Кемпбелл

Быть сволочью становилось все труднее и труднее.

Когда я вошел в зал заседаний, у меня дрожали руки. Отчасти они дрожали все по той же старой причине. Но в этом было повинно и то обстоятельство, что моя клиентка сидела рядом со мной, как камень, а женщине, которую я люблю, сейчас предстояло отвечать на мои вопросы. Когда вошел судья, я взглянул на Джулию, и она демонстративно отвернулась.

Со стола упала моя ручка.

— Анна, ты не могла бы поднять ручку, пожалуйста.

— Не знаю. Я напрасно потрачу время и силы, — ответила она, и чертова ручка осталась на полу.

— Вы готовы вызвать следующего свидетеля, мистер Александер? — спросил меня судья Десальво. Но прежде чем я успел назвать имя Джулии, Сара подняла руку и попросила разрешения поговорить с судьей.

Я приготовился к неприятной неожиданности, и адвокат противной стороны не подвела.

— У врача, которого я хотела вызвать в качестве свидетеля, во второй половине дня назначена встреча. Можно ей дать показания вне очереди?

— Мистер Александер?

Я пожал плечами. Для меня это было всего лишь отсрочкой казни. Поэтому я сел рядом с Анной и наблюдал, как маленькая темнокожая женщина с волосами, стянутыми немного туже, чем следует, подошла к свидетельской стойке.

— Пожалуйста, назовите свое имя и адрес для протокола, — начала Сара.

— Доктор Беата Нет, — сказала врач. — Вунсокет, улица Оррик, 1250.

Доктор Нет. Я обвел взглядом зал заседаний, но, похоже, я был единственным поклонником Джеймса Бонда. Достав блокнот, я написал Анне записку: «Если бы она вышла замуж за доктора Шанса, то стала бы доктором Нет-Шансов».

Уголок рта Анны дернулся в улыбке. Она подняла упавшую ручку и написала ответ: «Если бы она развелась и вышла замуж за доктора Совсема, то стала бы доктором Нет-Шансов-Совсем». Мы начали смеяться, а судья Десальво кашлянул и посмотрел на нас.

— Извините, Ваша честь, — проговорил я.

Анна передала мне записку: «Я все еще на вас злюсь».

Сара подошла к своему свидетелю.

— Доктор, расскажите нам, пожалуйста, чем вы занимаетесь.

— Я детский психолог.

— Как вы впервые познакомились с моими детьми?

Доктор Нет взглянула на Анну.

— Около семи лет назад вы привели своего сына Джесси в связи с проблемами в его поведении. С тех пор я время от времени виделась со всеми вашими детьми, чтобы обсудить различные ситуации.

— Доктор, на прошлой неделе я позвонила вам и попросила приготовить отчет, который выразил бы вашу профессиональную точку зрения о том, какой психологический вред нанесет Анне смерть ее сестры.

— Да. Я изучила проблему. В Мериленде был похожий случай, когда девочку попросили быть донором ее сестры-близнеца. Доктор, работавший с близнецами, обнаружил, что каждая сестра настолько сильно идентифицируют себя с другой, что при успешном результате, который ожидался, донор получил бы неоценимую пользу. — Она опять посмотрела на Анну. — На мой взгляд, ситуация весьма похожая. Анна и Кейт очень близки не только генетически. Они живут вместе. Они гуляют вместе. Они буквально всю жизнь провели вместе. Если Анна отдаст почку, она спасет сестре жизнь. Это огромный подарок, и не только для Кейт. Потому что у Анны останется семья, к которой она привыкла, а не семья, которая потеряла одного из своих членов.

Я не мог разобраться в этом психологическом бреде, но, к моему удивлению, судья Десальво, похоже, воспринимал слова психолога всерьез. Джулия тоже наклонила голову и между бровями у нее появилась еле заметная складка. Неужели только я в этой комнате сохранил здравый рассудок?

— Более того, — продолжала доктор Нет, — некоторые научные исследования доказали, что у детей, ставших донорами, повышается самооценка, и они ощущают свою значимость в структуре семьи. Они считают себя супергероями, потому что могут сделать то, чего никто не может.

