— Мне приятно, что оно тебе понравилось, — сказал старик. — Знаешь, его посадил мой отец, когда мы сюда только переехали. Он очень любил деревья. Он посадил тут еще несколько, но, по-моему, это из них лучшее. Люди рассказывают про него крайне удивительные вещи.

— Да, мне кажется, я одну историю слышал, — воодушевленно поддержал его Ной.

— Правда? — Старик воздел бровь. — А могу я поинтересоваться, от кого?

— Ко мне там подошла очень любезная такса, — ответил Ной. — И еще очень голодный осел. Пес сказал, что иногда по ночам дерево совершенно обнажается, а потом через день-два отращивает новые ветки. Он говорил, что никто не знает, как и почему это происходит.

— О, этот еще и не такого расскажет, — рассмеялся старик. — Это мой старый друг. Но я бы не стал придавать значения тому, что он говорит. Таксы придумывают самые невероятные истории. А осел… ох, я лучше промолчу. Людям обычно хватает двенадцать-пятнадцать раз в день поесть, а ему нужно раза в три-четыре больше, иначе он ноет.

— Двенадцать — пятнадцать раз в день есть? — удивленно переспросил Ной. — Могу вам честно сказать, я никогда не…

— В общем, обо всех, кто рассказывает какие-то байки про эту лавку, — перебил его старик, — могу сказать одно: они в нее ни разу в жизни и носа не совали.

— Правда? — спросил мальчик.

— Ну, по крайней мере, до сих пор, — улыбнулся старик. — Ты — первый. Возможно, тебя сюда прислали не просто так. Отец мой, конечно, умер много лет назад, поэтому ему не довелось увидеть, каким высоким и крепким выросло дерево.

Лицо его омрачилось при этих словах, и он отвел взгляд, словно расстроившись от неприятного воспоминания.

— Мой папа — лесоруб, — тут же сказал Ной. — Он зарабатывает на жизнь тем, что рубит деревья.

— Ох, батюшки, — ответил старик. — Они ему, значит, не нравятся?

— Мне кажется, очень нравятся, — сказал мальчик, — но людям же нужно дерево, правда? Иначе ни домов не будет, где можно жить, ни стульев, на которых сидеть, ни… ни… — Он попробовал придумать что-нибудь еще деревянное, огляделся и тут же очень широко улыбнулся. — Ни марионеток! — воскликнул он. — Тогда не будет никаких игрушек.

— Истинная правда, — медленно кивнул старик.

— А взамен каждого срубленного дерева он сажает десять, — добавил Ной. — Поэтому он все-таки хорошо поступает.

— Тогда, быть может, когда ты состаришься так же, как я, — сможешь гулять среди этих деревьев и вспоминать своего папу так же, как я вспоминаю своего.

Ной кивнул и немного нахмурился. Ему не нравилось о таком думать.

— Но я еще не представился, — сказал старик чуть погодя, протянул мальчику руку и назвал себя по имени.

— Ной Морсвод, — ответил Ной.

— Очень приятно познакомиться с тобой, Ной Морсвод, — слегка улыбнулся старик.

Мальчик хотел было ответить ему тем же и открыл рот — но снова закрыл: вокруг зажужжала деревянная муха, дожидаясь возможности залететь внутрь. Ной помолчал — так долго, что, казалось, уже слышно, как у него растут волосы на голове, — но потом, не сводя глаз со старика, пошарил в уме — и обнаружил вопрос, затаившийся где-то над левым ухом.

— А что вы делаете? — спросил он, глядя на полено.

Старик взял его вновь и принялся долбить, пока они разговаривали. К его ногам падали древесные стружки, а на полу их сметали и куда-то уносили деревянные веник и совок. Они двигались очень изящно, как пара бальных танцоров.

— Похоже на какого-то кролика, нет? — Старик приподнял полено — и точно, оно походило на кролика. С очень длинными ушами и отличными деревянными усиками. — Собирался сделать я совсем не его, но вот поди ж ты, — вздохнул он. — Каждый раз у меня так. Придумываю что-нибудь, начинаю — а выходит что-то совсем другое.

— А что вы собирались сделать? — поинтересовался Ной.

— Ах, — улыбнулся старик и просвистел себе под нос коротенькую мелодию. — Даже не знаю, поверишь ли ты мне, если скажу.

— Вероятно, поверю, — быстро ответил Ной. — Мама говорит, я верю всему, что мне говорят, поэтому у меня всегда столько неприятностей.

