Глава третья

Любезная такса и голодный осел

После второй деревни все несколько перепуталось. Тропинка стала какой-то невнятной, а деревья перед мальчиком сначала смыкались, а потом расступились. Сквозь их кроны просочился наконец свет, и Ной сумел хоть немного разглядеть, куда идет. Но затем все опять потускнело, и пришлось щуриться, чтобы понимать, не сбился ли он с пути.

Ной посмотрел себе под ноги и удивился: извилистая тропка, оказывается, совсем исчезла, а он убрел куда-то в сторону от намеченного в самом начале пути, и теперь лес сильно отличался от того, что он видел раньше. Деревья здесь были зеленее, а воздух пах как-то слаще, трава была гуще и больше пружинила под ногами. До Ноя доносилось журчание ручья невдалеке, но когда он удивленно пошарил по зарослям взглядом — отлично зная, что в этом лесу нет никаких водных источников, — тот вдруг смолк, словно не хотел, чтобы его обнаружили.

Ной остановился и с минутку постоял, то и дело поглядывая назад, на вторую деревню. Только на таком расстоянии ничего было все равно не разглядеть. Один древесный частокол сменялся другим — деревья так столпились, что за ними невозможно ничего увидеть. Но где-то среди них, Ной точно знал, лежит та тропа, по которой он утром ушел из дома. Он лишь раз с нее сбился — когда нужно было забежать за дерево, до того ему не терпелось. Ной хорошенько все вспомнил: закончив свои дела, он повернулся, чтобы идти дальше, — и забыл, с какой стороны забегал за дерево, слева или справа. Поэтому пришлось просто пойти в ту сторону, которая ему показалась правильной.

«Интересно, не ошибся ли я?» — подумал Ной. Но делать нечего — только идти дальше. Через пару минут он с облегчением увидел, что деревья редеют, и в отдалении перед ним проступила третья деревня. Гораздо меньше двух первых — лишь несколько домиков странных очертаний, в беспорядке разбросанных вдоль одной-единственной улочки. Не вполне это Ной рассчитывал обнаружить, но есть надежда, что жители окажутся дружелюбными и он наконец отыщет себе что-нибудь поесть, пока не упадет в обморок от голода.

Но не успел Ной и шага сделать, как заметил в конце улочки, на другой ее стороне, совсем уж причудливый домик.

Про дома Ной знал, что их следует строить с ровными стенами, которые стоят под прямыми углами друг к другу. Сверху у них должна удобно располагаться крыша, чтобы внутри от дождя не промокли ковры, а птицы не делали свои дела вам на голову.

Этот же домик на обычный был совсем не похож.

Ной рассматривал его и с удивлением подмечал: все до единой стены и окна в нем были до крайности кривые, тут выступали какие-то детали, там — какие-то секции, и во всей конструкции не было совершенно никакого смысла. И хотя сверху домик бесспорно покрывала крыша — примерно там, где и нужно, — сделана она была отнюдь не из шифера или черепицы. И даже не соломенная, как в доме у его приятеля Чарли Чарлтона. Вообще-то она была вся деревянная. Ной поморгал и снова посмотрел, склонив голову набок: вдруг домик будет выглядеть нормальнее, если его рассматривать как-нибудь криво.

Но сколь ни была любопытной эта постройка, она не шла ни в какое сравнение с громаднейшим деревом, росшим возле. Оно заслоняло вывеску на домике. За ветвями Ной мог разобрать лишь несколько букв: А и В рядом — в первом слове, букву К — в конце второго и парочку Н и И в третьем. Ной щурился и пытался пробить своим рентгеновским взглядом ветки, пока не вспомнил, что рентгеновского взгляда у него нет. Такой был у одного мальчика из его книжек. Но вывеску прочесть все равно очень хотелось, а отвести глаз от дерева он не мог. Оно его совершенно заворожило — Ной, правда, не очень понимал чем.

Да, высокое, — но не выше других деревьев, что ему доводилось в жизни видеть. (Он же, в конце концов, сам жил на лесной опушке.) Все они растут не одну сотню лет, как ему рассказывали, что ж удивительного, если дорастают до таких размеров. Деревья на самом деле — полная противоположность людям: эти чем старше, тем вроде бы меньше. У деревьев же все наоборот.

И да, кора у этого дерева была здорового бурого оттенка — скорее как плитка твердого вкусного шоколада, чем как обычная кора. Но все равно это кора хорошего здорового дерева. Не из-за чего тут голову терять.

И еще было ясно, что листья на его крепких ветках глянцевито-зеленые — но, опять же, не зеленее каких-нибудь других листьев, трепетавших под летним ветерком на деревьях всего мира. Никакой разницы с листочками на тех деревьях, что росли под окном его спальни.