Из всех характеристик Анны Фитцджеральд, которые я слышал, эта подходила ей менее всего.

— Как вы думаете, Анна способна самостоятельно принимать решения в медицинских вопросах? — спросила Сара.

— Уверена, что нет.

Удивила.

— Какое бы решение она ни приняла, оно отразится на всей семье, — сказала доктор Нет. — Она будет помнить об этом, принимая решение, и таким образом оно не будет независимым. К тому же ей всего тринадцать лет. Ее мозг еще недостаточно развит, она не способна заглядывать очень далеко, поэтому все ее решения будут основываться на ближайшем будущем, а не на дальней перспективе.

— Доктор Нет, — прервал ее судья, — что бы вы порекомендовали в этой ситуации?

— Анне нужен наставник, у которого больше жизненного опыта… который будет думать в первую очередь о том, что лучше для нее. Я с удовольствием работала с этой семьей, но родители должны быть родителями, потому что в таких ситуациях дети не смогут их заменить.

Когда Сара передала свидетеля мне, я начал атаку.

— Вы пытались убедить нас, что, если Анна отдаст почку, она получит кучу сказочных психологических привилегий.

— Да, это так, — согласилась доктор Нет.

— Разве это не значит, что если Анна отдаст эту самую почку, а ее сестра умрет после операции, то Анна перенесет серьезную психологическую травму?

— Я уверена, что родители помогут ей с этим справиться.

— А как же быть с тем, что Анна сама не хочет быть донором? — спросил я. — Это не так важно?

— Очень важно. Но, как я уже сказала, мотивы Анны ориентированы на результаты в ближайшем будущем. Она не понимает, во что выльется ее решение в конечном итоге.

— А кто понимает? — спросил я. — Миссис Фитцджеральд не тринадцать лет, но она каждый день живет в ожидании очередного ухудшения здоровья Кейт, вам так не кажется?

Врач неохотно кивнула.

— Можно сказать, что она определяет свою способность быть хорошей матерью, поддерживая здоровье Кейт. Фактически если ее действия сохранят Кейт жизнь, то ей это тоже принесет большую психологическую пользу.

— Конечно.

— Миссис Фитцджеральд будет лучше жить в семье, где есть Кейт. Поэтому я даже позволю себе сделать вывод, что все решения, которые она принимает, вовсе не являются независимыми, а основываются на том, что будет лучше для здоровья Кейт.

— Возможно.

— Тогда, согласно вашим собственным доводам, — закончил я, — разве Сара не выглядит, чувствует и действует как донор Кейт?

— Ну…

— Только она отдает не свой костный мозг и кровь, а костный мозг и кровь Анны.

— Мистер Александер, — предупредил судья.

— А если Сара настолько соответствует личностному типу родственного донора, который не способен принимать самостоятельные решения, то почему ее выбор будет лучшим, чем выбор Анны?

Краем глаза я видел ошеломленное лицо Сары. Я услышал, как судья ударил молотком.

— Вы правы, доктор Нет. Родители должны быть родителями, — произнес я. — Но иногда это не самый лучший вариант.

Джулия

Судья Десальво объявил десятиминутный перерыв. Я положила свой рюкзак из гватемальской домотканой ткани и начала мыть руки, когда дверь в дамскую комнату открылась. Вошла Анна и на секунду замерла. Потом открыла кран рядом со мной.

— Привет, — сказала я.

Анна пошла к сушке. Сенсор почему-то не реагировал на ее руки, и аппарат не работал. Она снова помахала руками под сушкой, а потом уставилась на них, словно стараясь убедиться, что они существуют. Потом ударила по металлическому корпусу.

Когда я подставила под сушку руки, мою кожу обдало струей горячего воздуха. Мы разделили этот маленький источник тепла, как бродяги тепло костра.

— Кемпбелл сказал мне, что ты не хочешь давать показания.

— Мне не хотелось бы говорить об этом, — сказала Анна.

