Джойс Мэйнард

Шесть дней любви

Моим любимым сыновьям, Чарли и Уилсону Бетелам.

Спасибо за то, что вы есть, и за то, что помогли мне заглянуть в души тринадцатилетним мальчикам.

ГЛАВА 1

Когда отец ушел, от нашей семьи остались мама да я. Папа сказал, что теперь семьей я должен считать и ребенка, который родился у них с Марджори, его новой женой. А еще Ричарда, сына Марджори от первого брака. Он, в отличие от меня, спортивная звезда, даром что на полгода моложе. Ничего подобного, семьей были мы с моей мамой Адель, и все. Да для меня скорее хомяк Джо член семьи, чем Хлоя, папина маленькая дочка.

По субботам, когда отец заезжал за мной и вез нас всех ужинать во «Френдлис», меня сажали к Хлое на заднее сиденье. В ресторанной кабинке он выкладывал на стол ворох бейсбольных карточек, чтобы мы с Ричардом их поделили. Свои я всегда отдавал Ричарду. А что такого? С бейсболом я не дружил. Когда учитель физкультуры говорил: «Генри, сегодня ты играешь за синих», синяя команда чуть не рыдала.

Мама почти не заговаривала ни о моем отце, ни о его второй жене, ни о ее сыне, ни о Хлое. Но однажды я случайно оставил на столе фотографию, которую подарил папа. За год до этого он взял меня вместе со своей новой семьей в Диснейленд. Там нас и сфотографировали. Зажав фотку в маленькой бледной руке, мама разглядывала ее не меньше минуты. При этом она наклонила голову чуть в сторону, изящно так, словно фотограф заснял величайшую тайну на свете, а не нас на карусели, впятером забившихся в «чайную кружечку».

— Наверное, твоего отца беспокоит, что у девочки глаза разные, — начала она. — Это, может, и не умственная отсталость, а просто задержка в развитии, но проверить все же следует. Генри, ребенок кажется отсталым?

— Ну, есть немного.

— Так и думала. Девочка на тебя совсем не похожа.

Да, я точно знал, кто моя настоящая семья.

Она.

Та вылазка стала для нас настоящим событием. Мама редко куда выбирается, но мне понадобились брюки для школы. «Значит, „Прайсмарт“», — сказала мама таким тоном, будто я нарочно за лето вытянулся на полдюйма, чтобы создать лишние проблемы, а уж их-то ей и без того хватало.

Машина завелась, едва она повернула ключ, — чудо из чудес, ведь мы никуда не выезжали больше месяца. Вела мама, как всегда, медленно, словно дорогу застилал туман или покрывал лед, а ведь только заканчивались летние каникулы, приближался День труда, и вовсю сияло солнце.

Лето получилось длинным. В самом начале каникул я надеялся, что мы выберемся на океан, ну хоть на денек, отдыхать-то долго, но мама сказала, что, во-первых, на больших автострадах бешеное движение, а, во-вторых, на пляже я точно обгорю: мастью в него пошел. «В него» — значит в папу.

В июне, когда кончилась учеба, потом в июле, потом в августе, который вот-вот пролетит, я мечтал, чтобы случилось хоть что-нибудь необычное, но ничего не происходило. Папа все так же возил меня во «Френдлис», потом в боулинг, непременно с Ричардом, Марджори и Хлоей. Еще мы ездили в Уайт-Маунтинс на фабрику, где плетут корзины, и, по желанию Марджори, на ту, где делают свечи, которые пахнут клюквой, лимоном и имбирем.

Оставшееся время я просидел у телевизора. Мама научила меня играть в солитер, а когда и он надоел, я вычистил весь дом, даже углы, в которых годами не убирались. Так удалось заработать полтора доллара, которые уже жгли карман, — хотелось купить сборник кроссвордов. Сейчас, спустя много лет, даже фрики, каким был я, играют на приставках, но в то время «Нинтендо» покупали только самые крутые семьи, и мы с мамой были не из их числа.

Тем летом я целыми днями думал о девочках, но к действиям не переходил. Мне только стукнуло тринадцать. Хотелось узнать: какое оно, женское тело, и чем люди, разнополые само собой, занимаются наедине, и как до сорока лет обзавестись подружкой. Короче, вопросов хватало, а маме их, конечно, не задашь. Впрочем, порой она сама поднимала «интересные» темы, например в машине по дороге в супермаркет.