Но в дереве все равно было что-то необычайное, и точно сказать, что именно, мальчик не мог. Чем-то оно гипнотизировало. Отчего-то глаза Ноя лезли на лоб, а рот сам собой открывался, словно на минуту-другую Ной забывал, что ему полагается дышать.

— Истории, я полагаю, ты слыхал? — раздался голос справа. Ной повернулся и увидел пожилую таксу, трусившую к нему. Пес неуверенно улыбался, а за ним шел кряжистый осел, который осматривал землю вокруг, как будто что-то потерял. — Я всегда знаю, когда приходят на нее посмотреть. Ты не первый, юноша. И будешь не последний. ГАВ! — Договорив, такс оглушительно гавкнул и отвел взгляд. Брови его надменно встали домиком, точно у человека, который в лифте вдруг грубо нашумел.

— Мне об этом ничего не известно, сэр, — ответил Ной, качая головой. — Никаких историй я не слышал. Понимаете, сам я не отсюда. Я просто шел мимо, только и всего, и тут заметил это дерево перед забавным домиком. Мне стало любопытно.

— Ты уже почти целый час тут стоишь и не уходишь, — хохотнул такс. — Сам не заметил?

— А ты нигде здесь не видел бутерброд? — спросил у мальчика осел и пристально на него посмотрел. — До меня доходили слухи, что здесь кто-то бутерброд потерял. В нем содержалось некоторое мясо. И еще чатни, — добавил он.

— Боюсь, не видел, — ответил Ной — и сам пожалел, что не видел.

— Меня тянет на бутерброд, — сказал осел очень устало и грустно покачал головой. — Может, если еще поищу…

— Не обращай на него внимания, — сказал такс. — Он всегда голодный. Сколько его ни корми, ему все мало.

— И ты бы проголодался, если б не ел дольше двадцати минут, — всхлипнул осел, будто его обидели.

— В общем, это правда, — продолжал такс. — Ты тут уже стоял, когда я бежал на прогулку, а теперь вот я с нее вернулся — а я каждый день бегаю по полям до самого колодца, я от этого гибче, понимаешь, — а ты по-прежнему здесь. И глаз не сводишь.

— Серьезно? — спросил Ной, весь наморщившись от изумления. — Вы уверены? Мне казалось, я только что пришел.

— Меня это не удивляет, — сказал пес. — Стоит людям взглянуть на это дерево, как они тут же забывают о времени. Это правда самое интересное у нас в деревне. Помимо статуи, конечно.

— Какой статуи? — спросил Ной.

— То есть ты ее не заметил? Она же прямо за тобой.

Ной обернулся — и, разумеется, у него за спиной стояла высокая гранитная статуя: неистовый на вид молодой человек в спортивных трусах и майке. Руки он триумфально воздел, а под ногами у него в камень были врезаны слова: ДМИТРИЙ КАПАЛЬДИ: БЫСТРЕЕ. Ноя статуя застала прямо-таки врасплох — он был уверен, что минуту назад ее здесь не было.

— Быть может, что-нибудь с сахаром? — спросил осел, сделав шаг вперед, и вдруг ткнулся носом в карман Ною — так внезапно, что мальчик удивленно отпрыгнул.

— Оставь ребенка в покое, Осел, — сказал такс. — Нет у него ничего сахарного. Ведь правда? — быстро добавил он и прищурился, глядя на Ноя.

— Совсем ничего, сэр, — ответил мальчик. — Я и сам, кстати, довольно голоден.

— Весьма обидно, — заметил осел и покачал головой так, будто сейчас заплачет. — Какое разочарование.

— Ты знаешь, — продолжал такс, немного подавшись вперед и понизив голос, — есть такие — и я числил бы среди них себя, — кто считает, что дерево гораздо интереснее статуи. Поэтому люди на него так подолгу и смотрят. Сам я стараюсь на него вообще не смотреть, если этого можно избежать. Однажды из-за него я не поздравил друга с днем рождения. Два года подряд.

— И тебе не достался отличный торт, — медленно произнес осел и позволил себе улыбнуться этому воспоминанию, а его большие карие глаза наполнились слезами. — Оба раза у него на верхушке была глазурь. В виде розочек. Один год — зеленая, а на следующий — оранжевая. Ночей не сплю — все думаю, какая будет в этом году. Может, красная, как считаешь? Вполне может быть, по-моему. А то и синяя… Ну или желтая, само собой, — добавил он, продолжительно помолчав.

— Да, Осел, да, — сказал пес. — На свете есть много, много разных цветов. Мы уже поняли. Давай не будем испытывать терпение нашего нового друга.

