Мы наконец оторвались друг от друга, чтобы перевести Дыхание, и Кемпбелл взглянул на меня.

— Все равно я права, — прошептала я.

Когда Кемпбелл стащил с меня старый свитер, повозился с застежкой на бюстгальтере, все это было так естественно. Он встал передо мной на колени и положил голову мне на грудь, я почувствовала покачивание лодки на воде и подумала, что, наверное, именно здесь наше место. Наверное, есть целые миры, где нет заборов, где чувства накрывают тебя, как волна.

Понедельник

Большой пожар начинается с маленькой искры.

Новый Завет. Послание святого Иакова 3:5

Кемпбелл

Мы спали в крошечной каюте, в тесноте, прижавшись к стенке. Но это ничуть не мешало нам: всю ночь она пыталась слиться с моим телом. Она сопит, совсем немножко. У нее кривой передний зуб. Ее ресницы такой же длины, как ногти на моем большом пальце.

Эти мелочи больше, чем что-либо другое, подтверждали, что мы не изменились за прошедшие пятнадцать лет. В семнадцать ты не думаешь, в чьей квартире будешь спать. В семнадцать не обращаешь внимания на жемчужину на ее бюстгальтере и на кружево внизу ее живота. В семнадцать думаешь только о сейчас, а не о потом.

Я любил в Джулии — тогда и сейчас — то, что ей никто не нужен. В Виллере, когда все обращали внимание на ее розовые волосы, камуфляжную куртку и военные ботинки, она никогда не оправдывалась. По иронии, сам факт моих отношений с ней вредил ее привлекательности. Когда она ответила на мои чувства, когда стала зависеть от меня, так же как я от нее, она уже не была по-настоящему независимой.

Я ни за что на свете не хотел лишать ее этого качества.

После Джулии у меня было не так много женщин. По крайней мере, таких, чье имя я бы потрудился запомнить. Было слишком трудно поддерживать видимость чувств, и вместо этого я малодушно выбрал жизнь с отношениями на одну ночь. В силу необходимости — медицинской и эмоциональной — я стал мастером в искусстве избегать нежелательных ситуаций.

На протяжении этой ночи было уже несколько моментов, когда я мог уйти. Пока Джулия спала, я даже подумывал, как бы это сделать: приколоть записку к подушке, написать что-то ее вишневой помадой на столе. Но желание уйти не шло ни в какое сравнение с желанием подождать еще одну минуту, еще один час. Судья, свернувшийся калачиком на кухонном столе, поднял голову. Он тихонько заскулил, и я сразу понял. Выпутавшись из роскошной сети волос Джулии, я выскользнул из постели. Она подвинулась на то место, где осталось мое тепло.

Клянусь, мне опять было тяжело.

Вместо того чтобы поступить так, как обычно поступают в подобных случаях — то есть позвонить и сказать, что подхватил ветрянку, и попросить судебного служащего перенести слушание на денек, — я натянул брюки и поднялся наверх. Мне хотелось быть в суде раньше Анны, а надо было еще принять душ и переодеться. До моего дома отсюда было недалеко, и я оставил Джулии ключи от своей машины. Уже когда мы с Судьей шли домой, я вспомнил, что, в отличие от всех тех бессонных ночей, когда, уходя, я бросал женщину одну, я не оставил никакого милого знака внимания, который смягчил бы разочарование от пробуждения в одиночестве.

Я подумал, случайно ли я об этом забыл. Или все это время ждал ее возвращения, чтобы наконец повзрослеть?

Когда мы с Судьей подъехали к зданию суда на слушание, нам пришлось пробираться сквозь толпу репортеров. Они начали тыкать микрофоны мне в лицо и наступать Судье на лапы. Анна только посмотрит на эту толпу и тут же сбежит. Я увидел за стеклянной дверью Верна и помахал ему рукой.

— Помогите нам выйти отсюда, пожалуйста, — попросил я. — Они же съедят свидетелей живьем.

И тогда я заметил Сару, которая уже ждала. На ней был костюм, лет десять провисевший в шкафу, волосы тщательно собраны в узел. Вместо портфеля в руках она держала рюкзак.