— По-моему, твое тело меняется, — сказала она, стиснув руль.

Без комментариев.

Мама смотрела прямо перед собой, словно превратилась в Люка Скайуокера и вела Х-крылый истребитель в другую галактику. Напоминаю, ехали мы в супермаркет.

В «Прайсмарте» сразу пошли в отдел для мальчиков и выбрали брюки. Ах, да, еще и нижнее белье.

— Тебе и новые ботинки нужны, — заявила мама голосом, который в ту пору появлялся у нее всегда, стоило нам выбраться из дома: словно наша вылазка — дурацкий фильм, но мы купили билеты и теперь должны сидеть до конца сеанса.

Я сказал, что у меня и старые в полном порядке. Если купим обувь сегодня, то в «Прайсмарте» еще долго не покажемся, а если нет, наверняка приедем снова. Вот начнется учеба, мне понадобятся и блокноты, и карандаши, и транспортир, и калькулятор… Тогда и «вспомню» о ботинках. Мама спросит: «Почему в прошлый раз не сказал?» — я выдам весь список, и она не отвертится.

Мы выбрали одежду, я сложил ее в тележку и направился в отдел, где продают журналы и книги в мягкой обложке. Принялся листать свежий номер «Мэд», [«Мэд» — американский юмористический журнал комиксов. (Здесь и далее примеч. перев.)] хотя, по правде, меня интересовал «Плейбой», но его запаивают в полиэтилен. За стеллажами с товарами мама, будто сонная муха, медленно катила тележку. Тогда я не знал, что она набрала, но потом выяснил — специальную подушку, из тех, что не для сна, а для чтения; портативный вентилятор на батарейках (сами батарейки не взяла), керамического зверька — ежика или кого-то в этом роде с ямчатой поверхностью (сыплешь в ямки семена, поливаешь, чтобы не пересыхали, через какое-то время они прорастают, и зверек покрывается травой).

— Как домашнее животное, — сказала мама, — только клетку не надо чистить.

— Корм для хомяка, — напомнил я. — Нам нужен корм.

Я увлеченно читал «Космополитен» — наткнулся на статью «Мужчины об этом не знают, и очень жаль», — когда ко мне обратился незнакомец. Он стоял у соседней с кроссвордами секции — там, где журналы о садоводстве и вязании. Впрочем, он не был похож на любителя ни первого, ни второго.

— Парень, не мог бы помочь? — спросил он.

Тогда я и посмотрел на него. Высокий. Рубашка с коротким рукавом не скрывала ни жилистой шеи, ни бугристых бицепсов. А лицо… Посмотришь на такое — и сразу ясно, каким оно будет без кожи, хоть человек еще не умер. Оделся он точь-в-точь как продавцы «Прайсмарта» — в красную рубашку с именем на кармане. «Винни», — прочел я и, приглядевшись, заметил, что нога у него в крови. Запачкались и брючина, и ботинок, да какой ботинок — тапочка!

— У вас кровь.

— Я из окна выпал. — Винни произнес это тоном, каким иной сообщил бы о комарином укусе.

Наверное, из-за спокойного тона его слова не показались странными. Или в ту пору странным казалось все, и слова Винни на этом фоне не выделялись.

— Нужно позвать на помощь, — предложил я.

К маме обращаться явно не стоило, да и других покупателей вокруг хватало. Классно, что Винни заговорил именно со мной. Я редко чувствовал себя особенным.

— Не хочу никого беспокоить. — Винни покачал головой. — Многие боятся крови — вдруг заразу подхватишь.

Примерно то же самое нам говорили весной на школьном собрании. Все тогда были уверены: коснешься чужой крови — и все, тебе крышка.

— Ты вон с той женщиной? — спросил Винни.

Он показывал на маму, которая стояла в отделе садовых товаров и искала шланг. Шланга у нас действительно нет, да вот только и нормального сада тоже.

— Красивая, — вздохнул Винни.

Это о моей маме!