— А пирожные ты случайно нигде не прячешь? — спросил осел.

— Что в этом дереве вообще особенного? — поинтересовался Ной, никак не отозвавшись на вопрос голодного осла. Он опять повернулся к дереву. — То есть на свете же миллионы миллионов деревьев.

— О нет, — ответил такс, качая головой. — Нет, это распространенное заблуждение. На самом деле дерево всего лишь одно. У них всех, понимаешь, общий корень — он лежит в самом центре мира, и все деревья из него растут. Поэтому, говоря строго, дерево — только одно.

Ной на миг задумался об этом, а потом и сам покачал головой.

— Это неправда, — сказал он и усмехнулся от нелепости замечания такса. Тот же в ответ разразился целой канонадой громкого и долгого лая — у пса текли слюни, он скалил зубы, и приступ утих лишь через несколько минут. Осел меж тем просто смотрел в сторону и вздыхал, изучал траву у себя под носом — вдруг в ней что-нибудь послужит ему снедью.

— Приношу свои извинения, — произнес пес, наконец снова овладев собой. Вид у него был немного смущенный. — Такова моя природа, только и всего. Не люблю, если мне противоречат.

— Все в порядке, — ответил Ной. — Да и дерево все равно, судя по всему, особенное. Откуда бы ни росло.

— Оно такое. И я вполне допускаю, что у нас в деревне оно единственное, под которое я не… — Такс слегка покраснел и огляделся, не подслушивают ли. — Хотя некоторые вещи собаку поощряют делать на улице — к примеру, то, что мальчиков учат делать дома.

— Очень хорошо понимаю, — хмыкнул в ответ Ной, но не выдал, что всего лишь нынче утром он это сделал на улице. — Так вы никогда…

— Ни разу. За все пятьдесят шесть лет.

— Вам пятьдесят шесть? — спросил мальчик, открыв рот от восторга. — Ничего себе, так мы ровесники.

— Правда? По мне, так ты никак не старше восьми.

— Так это потому, что мне и есть восемь, — ответил Ной. — А в собачьих годах… мне было бы пятьдесят шесть.

Пес громко фыркнул, и улыбка сошла у него с морды.

— Я бы счел это заявление до крайности невежливым, — произнес он через некоторое время. — Зачем тебе вообще понадобилось так говорить? Я же с тобой по-доброму, верно? Я не говорил ничего оскорбительного про твой рост. Или нехватку оного, — многозначительно добавил он.

Ной уставился на него, тут же пожалев, что вообще открывал рот.

— Простите меня, — сказал он, удивившись, насколько близко к сердцу такс принял его слова. — Я не хотел вас обидеть.

— ГАВ! — гавкнул пес и тут же очень широко улыбнулся. — Ладно, забыли. И мы опять большие друзья. Но беседовали мы о дереве… Так вот, самое интересное — это, конечно, совсем не оно.

— А лавка, которая за ним стоит, — вмешался осел.

Ной глянул дальше дерева и еще раз попробовал рассмотреть бесформенный домик, почти весь прятавшийся за ветвями: те будто намеренно растопырились в разные стороны за прошедшие минуты, чтобы защитить постройку от любопытных глаз.

— А что в ней интересного? — спросил Ной. — По-моему, довольно обшарпанная лавочка. Хотя мне кажется, строители и с самого начала не сильно-то постарались. Как-то тяп-ляп ее строили. Удивительно, как ее еще ветром не сдувает.

— Но это лишь потому, что ты на нее неправильно смотришь, — сказал такс. — Посмотри еще разок.

Ной вперился в домик через дорогу и засопел носом, надеясь увидеть то, что видели его знакомые.

— Лавка эта стоит здесь дольше, чем я живу, — сообщил пес. В голосе его зазвучало глубочайшее почтение к тому, на что он смотрел. — Пожилой господин, который там жил, — он уже, конечно, умер, но при жизни, много лет назад, посадил у порога это дерево, чтобы вокруг стало повеселее, понимаешь. А сама лавка — она гораздо старше.

— Он был твоим другом? Хозяин лавки то есть.

— Он был самым большим моим другом, — ответил такс. — Всегда кидал мне косточку, когда я мимо пробегал, а я такой доброты не забываю никогда.

— А у тебя при себе она случайно не осталась? — спросил осел.

— Боюсь, что нет, — ответил пес. — Это было не один десяток лет назад.

— Косточками можно хорошо питаться, — убежденно произнес осел, не спуская глаз с Ноя. Он почти оживился. — Да, очень и очень неплохо питаться можно ими.

