— Там хорошая двухкомнатная квартира, обычные кабинеты…

— Недостаточно большая, — отказалась она.

Он слегка нахмурился и перевернул несколько листков:

— Ваш излишне требовательный вкус затрудняет выбор.

— Я не для себя прошу лишнюю комнату… не для нас с Тони, — поправилась она, покраснев.

— А для кого же?

— Для профессора, естественно.

— Для вашего отца?

— Конечно, он не профессор, но…

— Мисс Лейк, я просто обсуждаю помолвку. Я правильно понял, что лишняя комната нужна для мистера Лейка?

— Да.

— А прав ли я, предполагая, что ваш утвердительный ответ на предложение мистера Молори зависел от одного условия — вашего отца?

— Да, но Тони и сам бы захотел жить с ним, он его искренне любит.

— А если бы он отказался?

— Я бы не согласилась выйти за него.

Она даже испугалась того эффекта, который произвели ее слова. Майлз резко встал и сделал к ней несколько шагов. На мгновение Джине показалось, что он готов обнять ее. Но Майлз внезапно повернулся и ушел в другой конец комнаты. Целую минуту он молчал, потом спросил:

— Вы всегда обманываете?

— Обманываю?

— Да, обманываете, вводите в заблуждение, говорите неправду, — он выговаривал каждое слово четко и колюче. — По-моему, помолвка — это залог, залог чего-то, дающегося в обеспечение. Что даете вы, мисс Лейк? Бледное подобие нежности?

— Я люблю Тони, — упрямо ответила Джина.

— Вы лжете! — Майлз подошел ближе и склонился над ней. — Когда любишь человека, идешь на компромисс с ним. Брак, основанный меньше, чем на этом — обман. Вам ведь просто нужен был мужчина, который согласен жениться не только на вас, но и на вашем отце?

— Мистер Фаерлэнд…

— О, я высоко ценю профессора, можете быть уверены.

— Он не профессор, — тупо повторила Джина.

— Для меня он профессор. Он самый прекрасный человек, которого я когда-либо встречал. Но…

— Вы бы не стали жить с ним?

— Стал бы, но не согласился бы на брак, основанный на этом, как на условии. Ибо таков ваш союз, разве нет?

— Когда мы познакомились с Тони…

— Вы были совсем еще юной.

— Два года назад?

— Два года жизни много значат, Джина. Та незрелая девушка «влюбилась» в первого попавшегося мужчину. Не обманывайте себя, разве это не так?

— Так было, но я действительно хорошо отношусь к нему до сих пор. Ничто не остается неизменным, Майлз, какая-то доля позолоты должна была стереться, это естественно.

— Позолоты, но не золота. — Он смотрел на нее в упор, и, как она ни хотела отвести свои глаза, у нее это не получилось. — Зачем вам позолота, Джина Лейк?

— Вы не имеете права критиковать Тони.

— Как физкультурник, он заслуживает всяческой похвалы, но как возлюбленный… — Майлз пожал плечами. — Какой еще возлюбленный, кроме позолоченного, будет терпеть такое поведение своей девушки?

— Я ничего такого… я хочу сказать…

— Вы хотите сказать, что только спланировали все. — Она испуганно взглянула на него, но он не дал ей заговорить. — Если бы он действительно любил вас, думаете, он допустил бы то, что допускал? То внимание, которое я оказывал вам? Наши разговоры, встречи?.. О Небо, неужели вы думаете, я бы допустил такое?

— Тони беззаботный человек, он всегда был таким. К тому же, вы ведь босс! И он все же сделал мне предложение.

— Только из-за хорошенького личика. Я наблюдал за ним во время обсуждения судьбы Джонатана, и он, как и я, заметил, что, увлекшись чем-то, вы, мисс Лейк, становитесь… весьма привлекательной женщиной.

— Мне поклониться? — съязвила Джина.

— Нет. Но вы не должны переоценивать свою привлекательность, то есть, не должны принимать восхищение за любовь и возлагать на него надежды.