— А я попросить хотел… Ну, может, вы меня подвезете? Машину кровью не испачкаю, обещаю! Подвезите, пожалуйста! Чувствую, твоя мама в помощи не откажет…

Хорошо это или нет, но мама именно такая.

— Куда вам?

Сам же при этом подумал, что в «Прайсмарте» совершенно не заботятся о персонале, если раненые служащие зовут на помощь покупателей.

— Ну… к вам домой?

Прозвучало как вопрос, при этом Винни взглянул на меня, словно пытался загипнотизировать. Как герой со сверхъестественными способностями из комиксов про Серебряного Сёрфера. Затем положил руку мне на плечо и крепко его сжал.

— Слушай, мне и правда нужна помощь!

Я еще внимательнее к нему присмотрелся. Винни отчаянно сжимал челюсти, будто гвоздь перекусывал. Ему ведь действительно больно, вида только не показывает. Кровь на брюках почти незаметна, а все потому, что ткань темно-синяя, немаркая. В магазине работали кондиционеры, но Винни сильно потел. Тонкая струйка крови текла и по виску, засыхая в волосах.

В «Прайсмарте» устроили финальную распродажу бейсболок. Винни надел одну и почти прикрыл окровавленный висок. Двигаясь, он сильно хромал, но в этом не было ничего необычного — многие хромают. Поверх красной прайсмартовской рубахи он накинул флисовый жилет, который взял с полки. Ценник сорвал — значит, платить не собирался. Хотя, может, для персонала в магазине особые правила.

— Подожди секунду, — попросил Винни, — мне нужно еще кое-что. Стой здесь.

Мамину реакцию предугадать невозможно. Распространителей религиозной макулатуры она обычно гонит, но однажды возвращаюсь из школы и вижу, как один такой тип из церкви пьет с ней кофе.

— Это мистер Дженкинс, — объявила мама. — Он хотел рассказать нам о сиротском приюте в Уганде, для которого собирает деньги. Там детишек кормят раз в день, им даже карандашей не хватает. Двенадцати долларов в месяц будет достаточно, чтобы помогать маленькому Араку. Ты можешь с ним переписываться, братишкой считать.

По папиным словам, братишка у меня уже есть, но мы-то с мамой понимаем: сын Марджори мне никто.

— Круто, — сказал я.

Мама выписала чек. Мистер Дженкинс подарил нам фотографию Арака, мутную, потому что ее размножали на ксероксе. Фотку мы прикрепили к холодильнику.

Как-то к нам во двор забрела старуха в ночной рубашке. Она не помнила, где живет, и твердила, что ищет сына. Мама пригласила ее в дом, угостила кофе.

— Порой в жизни все так запутанно, — сказала мама старухе. — Но мы с вами непременно выпутаемся!

Мама умела брать на себя ответственность, и мне нравилось, насколько разумной она при этом выглядела. После кофе и тостов мы усадили старуху на переднее сиденье машины — по-моему, с того самого дня и до сегодняшнего мама ее не заводила — и долго катали по окрестностям.

— Бетти, скажите, если увидите что-то знакомое, — попросила мама старуху.

В кои веки мамина черепашья скорость оказалась кстати, потому что какой-то мужчина заметил Бетти и махнул нам рукой.

— Мы с ног сбились, разыскивая ее, — сообщил он, когда мама открыла окно. — Спасибо, что позаботились о ней.

— Бетти в порядке, — успокоила его мама. — Я очень рада знакомству. Надеюсь, вы еще привезете ее к нам в гости.

— Вот эта девушка мне нравится, — заявила старуха, когда ее сын открыл пассажирскую дверь и отстегнул ремень безопасности. — Эдди, на такой надо было жениться, а не на той сучке!

Я присмотрелся к Эдди. Так, на всякий случай. Не красавец, но ничего себе. Почему-то захотелось вмешаться: спокойно, дескать, моя мама замуж больше не собирается, нам и вдвоем хорошо. А вот Бетти в гости привозите…

— Симпатичный этот Эдди, — сказал я, когда они уехали. — Может, он разведенный, кто его знает.

Маму мы нагнали в хозтоварах.

— Раз уж мы здесь, — сказала она, — то нужно взять лампочки.