— Уверен, что хочешь знать? — спросил старик.

— Скажите, пожалуйста. — Ною стало до ужаса любопытно.

— А ты не из болтливых? — уточнил старик. — Не станешь ходить и всем рассказывать?

— Нет, конечно, — ответил Ной. — Я не скажу ни единой живой душе.

Старик улыбнулся и, похоже, задумался.

— Можно ли тебе доверять, интересно? — тихо сказал он. — Как ты считаешь? Ты заслуживаешь доверия, малыш Ной Морсвод?

Глава шестая

Часы, дверь и сундучок воспоминаний

Ной не успел сказать старику, насколько он заслуживает доверия, потому что именно в этот миг часы, стоявшие на прилавке с ним рядом, начали издавать очень и очень странные звуки. Сначала как-то тихонько постанывали, словно им стало нехорошо и они попросились в постель — спрятаться под одеяло, пока боль не утихнет. Затем часы помолчали. Потом стоны превратились в невнятное «чух-чух-чух», а затем часы разразились причудливым и крайне неприличным рокотом, словно все внутренние шестеренки и пружины затеяли друг с другом ссору, которая вот-вот перейдет в драку.

— Ох, батюшки, — сказал старик, обернувшись и посмотрев на них. — Какой стыд. Тебе придется меня простить.

— Вас простить? — удивился Ной. — Но шумят же часы.

И тут они обиженно взвизгнули. Ной не удержался и хихикнул, прикрыв рукой рот.

Такие звуки издавал Чарли Чарлтон — когда время шло к обеду, у него в животе всегда начинало так же странно урчать и мисс Умнитч понимала, что пора посмотреть на часы, и говорила: «Ничего себе! Уже столько? Пора обедать!»

Но только Ной засмеялся, как та его часть, которая велела ему сбежать из дома, пристыдила его уже за то, что он улыбнулся. Ной умолк. Он так давно не смеялся, что ему было совсем как ежику, когда тот вылезает наружу после долгих месяцев спячки и не очень уверен, должен ли он вообще делать то, что с ним происходит само собой. Ной быстро потряс головой и вытолкнул смех изо рта, загнал его в угол лавки игрушек, и там он упал на кучу деревянных кубиков. Там его найдут лишь в конце будущей зимы.

— Это очень необычайные часы, — произнес он, наклонившись ближе, чтобы рассмотреть их получше. Но только он нагнулся к ним, секундная стрелка немедленно перестала вращаться и опять задвигалась, лишь когда мальчик отступил на шаг. Завертелась она при этом быстрее — нагоняла упущенное время.

— Лучше не пялиться, — посоветовал старик, мудро кивая. — Александру это не нравится. Сбивает с шага.

— Александру? — Ной оглянулся, рассчитывая увидеть в лавке кого-то еще. Вдруг он кого-то не заметил? — Александр — это кто?

— Александр — мои часы, — ответил старик. — И притом очень стеснительные. Что на самом деле вполне удивительно, потому что, по моему опыту, часы обычно большие хвастуны, почти всегда куда-то спешат, вечно тикают, словно без этого не могут. Александр же не таков. Ему лучше, если на него совсем не обращать внимания, честно говоря. Он у меня с норовом. По национальности — русский, понимаешь, а это странная публика. Я его нашел в Санкт-Петербурге, в Зимнем дворце русского царя. Конечно, было это довольно давно, но он все равно работает на загляденье, особенно если с ним беседовать о религии или политике. От этого он только заводится.

— Ой, я совсем не хотел его обижать, — сказал Ной, не знавший, что обо всем этом и думать. — Просто он так смешно урчал, вот и все.

— А, но это потому, что настало время обеда, — ответил старик и радостно хлопнул в ладоши. — Он мне об этом напоминает, притворяясь, что урчит у него в животе. Это у него такая шутка. Русские — большие весельчаки, не находишь?

— Но у часов же нет животов, — озадаченно заметил Ной.

— Правда?

— Нету. У часов есть маятники или балансиры. А еще бывает такая штука, называется генератор, — она вибрирует, и от нее все часы идут правильно. Мне на последний день рождения дядя Тедди подарил конструктор «Собери себе часы за сутки». Я их две недели собирал.

— Неужели? И как получилось?

— Не очень. Верное время они показывают только два раза в сутки, а иногда — еще реже.

— Понятно, — сказал старик. — Но ты все равно, по-моему, очень много о них знаешь.

— Мне просто нравится все научное, — объяснил Ной. — Однажды я, наверное, стану астрономом. Я присматриваюсь к этой профессии и еще нескольким.