Джина холодно возразила:

— Вы упускаете кое-что, шеф. Может, я никогда и не принимала это восхищение за любовь — просто такое положение меня устраивает. Вы же сами сказали: я должна была найти мужчину, который женился бы на мне и на моем отце.

Он пристально посмотрел на нее и повторил:

— Обманщица.

Внезапно раздался негромкий стук в дверь, и на пороге появился Невил;

— Ах да, Невил, книга вот там, — Майлз махнул на дальнюю стену. — Найдешь ее и можешь идти. Но не вы, мисс Лейк, мы еще не закончили. На чем мы остановились?

— На обмане, — еле слышно произнесла она.

Но он опять перелистывал странички в папке:

— Морисвиль… Там живут в отдельных коттеджах. Это вам подойдет?

— Как… — спросила Джина с каким-то мрачным любопытством, — как вы узнали?

— Вы говорите о новом месте Тони, о профессоре или о том, что мне известно ваша маленькая хитрость, с помощью которой вы хотели заполучить молодого Молори?

— Вы говорите об этом, как о кабале.

— Так оно и есть.

— Вовсе нет. Но вы не ответили на вопрос.

— Вот вам ответ: есть такое дерево, оно называется баньян.

Она поднялась и подошла к окну.

— Не понимаю вас…

— Это было еще до возвращения профессора. Мальчик по имени Тимоти, любящий изображать разных животных, в тот день вообразил себя птицей…

— Да, помню. Мы с Бэб были на другой стороне баньяна и говорили… — Джина замолчала. — Вы подслушали?

— Я снимал с дерева сову, — ответил Майлз. — Мне не понравились планы, которые строили услышанные мною голоса. Ни одному мужчине не понравилось бы, когда его хотят выставить дураком. Как я помню, Барбара сказала: «Майлз Фаерлэнд — твой шанс. Если ты не воспользуешься им, тебя отвергнут. Тебе только нужно верно разыграть свои карты».

— Но я их не разыгрывала, — умоляюще произнесла Джина.

— Это сделал я, — с горькой улыбкой ответил Майлз. — Но, не скрою, я не ожидал, что вы мне так… Впрочем, это вам не интересно.

Джина внезапно вспомнила все моменты, когда отсутствовал Тони… Тот день с медвежонком Эдвардом… То утро, когда они бежали тренироваться на корт… Как их руки соприкоснулись…

— Так вы только играли? — спросила она прежде, чем сообразила, что делает.

— Если вы не знаете, то кто может знать? — Он с жалостью посмотрел на нее. — Бедная Джина, золото и позолота, вера и неверие — все перемешалось и ничего не понятно, запутавшийся вы ребенок! Но неважно, в конце концов, вы и ваш отец заполучили своего мужчину.

Джина вернулась к столу и взглянула на папку:

— Не понимаю, почему вас это заботит? — О, она начинала понимать, но боялась поверить.

— Я теряю отличного физкультурника и беспокоюсь за своего доброго друга профессора. Я знаю, как он расстроится, узнав, что вы выходите замуж только из-за него. Впрочем, все это мы уже обсудили.

— Может, вам известна альтернатива? Если да, скажите мне, пожалуйста, ибо я не знаю. Прошлой ночью у Джесопов…

— Я думал об этом, — прервал он ее. — И понял, что это-то и решило все дело. А альтернатива… Мы поговорим об этом позже.

— Но что-то нужно было делать! — в отчаянии воскликнула она. — Ведь профессор съехал из-за вас!

— Джина… — запротестовал он.

— Это правда, вы позволили ему переехать.

— Он сам договорился об этом.

— Вы позволили ему съехать, потому что она так решила. — Внезапно Джина поняла, что они поменялись ролями: теперь она обвиняла его. — Вы не могли привезти Эстер, поскольку официально для нее не было места, и отец должен был уступить свою комнату, хотя я могла бы найти выход, взяв какую-нибудь девочку к себе. Но она сказала «нет», как и в вопросе с Джонатаном.