— Доброе утро, — спокойно поздоровался я.

Дверь с шумом распахнулась, и влетел Брайан. Переводя взгляд с Сары на меня, он спросил:

— Где Анна?

Сара шагнула к нему.

— Она не приехала с тобой?

— Я вернулся в пять утра с вызова, и ее уже не было. Она оставила записку. Написала, что встретит меня здесь. — Он посмотрел на стаю шакалов на улице. — Она точно сбежала.

Снова послышался звук ломающейся печати, и в здание суда под аккомпанемент выкриков и вопросов вошла Джулия. Она поправила волосы, одежду, но как только взглянула на меня, вся ее решительность испарилась.

— Я найду ее, — заявил я.

— Нет, ее найду я, — сердито возразила Сара.

Джулия смотрела на нас.

— Кого нужно найти?

— Анна временно отсутствует, — объяснил я.

— Отсутствует? — переспросила Джулия. — Она исчезла?

— Совсем нет.

И я не обманывал. Чтобы исчезнуть, Анне надо было сначала появиться.

Я понял, что даже знаю, где надо искать ее. Сара тоже это поняла и позволила мне решать проблему. Когда я пошел к двери, Джулия схватила меня за локоть и сунула в руку ключи от машины.

— Теперь ты понимаешь, почему ничего не выйдет? Я повернулся к ней.

— Джулия, послушай. Я тоже хочу поговорить о том, что происходит между нами. Но сейчас действительно не время.

— Я говорила об Анне. Кемпбелл, она еще ребенок. Она даже не смогла прийти на собственный суд. Тебе это ни о чем не говорит?

— Только о том, что каждый может испугаться, — наконец ответил я, имея в виду всех нас.

Занавески в больничной палате были задернуты, но я все равно увидел смертельную бледность на лице Кейт и сеть голубых вен под ее кожей, по которым лекарства прокладывали дорогу жизни. А в ногах у нее, свернувшись калачиком, спала Анна.

Я скомандовал Судье оставаться возле двери, а сам осторожно вошел.

— Анна, пора идти.

Когда я услышал, что открылась дверь, то ожидал увидеть Сару или врачей с каталкой. Но на пороге стоял Джесси.

— Привет, — бросил он, будто мы были давними друзьями.

Я чуть было не спросил его, как он сюда попал, но понял, что не хочу знать ответ.

— Мы сейчас едем в суд. Тебя подвезти? — сухо спросил я.

— Нет, спасибо. Я подумал, что пока все будут там, мне лучше посидеть здесь. — Он не сводил глаз с Кейт. — Она паршиво выглядит.

— А чего ты ожидал? — ответила проснувшаяся Анна. — Она умирает.

Я опять поймал себя на том, что удивленно смотрю на свою клиентку. Я догадывался, что у нее были какие-то свои тайные мотивы, но до конца разгадать их не мог.

— Нам надо идти.

В машине Анна села впереди, а Судья устроился сзади. Она начала рассказывать мне о сумасшедшей истории, которую вычитала в Интернете. Парню из Монтаны в 1876 году суд запретил пользоваться водой из реки, устье которой находилось на земле его брата, хотя это означало, что весь урожай этого парня погибнет.

— Что вы делаете? — спросила она, когда я специально проехал поворот к суду.

Вместо ответа я остановил машину возле парка. Мимо пробежала трусцой толстозадая девица, держа на поводке одну из тех собачек, которые больше похожи на кошек.

— Мы опоздаем в суд, — помолчав, сказала Анна.

— Мы уже опоздали. Послушай, Анна. Что происходит?

Она глянула на меня так, как могут смотреть только подростки, когда хотят подчеркнуть, что имеют отношение к совершенно другой эволюционной цепи.

— Мы едем в суд.

— Я не об этом спрашиваю. Я хочу знать, почему мы едем в суд.

— Кемпбелл, мне кажется, что вы прогуляли свое первое занятие в университете. Это довольно часто происходит, если люди подают иск.

Я пристально смотрел на нее, желая услышать правду.

— Анна, зачем мы идем в суд?

Она глазом не моргнула.

