— Мама, тебе бы работать медсестрой, — сказала ей Беверли.

— Нет, — возразила София неодобрительно. — Мама стала бы отличным врачом.

После того как Уайти вышел из критического состояния, к нему потянулись визитеры. Палата завалена цветами, подарочными корзинками, книгами, даже забавными набивными чучелками животных; все уставлено, кое-что стоит на полу. Медперсонал, не знавший, что Джон Эрл Маккларен когда-то был мэром, только сейчас понял, что их больной — Уайти — весьма популярная фигура.

(«Ваш отец не даст мне автограф, пока его не выписали?» — обратилась одна из медсестер к Софии.)

Дети Маккларенов испытывают облегчение, вернувшись к некоему подобию нормального образа жизни. Только Джессалин проводит в больнице весь день; остальные заглядывают, когда получится, или звонят. София испытывает досаду: когда бы она ни зашла в палату, Беверли уже там. Она даже ест с родителями, благо посетителям разрешают покупать еду. Беверли веселится:

— Стив обвиняет меня в том, что я «бросила собственную семью». Можно подумать, он меня замечал, когда я находилась у него под носом!

Кажется, она недолюбливает своего муженька, думает София. Когда-то любила, а теперь недолюбливает. Наверно, какие-то обиды. Или не доверяет. Некоторые браки такие странные.

Сама она о браке не думает. Даже ее фантазии относительно Алистера Минса никак не связаны с мыслями о замужестве. Она не выйдет за мужчину, который не будет ей так же предан, как Уайти своей половине. Хотя, говоря начистоту, она не способна быть преданной мужчине так, как Джессалин предана супругу.

В горе и радости, в болезни и здравии, чтобы смерть не разлучила нас.

Нет, как-то не так. И смерть не разлучит нас?

Пока смерть не разлучит нас?

Ну и обет. Какой человек в здравом уме в этом поклянется?

Все равно что залезть с кем-то в спальный мешок и застегнуть молнию. Навсегда!

Софии достаточно того, что ее любят родители, больше ей никто не нужен. Ни любовник, ни муж не способны соперничать с Джессалин и Уайти, которые от нее ничего не требуют, им достаточно того, что она их дочь.

Своего рода шелковый шнур. Как чудесно быть завязанной в такой крепкий семейный узел! Как-то она сказала Вирджилу:

— Нам не обязательно взрослеть. И обзаводиться своими семьями.

Вирджил не воспринял это как шутку. И урезонил ее с серьезным видом:

— Родители же не вечны.

— «Не вечны» — это еще столько лет впереди. А так далеко я не заглядываю.

Реплика была брошена бездумно, как будто София не придавала значения собственным словам.

В пятницу в 17:00 Алистер Минс устроит презентацию «Эволюционная роль мутаций: теория».

Все члены лаборатории, вся его команда будет присутствовать, само собой. Это начало трехдневной конференции, и Алистер Минс — один из главных докладчиков.

Приглашенные профессора, аспиранты и постдоки приехали в институт Мемориал-парк на научную конференцию. Доклады по молекулярной биологии, нейронауке, психологии. София впервые видит такое столпотворение в аудитории на пятьсот мест, где будет выступать доктор Минс.

После лекции он пригласил Софию в институтскую столовую со словами: «Ужин в мою честь». Это первое подобное приглашение.

Она отдает себе отчет в значимости события. (Хочется верить.)

Однако отказывается от приглашения. Но, увидев на его лице разочарование и нескрываемую обиду, соглашается при условии, что уйдет пораньше.

— Меня ждут в больнице, где лечится отец. Мне надо там быть не позднее половины девятого…

Она испытывает чувство вины: вчера приехала туда поздно, заработавшись в лаборатории. Хотя не пропустила ни одного визита на этой неделе.

Как чудесно войти в палату, увидеть расцветшее отцовское лицо, услышать, как с его губ слетает: Сфи.

Джессалин всегда вскакивает, чтобы крепко обнять дочь.

София сама поражается тому, что всегда принимала отца как нечто должное. Иногда сердилась. Иногда терялась. Папа так любит преувеличивать. Зачем?

Какое же счастье видеть его живым. Видеть, что он ее узнает и произносит имя… почти. Сфи.

Накануне они с матерью помогали Уайти пройтись по палате под руководством терапевта. Как же медленно он передвигался! Но он поставил себе цель — снова научиться ходить.

В последние два дня у него небольшая горячка. Щеки покраснели, словно от возбуждения и надежды. В глазах желтоватый отлив. Изо рта попахивает химией.

Ему в вены вводят столько лекарств. София ведет аккуратные записи в журнале.

Джессалин говорит, что, по словам медсестер, беспокоиться не о чем, но видно, что она обеспокоена.