— Я сам занимался этим вопросом, и Ясмин оказалась права, что и было доказано позже.

— Но она играет здесь первую скрипку! — не сдержалась Джина и тут же пожалела об этом при виде его расстроенного лица, которое удивило и тронуло ее. Он был силен. Что бы там ни было, в этом она не сомневалась. И все же…

— Да, — кивнул Майлз, — вы правы.

— Вот это место подойдет. — Джина наугад вытащила карточку. — Я буду вам благодарна, если вы организуете все как можно скорее.

Зазвонил телефон, и Майлз снял трубку:

— Да?.. О, да миссис Дж… Что? Нет! О, нет… Подождите минутку, пожалуйста… — Прикрыв трубку ладонью и не глядя на Джину, он сказал: — Пока все. Вы можете идти. А молодой Шелтон все еще здесь? Ты тоже можешь идти.

Джина с мальчиком вышли из кабинета.

Глава 13

— Он взял стакан с соком с собой на скамейку в саду, — повторяла и повторяла миссис Джесоп. — «Сегодня обойдусь без чая, дорогая. Выпью амброзию». Он всегда называл сок из падалицы амброзией. Я тебе рассказываю об этом, Джина, чтобы показать, как счастлив он был. Когда я пришла за стаканом, он уже отошел.

Джина уже выплакалась, желая при этом быть более сдержанной, уметь прятать свое горе, хотя люди и говорят, что слезы приносят облегчение. Не без сочувствия, Ясмин все же не преминула заметить:

— Вы слишком мягки, Джина… как и вся обстановка в этом приюте. Если бы здесь проявляли большую твердость, у нас не возникла бы эта проблема.

Только позже Джина поняла, о какой проблеме она говорила. В своем горе она не обратила внимания на то, что на похоронах отца почти никого не было. Это могло объясняться и сбором урожая. Когда она вернулась в приют, ее горе не помешало ей понять, что происходит нечто необычное. Она еще не разговаривала с Майлзом после спора по поводу предложения Тони. Когда она вбежала в его кабинет, одного взгляда на присутствовавших там Роса, Тони, Ясмин, Деггинз, Бренду и Дору было достаточно, чтобы понять все.

С того момента она как бы ослепла и не замечала напряженности, возникшей в приюте. Теперь же ее охватила тревога. Тони почему-то не попадался ей на глаза, даже Роса не было видно. Что-то случилось? И тут же сердце подсказало ей:

— А где Невил и Эстер?

— Да, Джина, пора вам уже знать об этом, — сказала Ясмин. — Раньше мы не говорили вам из-за вашего горя. Но когда-то вы должны были узнать. К тому же, это поможет вам пережить вашу потерю.

— Невил и Эстер?..

— Пропали. Мы не видели их со дня кончины вашего батюшки.

— Уже три дня…

— Верно, три дня, но только две ночи, а они выдались теплыми.

— Как вы можете так спокойно говорить об этом? — возмутилась Джина.

— Эмоции лишь мешают. Только в песне любовь находит свой путь. Сейчас важнее тщательные поиски и здравый смысл.

— Но они голодают…

— Здесь повсюду сады, даже если отправиться в горы. Одни апельсины могут надоесть, но ими вполне можно поддерживать силы. А в голодании, если только оно не растягивается на недели, нет ничего страшного. Люди умирают скорее от жажды, чем от голода, а здесь полно родников и ручьев.

Джина хотела напомнить о змеях, обрывах, о страхе одиночества, но поняла, что у Ясмин на все найдутся ответы. И она лишь прошептала:

— Чем я могу быть полезна?

— Все мужчины Орандж-Хиллз принимают участие в поисках с момента объявления тревоги и, надеюсь, действуют организованно и разумно. Если бы с детьми поступали твердо, это никогда бы не случилось.