— Зачем вам служебная собака?

Я побарабанил пальцами по рулю и огляделся. Там, где только что бежала девица, мамаша толкала перед собой коляску, а ребенок изо всех сил пытался выбраться из нее. С дерева слетела стая птичек.

— Я никому об этом не рассказываю, — ответил я.

— Я — не никто.

Я глубоко вздохнул.

— Когда-то давно я заболел, у меня была ушная инфекция. По непонятной причине лекарства не подействовали, и нерв повредился. Я ничего не слышу левым ухом. В принципе, ничего страшного, но есть определенные ситуации, с которыми я не могу справиться. Например, когда слышу, что приближается машина, то не могу определить, с какой стороны она движется. Или не слышу, когда ко мне обращаются в людном магазине. Судья прошел специальную тренировку, чтобы стать моими ушами. — Поколебавшись, я добавил: — Не люблю, когда меня жалеют. Поэтому, то, что я рассказал, — огромный секрет.

Анна внимательно посмотрела на меня.

— Я пришла к вам, потому что хотела, чтобы в центре внимания хоть раз была я, а не Кейт.

Но это эгоистическое признание было шито белыми нитками, оно просто не укладывалось в логическую систему. Анна не хотела смерти своей сестре, она просто сама хотела жить.

— Ты врешь.

Анна скрестила руки на груди.

— Вы первый солгали. Вы прекрасно все слышите.

— А ты невоспитанный ребенок. — Я рассмеялся. — Ты напоминаешь мне меня.

— Это комплимент? — уточнила Анна, улыбаясь.

В парке становилось все больше народу. Школьники ходили по дорожкам целыми классами, малыши, связанные, как ездовые собаки, тянули за собой двоих воспитательниц. Кто-то в форме почтовой службы США промчался мимо на велосипеде.

— Пошли, я угощу тебя завтраком.

— Но мы ведь опаздываем.

— Разве кто-то засекал время? — пожал я плечами.

Судья Десальво был недоволен. Наша с Анной прогулка в парке заняла полтора часа. Он сердито взглянул на меня, когда мы с Судьей почти влетели в его кабинет, где проводилось предварительное совещание.

— Извините, Ваша честь. Нам срочно нужно было к ветеринару.

Я даже не увидел, а почувствовал, как у Сары отвисла челюсть.

— Адвокат сообщила мне совсем другое, — произнес судья. Я посмотрел Десальво прямо в глаза.

— На самом деле Анна была так любезна, что помогла мне держать собаку, пока из лапы доставали осколок стекла.

Десальво мне явно не поверил. Но есть законы, запрещающие дискриминацию людей с ограниченными способностями, и я этим воспользовался. Меньше всего я хотел, чтобы он считал Анну виновной в задержке заседания.

— Можно ли решить дело без слушания? — поинтересовался он.

— Боюсь, что нет.

Анна не желала раскрывать свои секреты, и мне приходилось с этим считаться, но она знала, на что идет.

Судья принял мой ответ.

— Миссис Фитцджеральд, насколько я понимаю, вы все еще представляете свои интересы сами?

— Да, Ваша честь, — ответила она.

— Хорошо. — Судья посмотрел на нас обоих. — Адвокаты, это — суд по семейным делам, и на таких слушаниях я особенно склонен к тому, чтобы не так строго придерживаться правил дачи свидетельских показаний, потому что не хочу, чтобы слушание затянулось. Я способен разобраться, что относится к делу, а что — нет. Если будут действительно спорные моменты, я готов выслушать возражения. Но я бы предпочел, чтобы мы провели слушание быстро, не задерживаясь на процедуре. — Он взглянул прямо на меня. — Мне хотелось бы сделать его по возможности менее болезненным для всех участников.

Мы вышли в зал заседаний. Он был меньше тех, где разбирают криминальные дела, но все равно наводил страх. По дороге я заглянул в вестибюль и забрал Анну. Как только мы вошли, она резко остановилась. Она оглядывала высокие стены, ряды кресел, внушительную скамью подсудимых.

— Кемпбелл, — прошептала Анна. — Мне же не придется стоять там и говорить, правда?