— Сын старика, разумеется, тоже мне друг, — продолжал такс. — И тоже превосходный парень. Он жил здесь в детстве, а потом исчез из всех наших жизней очень надолго. Но в конце концов вернулся и до сих пор здесь живет. ГАВ! Но мне мой папа рассказывал, как старик сажал семечко, как оно потом стало прутиком, а прутик затем превратился в ствол, дал ветки, ветки пустили листья, и не успел никто в совете даже проголосовать, как посреди деревни оказалось это громаднейшее дерево.

— Похоже, оно тут не первый век растет, — сказал Ной.

— Правда, похоже? — подтвердил такс. — Хотя на самом деле не такое уж и старое.

— Но все равно в этой истории почти нет ничего необычайного, — сказал Ной. — В смысле — это же просто природа. Я природу в школе проходил, и нет ничего странного в том, как хорошо оно выросло. Может быть, почва тут просто очень богатая. А может, семена были быстрорастущие. Или кто-нибудь раз в неделю поливал их «Чудо-Ростом». У меня мама так делает, а однажды увидела, как я себе им голову поливал, чтобы самому расти быстрее, так заставила полностью раздеться и окатила из садового шланга за домом на огороде, где меня мог увидеть кто угодно. Хотя тогда я был намного моложе, — добавил Ной, — и еще мало что понимал.

— Какая чарующая история, — произнес осел и при этом фыркнул так, что стало понятно: ему это совсем неинтересно.

— А кто вообще сказал, что в этой истории должно быть что-то необычайное? — осведомился пес, опять явно обиженный.

— Так вы же и сказали, — ответил Ной. — Сами говорили, что в нем — что-то особенное.

— A-а, но ты еще не слышал лучшего. — И такс от возбуждения забегал вокруг Ноя кругами. — И это — самое любопытное. Каждые несколько дней у дерева происходит что-то очень странное. Когда деревня засыпает, оно выглядит вот как сейчас. А наутро, когда мы просыпаемся, оказывается, что ночью кто-то с него срубил ветки. А на земле ничего не лежит. А через пару дней они все опять отрастают! Поразительно же. То есть такое вот обычно происходит в… — Тут он назвал вторую деревню, через которую утром проходил Ной, и даже содрогнулся, словно от самого названия этого жуткого места у него во рту остался кислый привкус. — Но у нас таким вообще не занимаются.

— Как необычайно! — сказал мальчик.

— Правда же? ГАВ!

— И лавка. Она очень примечательная.

— Ну само собой. ГАВ! Это лавка игрушек.

Глаза у мальчика распахнулись.

— Это лавка игрушек? — ахнул он. — Три моих любимых слова.

— А моих — нет, — ответил такс. — Правда, «это» я люблю, но вот «лавка игрушек» никогда особо не привлекали. Лично мне всегда нравилось слово «неунывающий». Способность переживать трудности и не поддаваться им. По-моему, тебе имеет смысл об этом подумать, юноша.

— А мне нравится «свежий сытный сочник», — сказал осел. — Три отличных слова.

— У меня нету, — ответил Ной тут же, не успели ему задать вопрос, и осел удивленно вытаращился на него. Ною на миг показалось, что он собирается съесть его самого.

— Я так понимаю, тебе уже не интересно меня слушать, — через минуту обиженно произнес такс и потуже затянул зубами шарфик у себя на шее: поднялся ветер и похолодало. — А если так, не смеем тебя больше задерживать. Мы пойдем. Приятного дня, сударь.

— Да, приятного, — вздохнул осел и отвернулся.

Ной тоже с ними попрощался, но не так сердечно, как мог бы, учитывая, насколько с ним был любезен пес (и, в меньшей степени, — голодный осел). Буквально через секунду он уже переходил дорогу. Остановился под деревом и протянул руку к стволу, но не успели пальцы Ноя коснуться коры, ему показалось, что дерево на него зарычало, и руку мальчик в испуге отдернул. То не был нежный шепот яблони из первой деревни. Теперь на него рычали зло — так тигрица защищает своих тигрят.

На миг — очень короткий — Ной вспомнил о родителях. Как они, должно быть, волнуются, обнаружив, что он убежал из дома, — ведь наверняка уже поняли. Ничего они, конечно, не поймут. Решат, что он эгоист. Но остаться дома… и наблюдать… Ноя передернуло: нельзя об этом думать.

Он отвернулся от дерева, попробовал совсем прогнать из головы папу и маму — и полностью сосредоточиться на лавке игрушек.

На ее двери.

На дверной ручке.

И, вообще-то даже не собираясь этого делать, Ной протянул руку, взялся за ручку, повернул, открыл дверь — и, не успев толком ничего сообразить, оказался в лавке, а дверь плотно закрылась у него за спиной.