Медленно достав кое-что из кармана, я сунул ему в руку. На его ладони лежал окурок марки «Мерит».

— Тогда не надо было оставлять свою визитку.

В определенный момент, когда огонь выходит из-под контроля, нужно только стоять в стороне и ждать, пока он перегорит сам. Надо отойти на безопасное расстояние к подветренному склону и смотреть, как здание поглотит само себя.

Дрожащая рука Джесси поднялась, и окурок скатился на пол к нашим ногам. Он закрыл лицо руками.

— Я не мог его спасти. — Слова вырывались откуда-то из глубины его тела. Он ссутулился и опять стал мальчиком. — Кто… кто тебе сказал?

Я понял, что он спрашивает, придет ли за ним полиция. Рассказал ли я об этом Саре.

Он просил, чтобы его наказали.

Поэтому я сделал то, что должно было его сломать: я обнял его, и он заплакал. Его плечи были шире моих. Он был на полголовы выше меня. Я не помнил, как он превратился из пятилетнего мальчика, который не мог быть донором, в такого мужчину, и в этом была проблема. Как могло случиться, что мысль о том, что он не может спасать, перешла в мысль, что он должен разрушать? Кто виноват: он или родители, которые не убедили его в обратном?

Я сделаю все, чтобы пиромания моего сына прекратилась здесь и сейчас, но я не расскажу об этом ни полиции, ни своему начальнику. Возможно, это непотизм, возможно, глупость. Возможно, Джесси не так и отличается от меня, и огонь — это средство доказать себе, что он способен управлять хоть чем-то неуправляемым.

Дыхание Джесси стало спокойнее, как когда-то, когда он был маленьким и я относил его наверх, если он засыпал у меня на руках. Он забрасывал меня вопросами: «Что такое шланг на два дюйма? А на один дюйм? Как моют пожарные машины? А тот, кто отвечает за насосы, может водить машину?» Я понял, что не могу вспомнить, когда он перестал задавать вопросы. Но я помню ощущение, будто что-то потерял, словно утрата детского восхищения может вызывать такую же фантомную боль, как ампутированная нога.

Кемпбелл

Врачи ведут себя в роли свидетелей по-особенному: каждым словом и жестом они демонстрируют, что, пока дают здесь показания, пока вы их тут держите, в больнице могут умереть пациенты. Честно говоря, это меня раздражает. Я не могу сдержаться, прошу перерыва, чтобы сходить в туалет, наклоняюсь завязать шнурки, размышляю и наполняю свои вопросы многозначительными паузами. Короче, делаю все возможное, чтобы задержать их еще на несколько секунд дольше.

Доктор Шанс не был исключением. С самого начала он всем своим видом показывал, что спешит. Он так часто смотрел на часы, будто боялся опоздать на поезд. Только в этот раз Сара Фитцджеральд точно так же хотела, чтобы он поскорее покинул зал заседаний. Потому что пациентом, который ждал его и умирал, была Кейт.

Радом со мной тело Анны излучало жар. Я встал и продолжил задавать вопросы. Медленно.

— Доктор Шанс, были ли вы уверены в успехе лечения, когда Анне приходилось быть донором?

— Когда речь идет о таком заболевании, как рак, ни в чем нельзя быть уверенным, мистер Александер.

— Вы объясняли это Фитцджеральдам?

— Мы тщательно объясняли все опасности, потому что при лечении одной болезни поражаются другие системы организма. То, что мы используем при одном лечении, позже может обернуться против нас. — Он улыбнулся Саре. — Нужно сказать, что Кейт — невероятная девушка. Никто не думал, что она доживет до пяти лет, а сейчас ей шестнадцать.

— Благодаря ее сестре, — заметил я.

Доктор Шанс кивнул.

— Не у многих пациентов есть и сильное тело, и идеально совместимый донор.

Я встал, сунув руки в карманы.

— Расскажите, пожалуйста, суду, что подтолкнуло Фитцджеральдов прийти на консультацию в центр генетической диагностики провиденской больницы и зачать Анну.