— Иногда, чтобы получить то, чего желаешь больше всего на свете, нужно сделать то, чего вовсе не желаешь.

Она прислонилась к стене и скрестила руки на груди.

— Кто умер и превратил вас в последовательницу Конфуция? — Анна отвернулась, а потом наклонилась и подала мне рюкзак. — Красивый. Такой разноцветный.

Я взяла его и закинула на плечо.

— Я видела, как женщины ткут такую ткань, когда была в Южной Америке. Чтобы создать этот узор, нужно двадцать разноцветных катушек.

— Так же, как и правда, — проговорила Анна, или мне это только показалось. Но она уже вышла.

Я наблюдала за руками Кемпбелла. Пока он говорил, они все время находились в движении. Казалось, что он использует их вместо знаков препинания. Они немного дрожали, и я решила, что он не знает точно, как вести себя дальше.

— Что вы можете порекомендовать в этой ситуации как опекун-представитель? — спросил он.

Я глубоко вздохнула и посмотрела на Анну.

— Я вижу девочку, которая всю свою жизнь несла огромную ответственность за благополучие своей сестры. Фактически она знает, что появилась на свет для того, чтобы взять на себя эту ответственность. — Я взглянула на Сару, сидевшую за своим столом. — Думаю, эта семья пошла на зачатие Анны из лучших побуждений — чтобы спасти свою старшую дочь. Родители верили, что Анна станет прекрасным дополнением их семьи. Не из-за ее генов, они собирались просто любить ее и быть рядом с ней, когда она будет взрослеть.

Потом я повернулась к Кемпбеллу.

— Я также прекрасно понимаю, как важно для этой семьи во что бы то ни стало спасти Кейт. Когда кого-то любишь, то сделаешь все, чтобы этот человек остался рядом.

В детстве я часто просыпалась среди ночи, вспоминая свои причудливые сны: как я летала, как меня закрыли на шоколадной фабрике, как я была королевой на тропическом острове. Я просыпалась с запахом марципана в волосах, с облаком, запутавшимся в подоле моей рубашки, пока не начинала понимать, что нахожусь в другом месте. И как бы я ни пыталась, мне уже никогда не удавалось вернуться в тот же сон.

Той ночью, которую мы с Кемпбеллом провели вместе, я проснулась в его объятиях и увидела, что он все еще спит. Я изучала его лицо, линию подбородка, воронку уха, линии, бегущие к уголкам рта, которые оставил смех. Потом я закрыла глаза и впервые в жизни вернулась в свой сон на то же место, где проснулась.

— К сожалению, приходит такой момент, когда нужно остановиться и понять, что пришло время отпустить, — сказала я суду.

Когда Кемпбелл меня бросил, я месяц не вставала с кровати, если только меня не заставляли идти в церковь или садиться за обеденный стол. Я перестала мыть голову. Под глазами у меня были черные круги. Мы с Иззи стали совсем непохожи.

В тот день, когда я собралась с силами и добровольно встала с кровати, я поехала в Виллер и бродила там возле навеса для лодок, пока не нашла парня из команды по парусному спорту, который остался на летний семестр. Он брал одну из школьных лодок. В отличие от Кемпбелла, этот парень был коренастым блондином, а не высоким и худым брюнетом. Я сделала вид, что мне нечем добраться домой и попросила подвезти.

Через час я занималась с ним сексом на заднем сиденье машины.

Я сделала это, потому что мне нужен был кто-то, чтобы моя кожа не пахла Кемпбеллом, чтобы мои губы забыли вкус его губ. Я сделала это, потому что чувствовала такую пустоту внутри, что боялась улететь, как воздушный шар, наполненный гелием, который поднимется высоко-высоко и будет уже не различим в небе.

Я чувствовала, как этот парень, чьего имени я даже не запомнила, двигался во мне. А внутри у меня была все та же пустота, и сама я была все так же далеко. Я вдруг поняла, откуда берутся все эти потерянные воздушные шары: это любовь, которую мы выпустили из рук, это пустые глаза, которые каждый вечер поднимаются к небу.

