«Свидетельство»

— Том! Что ты делаешь?..

Он снимал на айфон (явные) отцовские увечья. Округлые, похожие на ожоги ранки на лице, горле, руках и даже на предплечьях, хотя в день «аварии» он был в рубашке с длинными рукавами и в пиджаке.

— Ты вторгаешься в личную жизнь отца, Том! Ты же знаешь, как папа не любит казаться слабым или больным. Он бы категорически возражал против того, чтобы кто-то увидел его в таком непритязательном виде…

Как же не вовремя в палату вошла самая бойкая из его сестер. Том этого никак не ждал. Уайти пребывал в «мирном», бессознательном состоянии, не ведая (Том не сомневался), кто находится с ним в одном пространстве. Он дышал медленно и ритмично, а не судорожно, как раньше, но с хрипотцой, словно кто-то сминал бумагу.

— Я говорю с тобой, Том! Не делай вид, что ты меня не слышишь.

Том продолжал фотографировать, словно ее не слыша. Старший брат не обязан отчитываться перед младшими за свои действия, и с годами это правило не меняется.

Лорен попыталась вырвать айфон из его рук, а в результате он ее оттолкнул.

— Как ты смеешь, бандит?

— Не лезь не в свое дело.

— Папа — это мое дело.

Они словно вернулись в свое детство. В юность. Двое лихих Маккларенов, с которыми остальные предпочитали не связываться.

— Папа — наше общее «дело». И не ори, а то он может услышать.

— Сам не ори. Ты стоишь прямо над ним.

Том пока не собирался никого посвящать в эту передрягу. Передряга — именно так представлялась ему неординарная ситуация.

Отцовские увечья не выглядели как последствия инсульта.

Или автомобильной аварии.

Или сработавшей подушки безопасности.

Сделав дюжину фотографий, Том послал их самому себе на почту. После чего спрятал телефон в карман.

— Я… мне кажется… в данных обстоятельствах… — Лорен уже не говорила как командир; ее голос дрожал. — Когда папа выглядит таким старым… таким беспомощным… мне кажется, это нехорошо.

— Ладно. Извини.

— Ты же знаешь, какой он чувствительный, какой тщеславный…

— Эти фотографии никто не увидит, обещаю.

— Тогда зачем снимать?

— Для архива. Для себя.

Он уже успел обсудить ситуацию с Мортоном Капланом.

Мол, есть основания подозревать, что отцовские увечья не являются следствием сдетонировавшей подушки безопасности или автомобильной аварии.

— Я не исключаю, что это электрошокеры.

— Электрошокеры? То есть полиция?

— Да. Не исключаю.

Каплан не отреагировал так, как можно было ожидать от приятеля Уайти Маккларена.

Даже после того, как Том показал фотографии в айфоне, у доктора оставались сомнения.

— Но зачем? Зачем полицейским проделывать такое с пожилым человеком, у которого случился инсульт за рулем?

Пловец

Помогите. Дайте мне руку.

Умоляет. Он видит всех как в тумане.

А сам где-то на глубине, вроде акулы.

Кое-как передвигается. Ноги и руки налиты свинцом.

Их голоса до него слабо доносятся.

Говорить не может, гортань запаяна.

Конечности с трудом преодолевают липкую водную среду.

Он никогда не был хорошим пловцом. И дело уже не поправишь.

Но дышать кое-как пока удается.

В горле проделали дырочку и воткнули туда соломинку. Через нее воздух доходит до мозга, поддерживает в нем жизнь.

Ошибочка. Дырочка проделана в трахее. И в нее вводят какую-то жгучую кислоту.

В ноздри вставлены легкие пластиковые трубочки для подачи кислорода.

Катетер связан непосредственно с сердцем. Оно ритмично сокращается.

Они вскрыли его черепную коробку. Он слышал звуки дрели. Втягивал запахи паленой кости. Свисал лоскут кожи. Кровь с шумом втягивалась через соломинки.

Остается надеяться, что они полностью удалили из вен старую зараженную кровь. Всю ночь работают помпы, точно насосы в выгребной яме.

Бесконечная ночь. И дни воспринимаются так же.

Дикая усталость! Но сдаваться он не собирается…

Наконец (в очередной раз?) он всплывает почти к самой поверхности. Видит бурлящие слепящие буруны, сквозь которые он должен пробиться…

А по ту сторону — лица, голоса.

Уайти, дорогой!

Папа!

Вечеринка

— Мама и София едут со мной.

— Постой! Маму отвезу я.

— Ты ее утром отвозила. Она сама предложила поехать со мной.

— Но нам с мамой надо поговорить!

— Ах, вам с мамой надо поговорить.

Вот так она вдруг превратилась в пассажира, которого куда-то отвозят.

И говорят о ней в третьем лице.

— Давай я тебя накормлю. Пожалуйста! Я уже несколько дней не включала плиту.