— Когда протестировали их сына и оказалось, что он не может быть донором, я рассказал Фитцджеральдам об одной семье, с которой работал. Они протестировали всех детей, однако никто не смог быть донором, но когда во время лечения мать забеременела, родившийся ребенок оказался идеально совместимым донором.

— Вы посоветовали Фитцджеральдам зачать генетически запрограммированного ребенка, который должен был стать донором для Кейт?

— Совсем нет, — оскорбился доктор Шанс. — Я просто объяснил, что, даже если никто из существующих детей не может быть донором, это не означает, что другие дети не будут совместимы.

— Вы объяснили Фитцджеральдам, что этот генетически запрограммированный идеальный донор должен будет находиться рядом с Кейт на протяжении всей ее жизни?

— В тот момент речь шла только о переливании пуповинной крови, — ответил доктор Шанс. — К последующим процедурам прибегли, когда это не помогло. И только потому, что была высокая вероятность положительного результата.

— То есть, если завтра ученые изобретут способ лечения рака, когда, чтобы вылечить Кейт, Анне придется отрезать голову, вы порекомендуете такое лечение?

— Конечно, нет. Я бы никогда не рекомендовал лечения, которое подвергло бы риску жизнь другого ребенка.

— А разве не это вы делали в течение последних тринадцати лет?

Его лицо напряглось.

— Ни один из курсов лечения не имел серьезных и длительных отрицательных последствий для здоровья Анны.

Я достал из портфеля документ и передал его судье, а потом доктору Шансу.

— Прочитайте, пожалуйста, отмеченный абзац.

Он надел очки и прокашлялся.

— «Я понимаю, что анестезия несет потенциальный риск. Побочные эффекты: реакция на медикаменты, воспаление горла, поражение зубной ткани, повреждение голосовых связок, незначительные боли, снижение восприятия, головные боли, простуды, аллергическая реакция, пребывание в сознании во время общего наркоза, желтуха, кровотечение, повреждение нервов, тромбоз, сердечный приступ, повреждение мозга, паралич или потеря жизни».

— Вы знакомы с этой формой, доктор?

— Да. Это стандартная форма, которую заполняют перед операцией.

— Вы можете сказать, кому делали эту операцию?

— Анне Фитцджеральд.

— А кто подписывал форму?

— Сара Фитцджеральд.

Я развернулся на пятках.

— Доктор Шанс, анестезия может серьезно навредить здоровью или даже лишить жизни. Это довольно серьезные побочные эффекты.

— Именно поэтому и существует данная форма. Чтобы защитить нас от таких людей, как вы, — сказал он. — На самом деле риск практически равен нулю. А процедура забора костного мозга несложная.

— Почему же эту несложную процедуру Анне делали под общим наркозом?

— Для ребенка это менее травматично, и он не будет выкручиваться.

— А после процедуры ощущала ли Анна боль?

— Может, немного, — признался доктор Шанс.

— Вы не помните?

— Это было давно. Я уверен, что сейчас об этом не помнит сама Анна.

— Думаете? — Я повернулся к Анне. — Может, спросим у нее?

Судья Десальво скрестил на груди руки.

— Кстати о риске, — продолжал я. — Расскажите нам, пожалуйста, о побочных эффектах курса инъекций, повышающих количество клеток костного мозга, который Анна прошла дважды перед забором трансплантата.

— Теоретически никаких осложнений быть не должно.

— Теоретически, — повторил я. — Почему теоретически?

— Потому что опыты проводились на лабораторных животных, — объяснил доктор Шанс. — Влияние на людей до конца не изучено.

— Успокаивает. Он пожал плечами.

— Врачи, как правило, не предписывают лекарств, которые потенциально могут принести вред.

— Вы когда-нибудь слышали о талидомиде, доктор?

— Конечно. Его недавно опять начали использовать для лечения рака.

— Когда-то это было революционное лекарство, — заметил я. — С катастрофическими последствиями. Кстати о последствиях… эта пересадка почки… какие могут быть негативные побочные явления такой процедуры?