— Когда мне две недели назад дали это задание, — рассказывала я судье, — я стала наблюдать за семьей Фитцджеральдов, и мне казалось, что выход из-под опеки принесет Анне пользу. Но потом я поняла, что делаю ту же ошибку, которую совершали все члены семьи, — я рассматривала только физические последствия, а не психологические. Это проще всего — решить, что лучше для Анны с точки зрения физического здоровья. То есть в интересах Анны не отдавать почку и кровь, потому что это не принесет пользы ей самой, а продолжит жизнь сестры. Я видела, как глаза Кемпбелла сверкнули, его удивили мои слова.

— Тем не менее, принять решение не так просто. Болезнь Кейт — это скорый поезд: все переживают кризис за кризисом, не представляя себе, каким способом остановить его на станции. Используя ту же аналогию, можно сказать, что давление родителей — это стрелки на железной дороге. Анна ни морально, ни физически еще не готова контролировать свои решения, зная, чего они хотят.

Собака Кемпбелла встала и начала скулить. Отвлекшись, я повернулась на шум. Кемпбелл оттолкнул морду Судьи, не отрывая от меня глаз.

— Я не вижу ни одного человека в семье Фитцджеральдов, который смог бы принять объективное решение о здоровье Анны, — признала я. — Этого не могут сделать ни ее родители, ни сама Анна.

Судья Десальво, нахмурившись, наклонился ко мне.

— В таком случае, мисс Романо, — спросил он, — что вы порекомендуете суду?

Кемпбелл

Она не выступит против ходатайства.

Моя первая шальная мысль: несмотря на показания Джулии, еще не все потеряно. Второй же была мысль о том, что Джулию, так же как и меня, терзают сомнения по поводу этой ситуации и того, как поступили с Анной. Только сейчас она на виду и чувства ее очевидны.

Именно в этот момент Судья вцепился зубами в мое пальто, но я не хотел просить сделать перерыв, пока Джулия не закончит.

— Мисс Романо, — спросил Десальво, — что вы порекомендуете суду?

— Я не знаю, — тихо ответила она. — Простите. Это первый раз, когда, выполняя обязанности опекуна-представителя, я не могу дать совет, который считала бы приемлемым. С одной стороны, есть Брайан и Сара Фитцджеральды, которые только и делали, что принимали решения на протяжении жизни обеих дочерей, руководствуясь любовью к ним. С этой точки зрения их решения уже не могут казаться неправильными — даже если они больше не являются оптимальными.

Она повернулась к Анне, и я почувствовал, как та выпрямилась рядом со мной, стала более уверенной.

— С другой стороны, есть Анна, которая хочет постоять за себя. Даже если из-за этого потеряет свою любимую сестру. — Джулия покачала головой. — Это Соломонов выбор, Ваша честь, хотя вы не просите меня разрубить пополам младенца. Но вы просите меня разрубить семью.

Почувствовав, что меня дергают уже за другой рукав, я шлепнул Судью, но потом сообразил, что на этот раз меня отвлекала Анна.

— Хорошо, — прошептала она.

Судья Десальво разрешил Джулии сесть на свое место.

— Что хорошо? — прошептал я в ответ.

— Хорошо, я выступлю, — сказала она.

Я недоверчиво посмотрел на нее. Судья уже подвывал и тыкался носом мне в ногу, но я не мог рисковать и просить о перерыве. Анна может передумать в любую секунду.

— Ты уверена?

Но она мне не ответила. Она встала, привлекая к себе внимание всех присутствующих.

— Судья Десальво, — Анна набрала полные легкие воздуха, — я хочу кое-что сказать.