— Вы хотите сказать…

— Что девочку не следовало принимать в наш приют. Я уверена, что завтра или послезавтра эта парочка, усталая и зареванная, вернется назад. Но нельзя исключать и вероятность того, что сам факт принятия Эстер в приют станет причиной двух смертей.

— Нет!

— Я упомянула лишь вероятность. Не стоит печалиться заранее. Если хотите быть полезной, помогите миссис Деггинз. В таком деле бутерброды не менее важны, чем бинокли. А детям еще предстоит ответить за свое поведение, когда они вернутся.

Обеспокоенная до крайности, Джина поспешила на кухню, но в коридоре столкнулась с Майлзом, который тут же завел ее в свой кабинет.

— Сейчас не время для слез, — жестко сказал он. — Вы уже знаете, я полагаю, о случившемся?

— Да. Почему мне не сказали раньше?

— В вашем состоянии вы не могли бы ничем помочь. Сомневаюсь, что и сейчас сможете.

— Я могу нарезать бутерброды, — возразила она.

— Только сами порежетесь, — сухо заметил он. — Однако, мисс Лейк, когда одна беда сменяет другую, приходит что-то вроде забвения. Вы чувствуете себя спокойнее? Можете отвечать на вопросы?

— Какие вопросы? Не о новом назначении Тони, надеюсь?

— Это мы отложим пока. Хотя любопытно… То, о чем мы спорили в то утром… Та причина, по которой вас интересовало новое место Молори. То есть, включение вашего отца в брачный контракт. Его не следовало обсуждать вовсе. Извините, но это теперь лишнее. — Она поморщилась, а он продолжил: — Я хочу, чтобы вы думали о Невиле и его сестре. Они были несчастны? Неуравновешенны? Говорили о своих планах? Короче, почему они сбежали?

— Расскажите мне подробности, — попросила она.

— Их отсутствие обнаружили только на следующее утро. Кончина профессора была ударом и для детей, и для персонала. Все его очень любили. Поэтому ни взрослые, ни дети не обратили внимания на исчезновение двух ребятишек. Но когда Невила и Эстер не оказалось на перекличке, мы начали поиски. — Он снова взглянул на Джину. — Почему они убежали?

— Они казались счастливыми, — прошептала Джина. — Невил журил иногда Эстер — обычное дело для старшего брата. Она не обижалась на него. Они стали частью нашей общей семьи, как и другие дети… О… я просто говорю первое, что приходит мне в голову…

— Продолжайте, Джина.

— Все дело в мягком подходе. Если бы мы руководствовались разумом, а не чувствами, этого никогда бы не случилось.

— Слова Ясмин, — кивнул он. — Но сейчас я слушаю не ее, а вас. Что еще?

— Ничего, — с отчаянием воскликнула она, — кроме… Я только что вспомнила. Тот телефонный звонок… Ведь Невил был с нами.

— А я и забыл! — кивнул Майлз. — Он же приходил за книгой и слышал наш разговор, а ушел из кабинета вместе с вами.

— Так вот, я его заметила в коридоре. Он сильно побледнел, а глаза у него были совсем больными.

— Мы напомнили ему о последней ссоре родителей. С нее и начался распад его семьи, в которой умершую мать заменила мачеха. А потом Невила отделили и от сестры. Он пережил все заново. Но теперь он старше и умнее. Опасаясь снова потерять сестру, он собрал ее в дорогу.

— Разве имеет значение, как все случилось? Это же не вернет их, Ясмин права. Нужна была твердость, а не мягкий подход.

— Нет, Ясмин ошибается, — возразил Майлз. — С мягкими людьми нужно обращаться мягко. Но насколько мягко?.. Интересно, как далеко они ушли?

— Совсем недалеко, — поддаваясь внезапному импульсу, сказала Джина, — всего лишь в низину за холмом, который поднимается сразу за ручьем. Они же такие маленькие, что и небольшой холм кажется им огромной горой, и они думают, что ушли далеко. Они там, Майлз, за холмом. Я услышала их зов.

— То место, о котором вы говорите, находится от нас в четверти мили.