Дело в том, что судья скорее всего пожелает услышать ее показания. Даже если Джулия поддержит ходатайство Анны, даже если Брайан будет на ее стороне, судья захочет ее вызвать. Но сказать ей об этом сейчас значило заставить ее волноваться, а это было ни к чему.

Я подумал о нашем разговоре в машине, когда Анна назвала меня обманщиком. Есть две причины лгать: если это поможет тебе получить желаемое или если это убережет кого-то от боли. По этим двум причинам я ответил Анне:

— Не думаю.

— Господин судья, — начал я. — Я знаю, что это не принято, но прежде чем вызывать свидетелей, мне хотелось бы кое-что сказать.

Судья Десальво вздохнул.

— Разве это не зацикливание на процедуре — то, чего я просил вас не делать?

— Ваша честь, я бы не просил, если бы не считал это важным.

— Только быстро, — нехотя согласился судья.

Я встал и подошел к скамье.

— Ваша честь, все медицинские процедуры, которым подвергалась Анна в течение жизни, были необходимы для Кейт, а не для нее самой. Никто не сомневается в том, что Сара Фитцджеральд любит всех своих детей или что решения, которые она принимала, помогли Кейт. Но мы сомневаемся, что, принимая эти решения, она думала об этом ребенке.

Я обернулся и увидел Джулию, которая внимательно смотрела на меня. Неожиданно мне пришло на ум старое задание по этике, и я понял, что нужно сказать.

— Должно быть, вы помните то дело о пожарных из Ворчестера, штат Массачусетс, которые погибли во время пожара, возникшего по вине бездомной женщины. Она знала, что начинается пожар, она покинула здание, но так и не позвонила 911, потому что не хотела неприятностей. Той ночью погибли шесть мужчин, но суд все равно не может привлечь ту женщину к ответственности, так как в Америке — даже если это приводит к трагическим последствиям — никто не несет ответственности за безопасность другого человека. Вы не обязаны помогать другому в беде, независимо от того, являетесь ли поджигателем, водителем проезжающего мимо места аварии автомобиля или идеально совместимым донором.

Я снова посмотрел на Джулию.

— Мы собрались здесь сегодня, потому что в нашей системе правосудия есть различие между тем, что законно, и тем, что морально. Иногда эта разница очевидна. Но время от времени, особенно когда сталкиваются эти два понятия, то, что правильно, кажется неверным, а неверное — правильным. — Я вернулся к своему месту. — Мы собрались здесь, — закончил я, — чтобы суд помог всем нам разобраться, что правильно, а что — нет.

Моим первым свидетелем была адвокат противной стороны. Я смотрел, как Сара неуверенно шла к стойке походкой моряка, идущего по качающейся палубе. Она умудрилась занять место свидетеля и произнести присягу, ни разу не оторвав глаз от Анны.

— Господин судья, я бы просил вас разрешить рассматривать Сару Фитцджеральд как свидетеля, дающего показания в пользу противной стороны.

Судья нахмурился.

— Мистер Александер, я от всей души надеюсь, что и вы, и миссис Фитцджеральд будете вести себя здесь, как цивилизованные люди.

— Я понял, Ваша честь. — Я подошел к Саре. — Назовите, пожалуйста, свое имя.

Она вздернула подбородок.

— Сара Крофтон Фитцджеральд.

— Вы мать несовершеннолетней Анны Фитцджеральд?

— Да. А также мать Кейт и Джесси.

— Это правда, что вашей дочери Кейт в возрасте двух лет поставили диагноз острая промиелоцитная лейкемия?

— Правда.

— И что тогда вы и ваш муж решили зачать генетически запрограммированного ребенка, который должен был стать идеально совместимым донором органов для Кейт, чтобы излечить ее?

Лицо Сары напряглось.

— Я бы использовала другие слова, но что касается зачатия Анны, то это правда. Мы собирались перелить Кейт пуповинную кровь Анны.

— Почему вы не попытались найти неродственного донора?

— Это намного опаснее. Риск смерти был бы намного выше при использовании крови того, кто не является родственником Кейт.