— Не более чем при любом другом хирургическим вмешательстве, — ответил доктор Шанс.

— Может ли Анна умереть от осложнений во время операции?

— Маловероятно, мистер Александер.

— Что ж, допустим, операция прошла успешно. Как скажется на ее образе жизни то обстоятельство, что теперь у нее будет одна почка?

— Особенно не скажется. В этом-то и ее преимущество.

Я передал ему буклет, который взял в отделении болезней почек его собственной больницы.

— Прочитайте, пожалуйста, выделенный абзац.

Он опять надел очки.

— «Повышается риск гипертонии. Возможны осложнения во время беременности». — Доктор Шанс поднял глаза. — «Донорам рекомендуют воздерживаться от занятий контактными видами спорта, чтобы свести к минимуму риск повреждения оставшейся почки».

Я заложил руки за спину.

— Вы знали, что в свободное время Анна играет в хоккей? Он повернулся к ней.

— Нет, я не знал.

— Она вратарь. Уже несколько лет. — Я помолчал. — Но поскольку эта операция под сомнением, давайте сосредоточимся на тех процедурах, которые уже были. Стимулирующие уколы, переливание стволовых клеток, забор лимфоцитов и костного мозга — Анна все это перенесла. Вы заявляете как эксперт, врач, что в результате этих процедур Анне не был нанесен значительный вред?

— Значительный? — Он поколебался. — Нет, не был.

— А получила ли она значительную пользу от них?

Доктор Шанс долго смотрел на меня.

— Конечно, — произнес он. — Она спасла свою сестру.

Мы с Анной обедали на втором этаже, когда вошла Джулия.

— Это частная вечеринка?

Анна помахала ей, и Джулия села рядом, даже не взглянув на меня.

— Как дела? — спросила она.

— Хорошо, — ответила Анна. — Я только хочу, чтобы все закончилось.

Джулия открыла пакетик с заправкой для салата и выдавила содержимое на обед, который принесла с собой.

— Ты даже не заметишь, когда все закончится.

Говоря эти слова, она мельком взглянула на меня.

Этого было достаточно, чтобы я вспомнил запах ее кожи и родимое пятно в форме растущей луны на груди.

Вдруг Анна встала.

— Я пойду выгуляю Судью, — заявила она.

— Как же, там все еще полно репортеров.

— Тогда я погуляю с ним в коридоре.

— Нельзя. Он может гулять только со мной. Это часть дрессировки.

— Тогда я пойду в туалет, — сказала Анна. — Мне ведь можно еще хоть что-то делать самой, правда?

Она вышла из комнаты, оставив там Джулию, меня и все, чего не должно было быть, но произошло.

— Она оставила нас одних специально, — сообразил я.

Джулия кивнула.

— Она сообразительная девочка, прекрасно разбирается в людях. — Джулия отложила вилку. — В твоей машине полно собачьей шерсти.

— Я знаю. Все время прошу Судью заплетать косички, но он не слушается.

— Почему ты меня не разбудил?

Я улыбнулся.

— Потому что мы бросили якорь в спальной зоне.

Джулия даже не улыбнулась.

— Прошлая ночь была для тебя развлечением, Кемпбелл?

Я вспомнил старую поговорку: «Если хочешь увидеть, как Бог смеется, запланируй что-то». Я был трусом, поэтому схватил Судью за ошейник.

— Мне нужно выгулять его, пока нас не позвали обратно. Голос Джулии догнал меня у самой двери.

— Ты мне не ответил.

— Ты не хочешь, чтобы я отвечал, — сказал я, не оборачиваясь. Так я мог не смотреть ей в глаза.

Судья Десальво отложил слушание дела до трех часов дня — у него был сеанс у костоправа. Мы с Анной вышли в вестибюль, чтобы найти ее отца, но Брайана не было. Сара удивленно посмотрела вокруг.

— Может, его вызвали на пожар, — предположила она. — Анна, я…

Но я положил руку Анне на плечо.

— Я отвезу тебя на станцию.

В машине она сидела тихо. Я въехал на парковочную площадку возле пожарной станции и оставил мотор включенным.