— Говорю вам, я слышала их!

— Были случаи, когда мать слышала голос потерявшегося ребенка и на большем расстоянии. Но вы же не их мать.

— Я член их «счастливой семьи», или была им…

Ясмин вышла на крыльцо, когда Майлз приказал изменить направление поисков.

— Мы уже искали там, шеф.

— Проверим еще раз, — резко ответил он. — Мисс Лейк подсказала нам место, где нужно искать.

— На каком основании?

— Она уверена, что там нам повезет.

— А если нет? Мы потеряем драгоценное время на уже обследованный район. Это не лезет ни в какие ворота, Майлз!

— Попробуем еще раз, — упрямо ответил он.

— Исходя из одной лишь интуиции мисс Лейк?

Не ответив ей, он отправил в путь собравшихся людей.

— Так вы подвергаете опасности жизнь детей. На вас ляжет ответственность за то, что вы поддались на уговоры младшей воспитательницы.

— Ясмин!

— Все дело в ней? Я говорю серьезно, Майлз. Как можете вы руководствоваться подсказкой сердца, а не разума?

Они втроем еще стояли на крыльце, когда дважды прозвучал пронзительный победный свист — знак того, что потерянных детей нашли.

— С ними все в порядке, — сказал Майлз Джине; Ясмин уже ушла в дом.

Вскоре она снова появилась, на этот раз в том же роскошном костюме, в котором приехала в приют, и с чемоданом в руке.

— Вы уезжаете, Ясмин? — Майлз, казалось, совсем не удивился.

— Не хотелось бы лишать вас воспитательницы, Майлз, но я не могу здесь больше остаться. Заверяю вас, что попрошу Фонд прислать замену немедленно. Пока же двойная нагрузка пойдет на пользу мисс Лейк. Принято считать, что избыток работы снимает эмоциональный стресс.

— Всегда наготове научное положение, Ясмин?

— Разумеется. — Она повернулась к Джине и бросила: — Прощайте, мисс Лейк, — потом снова обратилась к Майлзу: — Я вызвала такси из Орандж-Хиллз… А, вот и оно! — Она поспешила к калитке.

— Почему она уезжает? — с удивлением спросила Джина.

— Потому что оказалась неправа. Путь через любовь не для Ясмин, даже если этот путь и был найден. Видите ли, в ней нет любви.

— Но она любит вас. Иначе зачем ей было приезжать сюда?

— Никогда она меня не любила. Она восхищалась моим умом. Но вы были свидетелем, что ей совсем не понравилось, как я им распоряжаюсь.

— А вы любили ее…

— Почему вы так думаете?

— Она влияла на вас. Заставила вас переменить свое решение насчет Невила и Эстер.

— Верно, — признал он и, помолчав, добавил: — Когда-то я любил ее. Но сейчас дело в другом. Мы с вами оказались в щекотливом положении, как сказали бы викторианцы. В восемнадцатом веке посчитали бы предосудительным наше поведение, когда мы пили кофе до четырех часов утра. Ясмин совершенно серьезно пообещала написать докладную записку в Фонд, если я не уступлю в вопросе с Невилом и Эстер. Правила для Ясмин — все, и она была полна решимости добиться, чтобы все делалось по правилам.

— Неужели она доложила бы?

— Еще как! Мне самому было наплевать на это. Наш Фонд — достаточно серьезное учреждение, чтобы не обратить особого внимания на этот случай. Но я… я не захотел, чтобы трепали понапрасну ваше имя. В таких вопросах я сам немного викторианец.

— Любезно с вашей стороны. Но… — вдруг припомнила Джина, — вы и до этого были на ее стороне. Вы даже не поддержали меня в вопросе о фамилиях.

— Вероятно, посчитал, что этот вопрос не так уж важен, — криво усмехнулся он. — Трудно объяснить. Ясмин в учебе шла по моим пятам. Может, было бы лучше, если бы она обошла меня, тогда бы так не тревожилась.

— О чем?