— Ну, тогда мне придется поверить тебе на слово, — сказал старик. — Я всегда считал, что это у него в животе, но, вероятно, ошибался. Как бы там ни было, пора обедать.

— А мне показалось, вы уже пообедали, — сказал Ной. Он чуточку приободрился от разговоров о еде. Не ел Ной уже так давно, что опасался, не упадет ли вообще в обморок.

— Я просто перекусил, только и всего, — ответил старик. — У меня курица оставалась. И салат. И несколько колбасок — они бы испортились, если б я их сегодня не съел. И бутерброд с сыром. А потом ломтик торта, чтобы сахаром заправиться. Плотной едой такое и назвать нельзя. В общем, я полагаю, ты сам-то голоден, нет? Рано же небось из дому ушел.

— А откуда вы знаете? — спросил Ной.

— Так это видно по твоим ботинкам, разумеется, — ответил старик.

— По ботинкам? — И Ной посмотрел вниз, но ничего необычайного у себя на ногах не заметил. — Как вы видите по ботинкам, во сколько я ушел из дому?

— Посмотри на подметки, — сказал старик. — Они еще влажные, и к ним пристали травинки, — хотя уже подсыхают и остаются у меня на полу. Это значит, что ты ходил по траве вскоре после того, как на нее пала роса.

— А, — сказал в ответ Ной, поразмыслив. — Конечно. Об этом я не подумал.

— Когда сносишь столько башмаков, сколько я, поневоле начнешь интересоваться чужой обувью, — сказал старик. — Это у меня просто такой пунктик, вот и все. Безвредный, я надеюсь. В общем, коли так, ты бы, вероятно, не отказался что-нибудь съесть? Еды у меня немного, но…

— Я бы очень хотел, — быстро ответил Ной и весь просиял. — Весь день ничего не ел.

— Правда? А дома тебя разве не кормят?

— Кормят, — сказал мальчик, немного помявшись. — Да вот только вся штука в том, что я ушел оттуда до завтрака.

— И зачем же?

— Ну, дома ничего не было, — ответил Ной. И соврал.

Старик посмотрел на Ноя так, будто ни единому слову не поверил, и у мальчика по щекам пополз румянец. Ной отвернулся и перехватил взгляд одной марионетки на стене. Та немедленно сама перестала на него смотреть, как будто вид мальчика, говорящего неправду до обеда, ей противен.

— Ну, если ты проголодался, — наконец произнес старик, — полагаю, мне лучше тебя накормить. Пойдем-ка со мной наверх. Там мы наверняка найдем такое, что тебе придется по душе.

И он направился в угол лавки, вытянув перед собой правую руку. В тот же миг на стене образовалась ручка, старик повернул ее, и отворилась дверь на лестницу вверх. У Ноя от удивления открылся рот — мальчик был уверен, что еще секунду назад никакой двери там не было, — и он перевел взгляд с нее на старика, потом опять посмотрел на дверь, потом опять на старика и опять на дверь. Вообще-то он бы и дальше так смотрел то на одного, то на другую, покуда старик не положил конец этому безумию.

— Ну? — спросил он, обернувшись. — Ты идешь или нет?

Ной помедлил всего лишь миг. Сколько он себя помнил, ему твердили, что лишь очень глупые мальчики заходят в чужие коридоры с незнакомыми людьми, особенно если никто не знает, что они тут. Папа всегда ему говорил, что мир — очень опасное место для жизни, хотя мама утверждала, что не стоит пугать мальчика, ему достаточно просто помнить, что не все приятные на вид люди действительно приятны.

— По-моему, ты сомневаешься, — тихо произнес старик, словно прочел мысли Ноя. — И правильно. Но я тебя уверяю, беспокоиться тут не о чем. Даже из-за того, как я готовлю, волноваться не нужно. Когда я был моложе, я много раз мимоходом бывал в Париже и многому научился у одного из величайших поваров своего времени. Осмелюсь утверждать, омлет я делаю наравне с лучшими.

Ной так и не понял до конца, правильно он поступает или нет, но в животе у него урчало так же, как и в часах, а те воззрились на него, словно замышляли недоброе, и нетерпеливо постукивали ножкой по прилавку. Голод оказался сильнее — Ной быстро кивнул и поспешил к старику и вслед за ним в открытую дверь.