— Послушай, — проговорил я. — Вероятно, ты не поняла, но первый день был у нас удачный.

— Все равно.

Она молча вышла из машины, и Судья перепрыгнул на освободившееся переднее сиденье. Анна пошла к станции, но затем свернула влево. Я сдал назад, а потом, вопреки здравому смыслу, выключил мотор. Оставив Судью в машине, я завернул следом за Анной за угол.

Она стояла, как статуя, и смотрела в небо. И что мне было делать? Я никогда не был отцом, я еле справляюсь с собой одним.

Анна заговорила первой.

— Вы делали когда-нибудь что-то неправильно, хотя это казалось правильным?

Я подумал о Джулии.

— Да.

— Иногда я себя ненавижу, — пробормотала Анна.

— Иногда, — сказал я, — я тоже себя ненавижу.

Это ее удивило. Она посмотрела на меня. Потом опять на небо.

— Они там, вверху. Звезды. Даже когда мы их не видим.

Я сунул руки в карманы.

— Когда-то я каждую ночь загадывал желание на падающую звезду.

— Какое желание?

— Разные. Бейсбольные карточки для коллекции. Золотого ретривера. Молодую хорошенькую учительницу.

— Папа говорил, что группа астрономов нашла новое место, где рождаются звезды. Только нам понадобятся две с половиной тысячи лет, чтобы их увидеть. — Она повернулась ко мне. — Вы ладите со своими родителями?

Мне хотелось солгать ей, но вместо этого я покачал головой.

— Раньше я думал, что, когда вырасту, стану таким, как они, но не стал. Дело в том, что в какой-то момент мне расхотелось этого.

Солнце обливало светом ее кожу, очерчивая линию шеи.

— Я поняла, — сказала Анна. — Вы тоже были невидимым.

Вторник

Легко огонь вначале затоптать;

Дай разгореться — не зальешь рекою.

Вильям Шекспир. «Генрих VI»

Кемпбелл

Брайан Фитцджеральд был моим козырем. Если судья узнает, что один из родителей Анны согласен с ее решением перестать быть донором сестры, ее выход из-под опеки не будет уже казаться грубо противоречащим интересам семьи. Если Брайан сделает то, что я хочу — то есть скажет судье, что у Анны тоже есть права и он готов ее поддержать, — все, что напишет Джулия в своем отчете, можно оспорить. А главное, показания Анны станут формальностью.

Брайан пришел утром вместе с Анной в парадной форме капитана. Я нацепил улыбку, встал и направился вместе с Судьей им навстречу.

— Доброе утро, — сказал я. — Все готовы?

Брайан посмотрел на Анну, потом на меня. Он хотел что-то спросить, но, похоже, изо всех сил боролся с собой, чтобы не сделать этого.

— Эй, — обратился я к Анне, размышляя, как поступить. — Окажешь мне услугу? Нужно, чтобы Судья пробежался несколько раз вверх-вниз по лестнице, иначе он будет мешать в зале заседаний.

— Вчера вы сказали, что мне нельзя с ним гулять.

— А сегодня можно.

Анна покачала головой.

— Я никуда не пойду. Как только я уйду, вы сразу начнете говорить обо мне.

Я опять повернулся к Брайану.

— Все в порядке?

В этот момент в здание вошла Сара Фитцджеральд. Она спешила в зал заседаний и, увидев Брайана со мной, остановилась. Потом медленно отвернулась от мужа и пошла дальше.

Брайан Фитцджеральд проследил взглядом за женой, пока за ней не закрылась дверь.

— С нами все в порядке. — Этот ответ предназначался не мне.

— Мистер Фитцджеральд, были ли у вас разногласия с женой насчет участия Анны в лечении Кейт?

— Да. Доктор сказал, что Кейт понадобится только пуповинная кровь. Они должны были взять часть пуповины, которую обычно выбрасывают после рождения ребенка. Ребенок ничего не терял и тем более не ощущал при этом никакой боли. — Он поймал взгляд Анны и улыбнулся. — На некоторое время это помогло. У Кейт началась ремиссия. Но в 1996-м опять случился рецидив. Врачи хотели взять у Анны лейкоциты. Это не было лечением, просто должно было поддержать Кейт на некоторое время.