— А вот о чем: хотя я изучал те же дисциплины, что и она, и превзошел ее в них, я проявлял строптивость. Ей это не нравилось. И она последовала за мной сюда, чтобы показать мне, в чем я не прав.

— Но нужно ли было уступать ей?

— В тот момент, когда вы раздули из мухи слона, я был крайне раздражен тем, что она преследует меня. Вот я и решил не спорить, а согласиться с ней: пусть думает, что выиграла хоть раз.

— Она выиграла и в случае с Джонатаном.

— Ну что за упрямство, Джина! Вы же знаете, что как раз тогда она оказалась права. Иначе я не поддержал бы ее.

— Вы лишь говорили мне, что я должна быть снисходительна к вам. Почему вы настаивали на этом без всяких объяснений?

— Да? А Тони? Вам не следовало соглашаться на его нелепое предложение.

— Чтобы он женился на мне и на моем отце?

— Вот именно. Но сейчас это уже в прошлом.

— Нет, мой отец тут ни при чем, — холодно возразила она.

— Так же, как и вы. Через несколько минут из-за холма вернется Молори и поинтересуется, сказал ли я вам то, о чем он меня просил.

— Просил вас? — повторила Джина и, помолчав, спросила: — О чем? Скажите же, Майлз!

— Он не хочет жениться на вас. Да и ни на ком другом. Говорит, что погорячился. Ну, да вы и сами знаете.

— Почему он не сказал мне об этом сам? — Джина даже покраснела от обиды. — Зачем ему понадобилось унижать меня таким образом? Почему он обратился к вам?

Глаза Фаерлэнда сверкнули, как алмазы:

— Он не говорил прямо, но я уверен: откажитесь вы от своего слова, и он вздохнет с облегчением.

— Вы невозможный человек! — Она вспомнила красивое лицо Тони, его одобрительные, сопровождаемые улыбкой слова: «Никакой спешки, а? Ну, ты молодчина!» и поняла, что Майлз прав.

— Не думаю, чтобы вас это сильно задело, — рассудительно говорил тем временем Майлз. — Невелика потеря. Кстати, я забыл сообщить вам о Кене.

— О Кене Андерсе?

— Да.

— Почему «кстати»?

— Мы говорили о потерях. Так вот, мы его потеряли.

— Кен умер?

— Какой же я идиот! Сказать такое! — Он нежно взял ее за руку. — Я имел в виду, что он остается в Англии.

— Ах вот оно что! — Джина заплакала и засмеялась одновременно.

— Он снова рядом со своей родной подземкой, живет той жизнью, к которой привык и которую не хотел оставлять. Австралия не для него, Джина.

— Неважно, где он живет, лишь бы жил.

— Он будет жить. Вторая операция прошла успешно. Теперь у него все в порядке. Слава Богу… А вот и они!

По склону холма спускалась радостная процессия, включавшая и пропавших детишек.

Майлз все еще сжимал ее руку. Джина чувствовала, что он не намерен отпускать ее, и поняла, что и сама этого не хочет.

Потом он поднес ее ладонь к губам и нежно поцеловал. Сердце девушки бешено забилось, она смотрела прямо в его мужественное, красивое лицо, и к глазам подступали слезы счастья.

— Мягкий подход, — тихо сказал он и обнял ее за плечи. — Помнишь, маленькая Джина, ты спросила меня об альтернативе? Так вот мой ответ…

Их губы встретились и слились в жарком, страстном поцелуе. Весь мир исчез, словно во Вселенной существовали только двое — он и она.

— Любимая моя, — нежно шепнул он, и она еще крепче прижалась к нему.

— Майлз, дорогой, мне кажется, я полюбила тебя сразу, как только увидела. Но…

— Не надо ничего говорить, милая, я знаю.

Их губы встретились вновь, и она затрепетала в его объятиях.

К ним приближались маленькие беглецы. Не принадлежащие никому, нежеланные, отвергнутые, потерянные…

Нет, уже не потерянные.