Анна

Я хочу рассказать, как впервые выступала перед аудиторией. Это было в третьем классе, и мне дали задание сделать доклад о кенгуру. Они очень интересные животные. Кроме того что они водятся только в Австралии, кенгуру являются в некотором роде мутантами в эволюционной цепи — у них глаза оленя и бесполезные передние лапки кроликов. Самое удивительное, что у них есть, — сумка. Детеныш, который рождается еще эмбрионом, умудряется вскарабкаться по маминому животу и забраться в сумку, и все это происходит, пока его ничего не подозревающая мать скачет по полям. Сумка у кенгуру совсем не такая, как показывают в мультфильмах, она розовая, сморщенная, как внутренняя сторона щеки, и в ней полно всяких важных материнских приспособлений. Уверена, вы не знали, что кенгуру носят не одного детеныша одновременно. Время от времени появляется еще один малыш, крошечный, прозрачный и падает на дно сумки, а старший в это время царапается, стараясь устроиться поудобнее.

Как видите, я прекрасно подготовилась. Но когда подошла моя очередь, когда Стефан Скарпинио уже показывал лемура из папье-маше, я почувствовала, что меня сейчас стошнит. Подойдя к миссис Куртберт, я сказала, что мой доклад никому не понравится.

— Анна, — возразила она, — если ты убедишь себя, что все хорошо, то так оно и будет.

Поэтому, когда Стефан закончил, я встала, сделала глубокий вдох и начала:

— Кенгуру — это сумчатые, которые живут только в Австралии.

И тут меня вырвало на четверых ребят, которым не повезло сидеть на первых партах.

После этого меня начали называть КенгуБе. И время от времени, когда кто-то из ребят летал на отдых самолетом, к моей куртке в раздевалке цепляли гигиенический пакет, который дают во время полета, и получалась сумка, как у кенгуру. Я долго была школьным посмешищем — до тех пор, пока Дарен Ханг в спортзале, стараясь отобрать флажок, не стянул юбку с Орианы Бертайм.

Я рассказала об этом, чтобы вы поняли, почему я не люблю выступать перед публикой.

Стоять за свидетельской стойкой было еще страшнее. Но Кемпбелл ошибался насчет причины моего страха. Я боялась рассказать слишком много.

Посмотрев в зал заседаний, я увидела маму, сидевшую за своим столом, папу, который совсем незаметно улыбнулся мне, и вдруг испугалась своей самонадеянности: неужели я думала, что смогу пройти через все это? Я уже повернулась к своему месту, чтобы извиниться, за то что отняла время у присутствующих, и сбежать. Но тут увидела, что Кемпбелл выглядит просто ужасно. Его лицо покрылось потом, а зрачки расширились, словно вместо глаз были пуговицы.

— Анна, — спросил Кемпбелл, — хочешь воды?

Я посмотрела на него и подумала: «А вы?»

Мне хотелось домой, хотелось убежать туда, где никто не знал моего имени, и притвориться приемной дочерью миллионера, наследницей короля зубной пасты или японской поп-звездой.

Кемпбелл обратился к судье:

— Можно мне сказать несколько слов клиентке?

— Пожалуйста, — ответил судья Десальво.

Кемпбелл подошел к свидетельской стойке и наклонился ко мне так близко, что его слышала только я.

— В детстве у меня был друг по имени Джозеф Ум, — прошептал он. — Представь, если бы доктор Нет вышла замуж за него.

Когда он вернулся на место, я все еще улыбалась и думала, что, возможно, продержусь здесь еще две-три минуты.

Пес Кемпбелла сошел с ума, это ему нужно было дать воды или что-то вроде того. Это заметила не только я.

— Мистер Александер, — сказал судья Десальво, — успокойте, пожалуйста, свое животное.

— Судья, сидеть!

— Прошу прощения?!

Кемпбелл стал красным, как помидор.

— Я обращался к собаке, Ваша честь, как вы просили. — Потом повернулся ко мне. — Анна, почему ты подала этот иск?

Вам, наверное, известно, что у лжи особенный вкус.

Приторный, горький и всегда разочаровывающий, как если берешь в рот красивую шоколадную конфету, а вместо ожидаемого ириса, ощущаешь вкус лимонной начинки.

— Она попросила, — ответила я, и эти два слова превратились в лавину.

— Кто попросил? О чем?