Вот это хорошие новости, а то в нашем доме перегоревшую лампочку и заменить нечем. С каждой неделей у нас темнее и темнее. В кухне осталась одна «живая» лампочка, и та не самая яркая. Если хочешь разглядеть что-нибудь вечером, нужно открыть холодильник.

— Только как их ввинтить? — вздохнула мама. — Я до патронов не дотягиваюсь.

И тут я представил ее окровавленному Винни, про себя радуясь, что он высокий.

— Это Адель, моя мама.

— Меня зовут Фрэнк.

Значит, не Винни. Наверное, этот тип чужую рубашку надел. Что ж, с кем не бывает.

— Адель, — сказал Фрэнк, — у вас очень славный мальчик, предложил меня подвезти. Я в долгу не останусь; если хотите, помогу вам с этими штуками. — Фрэнк показал на лампочки. — Да и с другими хозяйственными делами тоже — я на все руки мастер.

Мама вгляделась Фрэнку в лицо. Запекшуюся кровь на щеке бейсболкой не скроешь, но, по-моему, она ничего не заметила, а если и заметила, то не придала значения.

Вместе мы подошли к кассе. Фрэнк пообещал вернуть мне деньги за сборник кроссвордов позднее. Сегодня он не при деньгах и напишет расписку. Выкладывать бейсболку и флисовый жилет на ленту он явно не собирался.

Кроме одежды для меня, садового шланга, подушки, керамического ежа и вентилятора, мама взяла деревянную ракетку с мячом на длинной резинке, который подбрасывают столько раз, сколько получится без остановки.

— Генри, вот решила сделать тебе подарок, — объявила мама, доставая игрушку из тележки.

Я не собирался говорить ей, что с такими ракетками не играю лет с шести, но тут вмешался Фрэнк.

— Парню нужен настоящий бейсбольный мяч, — заявил он и — сюрприз-сюрприз! — вытащил из кармана мяч, на котором еще виднелся ценник.

— Мне плевать на бейсбол, — сообщил я.

— Может быть, может быть, — отозвался он.

При этом погладил стежки на мяче и уставился на него так, словно держал в руках целый мир.

На выходе из магазина Фрэнк взял каталог со скидками на неделю, а когда подошли к машине, развернул и положил его на заднее сиденье.

— Чтобы не запачкать вам чехлы, Адель, — сказал он маме, — если позволите так вас называть.

Другие матери задали бы ему миллион вопросов или просто не взяли бы, а моя молча завела машину. Я гадал, не достанется ли Фрэнку за самовольный уход с работы, но тот об этом совершенно не тревожился.

И вообще, из нас троих беспокоился, кажется, один я. Возникло чувство, что в этой ненормальной ситуации нужно что-то делать, только вот что именно, непонятно. Фрэнк казался таким спокойным и искренним, что хотелось ему понравиться. Хотя на деле это он должен был добиваться нашей симпатии.

— Я чувствую людей, — сказал Фрэнк маме. — Один взгляд на огромный супермаркет — и я понял, что мне нужны вы. Лгать не буду: положение у меня тяжелое, многие бы просто отвернулись, но я верю своему сердцу, а оно твердит: вы человек понимающий. Жизнь не всегда идет гладко. Порой нужно сделать паузу, собраться с мыслями, ненадолго лечь на дно…

Мы ехали по Мэйн-стрит, мимо почты, банка, аптеки. Места хорошо знакомые, но сейчас все выглядело иначе — с таким, как Фрэнк, я в центре еще не бывал. Сейчас он говорил маме, что, судя по звуку, не в порядке тормозной ротор. Мол, если у нас найдутся инструменты, он все проверит.

Я сидел рядом с мамой, смотрел на нее, слушая Фрэнка, и не узнавал. Сердце бешено билось, даже грудь болела, только не от страха, а от чего-то похожего. Совсем как в Диснейленде, куда отец возил меня с Ричардом, Марджори и Хлоей. На «Космической горе» катались я, папа и Ричард. Честно говоря, мне хотелось вылезти из ракеты до начала поездки, но вот уже погасили свет и заиграла музыка. Ричард тогда ткнул в бок и сказал: «Если вздумаешь блевать, смотри, чтобы не на меня».

— Сегодня мой счастливый день, — не унимался Фрэнк. — Возможно, и ваш тоже.

