— Просто это случилось раньше, чем мы ожидали. И мы оказались… не готовы. В процессе лабораторных экспериментов над животными, которых подвергают стрессу, одни не выдерживают и сразу сдаются, зато другие (срабатывает генетика, и в этом суть экспериментов) постепенно приспосабливаются и выживают… до поры до времени. — София осеклась. Что она такое несет? Похоже, на нее смотрят с ужасом и отвращением. И она закончила, вслепую нащупывая правильный вывод. — У нас не было времени на притирку. И у мамы тоже. Все произошло слишком быстро. Мы-то ждали, что папа поправится.
Прозвучало на редкость разумно! Даже удивительно, что ей удалось так сформулировать, притом что голова шла кругом. Как же ей хотелось, чтобы ее вечно недовольные братья и сестры наконец-то восприняли ее всерьез, а не отмахнулись как от малышки.
(Была ли София девственницей? Беверли и Лорен часто обсуждали эту тему. Первая считала, что да, а вторая, что нет. У каждой были весомые аргументы, только они не убеждали другую сторону.)
(У братьев не было мнения по этому поводу, и они ни с кем не стали бы это обсуждать.)
— Стресс убивает, — мрачно заключила Лорен.
— А Диоген? — подал голос Вирджил, по-прежнему отводя поблескивающие глаза.
— Что — Диоген?
Все надеялись, что он уже забыл, о чем хотел им рассказать. Как бы не так!
Невероятно, но он по глупости произнес слова жестокие, оскорбительные, непростительные, тяжело ранившие старшего брата и сестер:
— У Диогена было правильное отношение к смерти. Мы к ней относимся слишком серьезно. Суетимся без надобности. А ведь тело — всего лишь «материал», который отбрасывается за ненадобностью. В сущности, человеческое тело — это мусор. Диоген объявил: когда он умрет, пусть его тело сбросят с городской стены на съедение падальщикам. — Его неожиданная улыбка хлестнула по лицам, точно холодный влажный ветер.
— Вирджил, побойся Бога…
— Козел. А ну проваливай.
Лицо Вирджила, бесхитростное и при этом вызывающее, наглое, хотелось отхлестать по щекам, настолько неуместно прозвучали эти слова сейчас, в день прощания с отцом.
В считаные секунды их дорогой отец превратился в материал.
А Вирджил упрямо продолжал:
— Разве Диоген не прав? Он называл себя киником, то есть циником (по-гречески «собака»), но в его словах нет никакого цинизма, это чистая правда. Если вы верите в душу, как Диоген, то должны понимать: душа бессмертна, а тело — отбросы. Оно разлагается, в отличие от души.
— Заткнешься ты наконец?
Том схватил младшего брата за грудки, и сестры напрасно пытались вмешаться.
Вирджил попытался высвободиться, но Том был для него слишком силен, несмотря на выпитое и усталость. Таким же захватом шеи старший брат парализовывал его маленького.
— Том, что ты делаешь? Это безумие! — выкрикнула Беверли.
— Это он обезумел. Мелет своим дурацким языком первое, что в голову придет.
Том, ворча, швырнул брата на землю. Тот тяжело упал на бок в тронутую изморозью траву и поначалу даже не мог пошевелиться. Том почувствовал восхитительный прилив адреналина в крови.
А Вирджил лежал, словно мертвый. Насмерть перепуганный. В ушах звенело. Из ноздрей текло что-то темное, на расширенные от страха глаза навернулись слезы.
— Том, прекрати! — взмолилась София. — Он просто высказался…
— Никто не хочет слушать его бредни.
— Мама может услышать. Господи…
Том со злостью высвободился из объятий вцепившихся в него сестер. Вирджилу удалось наконец подняться, и он стоял, дрожа, перед старшим братом.
— Не бойся, больше не трону. Хотя хочется убить.
Ярость вспыхнула и погасла.
Вирджил, прихрамывая, побежал в дом, как побитый пес. Будет плакаться матери в жилетку, подумал Том. Черт бы его побрал!
Сестры держались в отдалении, тоже побаиваясь старшего брата. Том стоял, широко расставив ноги, и тяжело дышал. Сердце колотилось как ненормальное.
Он отвернулся, чтобы сестры не увидели, как его глаза горят от радостного возбуждения.
В кармане у Вирджила лежало пресс-папье в виде треугольного камня.
Упав на землю, он его нащупал. Вытащил не без труда.
Встал сначала на четвереньки, потом кое-как поднялся на ноги. Над ним нависал Том, краснощекий, брутальный, подвыпивший, бешеный. Вирджил размахнулся и ударил обидчика в левый висок. Тот вскрикнул от боли, брызнула кровь. Вирджил отшатнулся, а вокруг раздались женские крики:
Вирджил, не надо! Вирджил, остановись!
Она лежит на кровати, на своей половине.