Тема лекции Алистера Минса — мутации, ДНК, генная модификация — по-настоящему захватила Софию, ведь ее диссертация затрагивает все эти моменты. В больничной палате она загружает в компьютер разные публикации, включая статью Минса, напечатанную в журнале «Наука» несколько месяцев назад. Удобно использовать здесь свой лэптоп, несмотря на орущий над головой телевизор (бедный Уайти соскучился по новостям, хотя с трудом вникает в эту скороговорку). Джессалин обычно смотрит на экран вместе с ним… или делает вид, что смотрит. Веки смежаются от усталости, зато напряжение и озабоченность уже почти не проявляются.

Вчера Уайти попросил Софию выключить телевизор. Он не без усилия произнес: Чты делш и потом несколько раз повторил. Наконец она это расшифровала как «Что ты делаешь?». И начала медленно и внятно объяснять: корпорация «Люмекс» выпускает лекарство, которое, если его принимать в течение сорока восьми часов после химиотерапии, снижает серьезные побочные эффекты, такие как резкое падение тромбоцитов. Это лекарство химически сложное и дорогостоящее, вот над этим работает ее лаборатория, и она принимает участие в «испытаниях».

София не боится произносить вслух слово «рак», поскольку у отца (слава богу) другой диагноз.

Все, о чем она говорит Уайти, он воспринимает с нескрываемым интересом, подавшись вперед, что ей напоминает манеру ребенка, слушающего взрослых с открытым ртом и пытающегося понять загадочные звуки, которые слетают с их губ с такой легкостью и спонтанностью.

Ее только смущают эти «пчму». Она вопросительно смотрит на мать, и та уточняет:

— Уайти спрашивает «почему?».

Но что он имеет в виду? София не понимает.

— Без мутаций нет эволюции. Без случайных ошибок в ДНК нет эволюции. Большинство мутаций в ДНК вредоносны и заводят в тупик, когда живые существа не способны к воспроизводству.

Парадокс, думает про себя София. Все примеряется к человеческой жизни со всей очевидностью, но, как спросил бы Уайти: Почему?

Пятничный октябрьский рабочий день клонится к концу. Еще нет шести, но небо уже потемнело, словно на чистый раствор легло маслянистое пятно. София сидит в переполненной аудитории, в середине второго ряда, вместе с коллегами по лаборатории. Она внимательно слушает Алистера Минса, который немного частит, и какие-то слова пропадают в его шотландском бурчании; кажется, он думает вслух, спорит сам с собой в манере одновременно затейливой и возбужденной. Звучит аргумент, даже несколько аргументов, объясняющих связь между мутациями и эволюцией, а точнее, между изменениями ДНК и удачной (или неудачной) попыткой организмов передать свою ДНК следующим поколениям.

София разглядывает докладчика глазами прилежной школьницы. Беспроигрышная доверительная поза, позволяющая свободно рассуждать… без страха быть пойманной с поличным.

Он для нее слишком стар, это ясно.

Уайти подобную связь не одобрит.

Однако она находит его привлекательным. Весьма.

Его слова точны, и при этом он размахивает руками, словно радуясь собственным открытиям, и ему даже приходится умерять свой пыл. Вот она, точность, и одновременно живость. Никто так не заводит Софию, как жесткий интеллектуал, рассказывающий тебе о вещах, до которых ты сам никогда бы не додумался. Это его уникальный взгляд.

Один минус — помятый спортивный пиджак. Галстук нейтральной расцветки. Манжеты белой рубашки не выглядывают из-под рукавов спортивного пиджака. София улыбается, вспомнив, как мать останавливала Уайти перед выходом из дому, чтобы поправить галстук или предложить ему поменять рубашку или надеть другие туфли.

Господи, Джесси! Что бы я без тебя делал?

А вот от Алистера Минса благодарности вряд ли дождешься. Трудно себе представить, что ты дергаешь его за рукав и предлагаешь поменять галстук или рубашку.

София озирается — интересно, как другие воспринимают видного ученого. И есть ли в аудитории еще женщины, испытывающие восхищение не только его интеллектом.

(В институте не так много женщин. Меньше десяти процентов, и в основном младшие сотрудницы.)

Если между сотрудниками завязываются романтические отношения, они стараются не показывать виду. А уж для руководителя завязать роман с ассистенткой — это непрофессионально и даже рискованно.

Отреагировав то ли на Алистера Минса, то ли на торжественное событие, София явилась на полуофициальный ужин не в обычных джинсах, хлопковой рубашке и пуловере, а в шерстяной темно-лавандовой юбке и вязаном топе с деревянными пуговичками. Красиво распустила волосы. Выщипала брови потоньше, дужками.