Тут я почувствовал, что все меняется. Мы направлялись на «Космическую гору», в темный туннель, где земля уходит из-под ног, не видно, куда тебя несет, и неизвестно, вернешься ты или нет.

Если мама и думала об этом, то виду не подавала. До самого дома она молча вела машину и смотрела прямо перед собой.

ГЛАВА 2

В городке Холтон-Миллс, штат Нью-Гемпшир, где мы жили в ту пору, совать нос в чужие дела считалось нормой. Не пострижешь вовремя газон или покрасишь дом в любой цвет, кроме белого, — люди все замечали. В лицо, может, ничего и не говорили, но за спиной шушукались. Маме же хотелось одного — чтобы ее оставили в покое. Раньше ей нравилось быть в центре внимания, когда следят за каждым шагом и ловят взгляды, но сейчас она мечтала сделаться невидимой, ну, или просто очень малозаметной.

Наш дом стоит в конце улицы. По мнению мамы, это главное его достоинство. Дальше начиналось поле, за ним — лес. Машин почти не было, если только кто заблудится и едет обратно. Помимо клянчивших средства для африканских приютов редких проповедников и сборщиков подписей, к нам никто не приходил, а мама тому и рада.

Так было не всегда. Раньше мы принимали гостей и ездили к ним сами, а сейчас у мамы осталась одна подруга, Эвелин, да и та почти не заглядывает.

Мама познакомилась с Эвелин вскоре после развода с папой, когда решила устроить у нас дома клуб детского творчества. Сейчас и не верится, что мама на такое была способна, но тогда она дала объявление в газету и подготовила флаеры. Предполагалось, что к нам станут приводить детей, она учила бы их танцевать. После танцев задумывалось угощение. Если набрать клиентов, обычную работу можно было бы не искать, тем более что ей и не хотелось.

Как мама носилась со своим клубом! Подобрала музыку, достала яркие шарфы, ленты и все прочее, с чем еще можно танцевать. Нашила небольшие маты, убрала из гостиной мебель, которой и без того почти не было, купила ковер — его, похоже, кто-то заказал для своей гостиной, да так и не оплатил.

В то время я был еще совсем мал, но день открытия клуба помню. Мама зажгла свечи, заранее испекла печенье, цельнозерновое, на меду вместо сахара. Я танцевать не желал, поэтому мама поручила мне ставить пластинки, следить за малышней, пока она занимается со старшими, а затем подать печенье.

Мы устроили генеральную репетицию — мама показала мне, что делать, и напомнила: если малыши попросятся в туалет, я должен помогать, ну, штанишки им застегивать, когда закончат.

Настал час открытия клуба — никого не привезли. Время шло, но никто так и не появлялся.

Где-то через полчаса женщина привезла мальчика в инвалидной коляске. Это и были Эвелин с сыном Барри. Выглядел Барри моим ровесником, но почти не говорил, лишь ни с того ни с сего издавал странные звуки. А еще хватался за голову, что было очень нелегко, ведь его голова и руки дергались в разном ритме, и шумно всхлипывал. Казалось, он смотрит никому не доступное кино, а там то уморительная сцена, то гибнет его любимый герой.

Эвелин, видно, считала, что танцы в клубе детского творчества будут полезны Барри, но, по-моему, в его движениях и без танцев творчества хватало. Нет, мама очень старалась. С помощью Эвелин она вытащила Барри из кресла, поставила свою любимую пластинку — саундтрек к «Парням и куколкам» — и показала, как танцевать под песню «Luck Be a Lady Tonight». Мама очень хвалила Эвелин, а вот у Барри с движениями под музыку явно возникла проблема.

Мамин клуб так и не заработал, зато у нее появилась подруга. Эвелин частенько привозила Барри к нам в огромной коляске и оставляла на заднем крыльце. Мама угощала ее кофе, а меня отправляла развлекать гостя. Эвелин курила и трещала без умолку, мама слушала. Из гостиной то и дело доносились фразы вроде «долги по алиментам», «бежит от ответственности», «мой крест» или «никчемный лентяй». Так говорила не мама, а ее новообретенная подруга. Впрочем, я быстро «выключал» их разговоры.