В холодильнике яйца, бекон. В морозилке копченый лосось, любимая еда Уайти. И зерновой хлеб с фермерского рынка.

Она страшно устала. Голова кругом. И при этом (несчастная, отчаявшаяся) жаждет выступить в качестве хозяйки дома.

Она будет рада сейчас, когда все в напряжении, приготовить еду — ничего изысканного, простой «ночной завтрак» для детей.

Кто получил бы наибольшее удовольствие от этого импровизированного застолья в старом доме, с любимыми сырами (проволоне, чеддер, бри) и любимыми шведскими крекерами? Кто достал бы из холодильника упаковку с шестью бутылками темного немецкого эля и раздал бы всем фужеры?

Уайти, кто же еще. Вот такие незапланированные, незатейливые семейные посиделки сильно порадовали бы ее мужа.

— Мама, нет! Даже слушать не желаем.

— Мам, ты садись. Мы тебя накормим.

Заранее все планируя, Беверли еще раньше привезла несколько замороженных пицц, на которые все набросятся, как голодные коршуны, несмотря на материнские протесты.

Они усадили ее за стол.

Еще не хватало, чтобы она за ними ухаживала.

— Нет, мама.

— Но…

— Тебе же говорят. Нет!

Вот выйдет Уайти из больницы, приедет домой, и тогда она будет ему готовить его любимые блюда. Будет ухаживать за ним. Со всем удовольствием.

Поначалу Уайти будет трудно подниматься на второй этаж. У него, судя по всему, отказала правая нога. Остается надеяться, что временно. Восстановление наверняка будет долгим.

Джессалин уже спланировала, как переделать гостевую на первом этаже в комнату для мужа. Оттуда можно выйти на веранду из красного дерева. В окно от пола до потолка видно речку, текущую вдоль холма.

Ей, конечно, придется перебраться в эту комнату, поскольку Уайти не привык спать один.

Помнится, он уехал из города — это было связано то ли с бизнесом, то ли с политикой. Заночевал в Олбани, под Нью-Йорком. Позвонил сказать, как он по ней скучает.

По ночам просыпаюсь, что-то не так, чего-то мне не хватает. Моей драгоценной жены.

Новости обнадеживающие. Врачи используют разные комбинации лекарств для снижения кровяного давления и сосудистой окклюзии. Еще одно лекарство стабилизирует сердечный ритм. Поврежденную мозговую артерию восстановили с помощью хирургического вмешательства. Кровообращение и жизненно важные органы практически в норме: сердце, легкие, печень, почки. К нему мучительно возвращалось сознание — то пропадало, то снова восстанавливалось, как слабый радиосигнал. Он уже мог пить жидкости из чайной ложечки.

Глотательный рефлекс вернулся. Отличный знак!

За этим последует протертая еда — «мягкая пища».

Но такие слова, как сосудистая окклюзия, все еще пугали.

Оставить больного было страшно. Теперь, когда он приходит в сознание и даже пытается заговорить…

Сегодня показалось, что Уайти скоро сумеет издавать не только шипящие звуки. Вот-вот послышатся членораздельные слова.

Его здоровый глаз все лучше фокусируется. А вот «прозреет» ли поврежденный правый глаз, было непонятно.

Определенно, Уайти уже узнавал свою драгоценную жену.

Несколько раз он (почти) выдавил из себя кривую улыбку.

Потребуется время. Бывают случаи регресса.

Слезящийся здоровый глаз не отрывался от лица жены, но потом тускнел, внутренний свет куда-то пропадал, и запечатленный на роговице образ гас как свеча.

Она вспоминала, как держала на коленях младенцев.

Пятерых детей вскоре после рождения. Внуков.

Этот неотрывный младенческий взгляд. Две сплошные радужки.

Жаждут познаний. Уже благоговеют перед тем, что вберет в себя их мозг.

Она наклонялась, чтобы поцеловать младенца в горячую бровку.

Сейчас поцеловала мужа в едва теплую бровь.

Люблю люблю люблю

Тактильное общение — вот самый верный диалог с жертвой инсульта (как объяснила медсестра).

Выздоровление — долгий процесс. Терапия занимает много времени.

Как долго? Никто не знает.

Мысль, чтобы его бросить, приводила ее в ужас. А ведь ему может показаться, что она бросила его одного на этой койке, в этой палате, пока не вернется утром, чтобы снова взять в руки его ладонь и поцеловать.

Им не позволили ночевать в интенсивной терапии. Вам важно (так им сказали) поддерживать себя и спать дома.

Эти чертовы больницы — рассадники вирусов и микробов. Здесь это называется «стафилококк».

Забери меня отсюда!

(Она улыбнулась, услышав голос Уайти. Смеха ради он мог изображать неукротимую ярость.)

(Интересно, они заметили ее тихую улыбку? Задумались, чем она была вызвана?)