Я попытался подвести его к сути.

— И ваши с женой мнения относительно этой процедуры разошлись?

— Я не считал это хорошей идеей. Анна уже понимала, что происходит, и ей это не нравилось.

— Что сказала ваша жена, чтобы убедить вас?

— Что если мы не возьмем кровь в этот раз, то скоро придется брать костный мозг.

— А что вы об этом думали?

Брайан покачал головой. Он явно чувствовал себя неуютно.

— Это невозможно понять, — тихо проговорил он, — пока ваш ребенок не окажется при смерти. Вы говорите слова, которые не хотите говорить, совершаете поступки, которые не желаете совершать. Вам кажется, что есть какой-то выбор, но, разобравшись, понимаете, что его нет. — Он посмотрел на Анну, которая, затаив дыхание, сидела рядом со мной. — Я не хотел, чтобы Анна страдала, но я не мог потерять Кейт.

— В конце концов все же пришлось использовать костный мозг Анны?

— Да.

— Мистер Фитцджеральд, скажите как сертифицированный фельдшер, вы оказываете медицинскую помощь человеку, у которого нет видимых проблем со здоровьем?

— Конечно, нет.

— Тогда почему вы как отец Анны решили, что медицинское вмешательство, которое опасно для самой Анны и не дает ей никакой пользы, было в ее интересах?

— Потому что, — ответил Брайан, — я не мог позволить Кейт умереть.

— Бывали ли еще случаи, когда вы не соглашались со своей женой по поводу использования Анны для лечения вашей другой дочери?

— Несколько лет назад Кейт попала в больницу… и потеряла очень много крови. Никто не верил, что она выживет. Я думал, что пришло время ее отпустить. Сара же была другого мнения.

— Что произошло?

— Врачи дали ей арсеник, и это помогло. У нее в течение года была ремиссия.

— Вы хотите сказать, что это был курс лечения, который помог Кейт без участия Анны?

Брайан покачал головой.

— Я хочу сказать… Я хочу сказать, что был уверен: Кейт умрет. Но Сара, она не сдавалась, и Кейт начала бороться. А теперь почки Кейт отказываются работать. Я не хочу видеть, как она страдает. Но в то же время, не могу ошибиться второй раз. Я не желаю говорить себе, что это конец, когда можно еще что-то сделать.

Брайан буквально бросал камни в хрустальный замок, который я так старательно возводил. Мне нужно было вернуть его на свою сторону.

— Мистер Фитцджеральд, вы знали, что ваша дочь собирается подать в суд на вас и вашу жену?

— Нет.

— Когда она подала иск, вы разговаривали с ней об этом?

— Да.

— Что вы сделали после этого разговора, мистер Фитцджеральд?

— Переехал вместе с Анной.

— Почему?

— Тогда я считал, что у Анны есть право обдумать свое решение, а сделать это, живя в нашем доме, мне казалось невозможным.

— После того как вы с Анной переехали, после того как вы довольно много говорили о том, что заставило ее обратиться в суд, согласны ли вы с просьбой жены, чтобы Анна опять стала донором Кейт?

Согласно плану ответ должен быть отрицательным, на этом построена вся моя стратегия.

— Да, согласен, — произнес он.

— Мистер Фитцджеральд, как вы считаете… — начал было я и только потом осознал, что он сделал. — Простите, что?

— Я все еще хочу, чтобы Анна отдала почку, — подтвердил Брайан.

Уставившись на свидетеля, который буквально сбил меня с ног, я пытался прийти в себя. Если Брайан не поддержит решения Анны не быть донором, тогда судье будет труднее принять положительное решение о выходе из-под опеки.

В эту же секунду я явственно услышал звук, который издала Анна, — тихий звон разбитой надежды, когда то, что представлялось радугой, оказывается всего лишь игрой света.