этом не думал. Девочке, которая подает в суд на своих родителей, станет не очень комфортно с ними под одной крышей после вручения бумаг.

Неожиданно рядом появился Судья и ткнулся носом мне в ногу. Я раздраженно потряс головой. Время решает все.

— Дай мне пятнадцать минут, — попросил я Керри. — Я вызову тебя, когда буду готов.

— Кемпбелл, — безжалостно продолжала Керри, — она не сможет позаботиться о себе сама.

Я вернулся в кабинет. Судья пошел за мной. Остановившись на пороге, я сказал:

— Это не мои проблемы.

Потом закрыл за собой дверь, повернул ключ и начал ждать.