Мысли медленно накатывают клочковатыми словами, похожими на разорванные облачка.
Удивление: она еще жива.
Первый и самый глубокий сюрприз для вдовы: еще жива.
Бдение. Такое же бесконечное, как пустыня Сахара с песком, блестящим под жаркими, слепящими лучами солнца. К ней тянется столько рук, и всех надо утешить.
На что только не пойдешь, чтобы справиться с этим изнурительным бдением!
В ванной на белоснежном столике лежат таблетки. Ее и мужа. Относительно новые и совсем старые. Какие-то были приобретены аж в 1993 году.
Сильные болеутоляющие, сохранившиеся со времен, когда Уайти чистили зубной канал. Пятьдесят миллиграммов. Ей пришлось разрезать их на две, а то и на три части зубчатым ножом, прежде чем проглотить вместе с водой.
Их много. Почти полная пластиковая упаковка.
Таблетки в аптечке, таблетки на столике. Сколько же их? Пятьдесят, восемьдесят, сто?
Разной формы, разного цвета. Даже интересно их разглядывать.
Может, этой ночью обойдешься без них? А, Джесс?
Правильный совет. Она ведь так устала. Уснет и без таблеток.
За вечер она выпила один или два, а может, даже три бокала вина. Поди запомни, когда тебе надо встречать гостей, обниматься с ними, целоваться. Неудивительно, что сбилась со счета.
Иди сюда, Джесс. Сядь рядышком.
Как всегда, он обнимает ее. Их руки сплетаются. Ему не мешало бы побриться.
Мужчина крупный. Даже когда лежит, кажется, будто он над ней нависает.
Он всегда будет ее любить и защищать. Пообещал же.
Это даже не голос Уайти, а просто такой спокойный умиротворяющий голос. Вдова — единственная связь между умершим и миром живых. Без тебя меня нет.
Последняя воля и завещание Джона Эрла Маккларена
Все мое состояние должно быть поделено поровну между моей дорогой супругой и моими дорогими детьми…
Дорогие дети ошарашены. Они в ярости. Не верят своим ушам.
Он все поделил на равные части! То есть оставил Вирджилу столько же, сколько каждому из них.
Он оставил Вирджилу столько же, сколько Тому (его правой руке), а Беверли (не проработала ни одного дня и вышла замуж за банковского служащего) столько же, сколько Лорен и Софии (всю жизнь горбатятся).
Разве справедливо, кипела Беверли, завещать сестрам (незамужним, бездетным, которым не надо никого обеспечивать, кроме себя) столько же, сколько ей, матери двоих детей? Уайти что, забыл, как дорого они нынче обходятся?
Разве справедливо, кипела Лорен, завещать Тому (прибравшему к рукам семейный бизнес и получившему огромную прибавку к окладу) столько же, сколько ей (вкалывающей много лет за скромную зарплату государственного служащего)? И разве справедливо оставить хоть что-то толстой, нудной Беверли, имеющей мужа, который ее всем обеспечивает?
Том не мог поверить в то, что отец оставил Вирджилу хоть что-то.
София тоже была ошарашена, но по совсем другой причине. Она не могла себе представить, что отец завещает ей такие деньжищи, не говоря уже об акциях компании «Маккларен инкорпорейтед» — эквивалент пяти годовых зарплат в институте (без налоговых вычетов).
Папа, я этого не заслужила! Она ведь не получила докторскую степень в Корнелле, как считала вся семья. Она была не ученым, а всего лишь лаборанткой, выполняющей указания руководителя. Ей не хватало цельности. Ее бедный отец ничего этого не знал.
Казалось бы, Вирджил, не имеющий никакого дохода, должен был получить больше других, но она не осмелилась сказать об этом вслух.
Кстати, он единственный из всех детей не пришел в адвокатскую контору.
— Зачем мне приходить? Чтобы почувствовать себя униженным? — сказал он Софии. — Я ведь знаю, чтó думал обо мне отец.
В последнюю неделю перед смертью Уайти был к нему расположен как никогда, но завещание-то отец написал несколько лет назад.
— Но как ты можешь знать заранее? — возразила она ему.
На что получила твердый ответ:
— Я знаю.
В глазах брата она увидела горечь обиды и не стала развивать тему. Но сейчас, после оглашения завещания, София подумала: в его буддийском отказе от желаний, как и в изначальной готовности к постоянному поражению, было нечто самодовольное, даже высокомерное. И он оказался не прав.
— Но зачем отец это сделал? «В доверительном управлении». Зачем?
Второй сюрприз касался загадочного условия о передаче денежной доли вдовы в доверительное управление.
Помимо совместной недвижимости, которая после смерти Уайти автоматически переходила к его вдове, он еще открыл внушительные счета, но доступ к ним у Джессалин будет только через доверительное управление. А распорядителем назначен Арти Баррон, адвокат Уайти, которого Том и компания почти не знают.