— Сколько лет было Анне, когда у нее впервые взяли какой-либо орган или ткани для сестры?

— Кейт сделали переливание через месяц после рождения Анны.

Я покачал головой.

— Я не спрашивал, когда Кейт делали переливание крови. Я спросил, когда взяли кровь у Анны. Пуповинную кровь взяли через несколько минут после рождения, так?

— Да, — ответила Сара. — Но Анна об этом даже не знала.

— Сколько лет было Анне, когда у нее в следующий раз взяли какой-либо орган или ткани для Кейт?

Как я и ожидал, Сара вздрогнула.

— Ей было пять лет, когда у нее взяли лимфоциты.

— Как проходила процедура?

— У нее брали кровь из вен на руках.

— Анна согласилась, чтобы ей воткнули в руку иглу?

— Ей было пять лет, — ответила Сара.

— Вы спрашивали ее, можно ли вставлять ей иглу в руку?

— Я просила ее помочь сестре.

— Правда ли, что Анну пришлось силой удерживать, чтобы взять кровь?

Сара посмотрела на Анну и закрыла глаза.

— Да.

— И вы называете это добровольным согласием, миссис Фитцджеральд? — Краем глаза я заметил, как судья Десальво нахмурился. — Когда у Анны впервые взяли лимфоциты, были ли какие-то побочные эффекты?

— У нее было несколько синяков, и она немного жаловалась на боль.

— Через какое время у нее снова взяли кровь?

— Через месяц.

— В тот раз ее тоже пришлось держать?

— Да, но…

— Сопровождалось ли это какими-либо побочными явлениями?

— Теми же. — Сара покачала головой. — Вы не понимаете. Я видела, что происходит с Анной после каждой процедуры. Независимо от того, кого из своих детей ты видишь в подобной ситуации, твое сердце все равно обливается кровью.

— И все же, миссис Фитцджеральд, вам удалось справиться со своими чувствами, — заметил я, — потому что у Анны взяли кровь в третий раз.

— Было сложно получить необходимое количество лимфоцитов, — объяснила Сара. — Это невозможно предвидеть заранее.

— Сколько лет было Анне, когда ей в следующий раз пришлось подвергнуться медицинскому вмешательству ради здоровья сестры?

— Когда Кейт было девять лет, у нее начался сильный грипп и…

— Вы опять неправильно поняли вопрос. Я хочу услышать, что случилось с Анной, когда ей было шесть лет.

— У нее взяли гранулоциты для борьбы с болезнью Кейт. Эта процедура очень похожа на процедуру забора лимфоцитов.

— Опять кололи иглой?

— Да.

— Вы спрашивали, хочет ли она отдавать свои гранулоциты?

Сара молчала.

— Миссис Фитцджеральд, — поторопил ее судья.

Она повернулась к своей дочери и заговорила:

— Анна, ты ведь знаешь, что мы делали все это не для того, чтобы причинить тебе боль. Нам всем было больно. Когда у тебя были кровоподтеки снаружи, у нас они были внутри.

— Миссис Фитцджеральд, — я встал между ней и Анной. — Вы спрашивали ее?

— Пожалуйста, не делайте этого, — сказала она. — Мы все знаем, как это было. Я соглашусь со всем тем, что вы хотите доказать, мучая меня. Но давайте скорее покончим с этим.

— Потому что вам тяжело это слушать и вспоминать? — Я знал, что переступаю черту, но за мной была Анна. Я хотел, чтобы она знала, что кто-то готов пройти часть этого пути вместо нее. — В этом свете все кажется не таким безобидным, правда?

— Мистер Александер, зачем все это? — спросил судья Десальво. — Мне прекрасно известно, сколько раз Анна подвергалась медицинскому вмешательству.

— Потому что существует только история болезни Кейт, Ваша честь, а не Анны.

Судья Десальво посмотрел на нас.

— Покороче, пожалуйста, господин адвокат.

Я повернулся к Саре.

— Костный мозг, — бесстрастно произнесла она, прежде чем я успел задать вопрос. — Она находилась под общим наркозом, потому что была слишком маленькой и мозг брали иглой из костей таза.