А за нею он оказался у подножия очень узкой лестницы. Как и все марионетки в лавке, ступеньки и стены здесь были деревянные. По перилам тянулась причудливая резьба, и Ной потрогал ее. Желобки приятно легли под пальцы. Они были очень ровные, как будто их тщательно вырезали, а потом сгладили рубанком, чтобы не осталось случайных заноз. К удивлению Ноя, лестница вела не прямо вверх, как это было у него дома, а шла кругами, поэтому старика впереди Ной не увидел — тот уже свернул. Видеть друг друга они вообще могли, только если их разделяло не больше пары ступенек.

Они лезли и лезли наверх, круг за кругом, еще и еще, пока Ною не стало интересно, на какую высоту они уже забрались. Снаружи казалось, что над самой лавкой всего один этаж, не больше. Но лестница тянулась просто бесконечно.

— Какая до ужаса длинная лестница, — произнес Ной, и голос его задрожал: мальчик пытался перевести дух. — Вы не устаете ходить по ней вверх и вниз каждый день?

— Устаю, разумеется, больше, чем раньше, — признался старик. — Конечно, когда я был моложе, я бегал вверх и вниз по этой лестнице по тысяче раз в день даже не задумываясь. А теперь все иначе. У меня на все уходит больше времени. Здесь вообще-то двести девяносто шесть ступенек. Или двести девяносто четыре. Ровно столько же, сколько в падающей Пизанской башне. Не знаю, считал ли ты.

— Не считал, — ответил Ной. — Но сколько же их, двести девяносто шесть или двести девяносто четыре?

— Вообще-то и столько, и столько, — сказал старик. — У лестницы, смотрящей на север, на две ступеньки меньше, чем у лестницы, смотрящей на юг, поэтому на самом деле все зависит от того, с какой стороны подходить. Ты же бывал в Италии, я полагаю?

— Ой, нет, — покачал головой Ной. — Нет, я вообще нигде не бывал. Дальше, чем сюда, я никуда от дома раньше не уходил.

— А я в Италии провел счастливейшие годы, — с грустью в голосе произнес старик. — Некоторое время даже прожил под самой Пизой и каждое утро бегал к башне, а там поднимался и спускался бегом по лестнице, чтобы не потерять форму. Приятно вспомнить.

— Вы, похоже, во многих местах побывали, — заметил Ной.

— Да, мне очень нравилось путешествовать в молодости. Ноги у меня на месте не стояли. Теперь-то все, конечно, иначе. — Старик повернулся и посмотрел на мальчика. — Но мне кажется, ты уже устал подниматься, верно?

— Немножко, — признался Ной.

— Что ж, — сказал старик, — тогда, наверное, стоит здесь остановиться.

Едва он произнес эти слова, как Ной услышал, как у него за спиной вверх по лестнице кто-то быстро топает, и затаил испуганно дыхание: он был уверен, что внизу никого не осталось. Потом повернулся, боясь того, кто или что может там появиться, а затем ахнул и прижался к перилам. Мимо, пыхтя и сопя, пробежала та дверь, которую они оставили на первом этаже. Дверные щеки смущенно багровели румянцем.

— Простите-извините, — запыхавшись, пробормотала дверь, крепко вжимаясь в стену перед ними. — Заболтался с часами, не уследил за временем. Они как заведутся, так их не остановишь, не так ли?

— Все в порядке, Генри, — ответил старик, протянул руку и повернул дверную ручку. — Боюсь, я нынче не могу себе позволить вторую дверь, — добавил он и посмотрел на Ноя с неловкой улыбкой. — Приходится довольствоваться одной. Очень неудобно, что поделать, но последние десятки лет дела идут медленно.

Ной не сообразил, что на это можно ответить, и довольно долго простоял на лестнице, а потом стряхнул все же удивление и заглянул сквозь Генри в тесную кухню. В ней одновременно были чистота и беспорядок, если такое вообще возможно. А посмотрев на пол, Ной поразился: половиц там было раза в три меньше, чем нужно, между досками зияли широченные щели, и каждая могла бы запросто поглотить восьмилетнего мальчика. Ной всмотрелся, но ничего, кроме глубокой тьмы внизу, не разглядел. Довольно неожиданно, потому что в потолке первого этажа Ной не заметил ничего неподобающего.

— Так что, зайдем? — осведомился старик, шагнув в сторону, чтобы мальчик зашел в кухню первым. Вежливость для него была превыше всего.

— Но… пол, — выдохнул Ной. — Если я туда зайду, я тут же провалюсь.

— Ах да, — вздохнул старик. — Мне следовало объяснить. В прошлом году мне пришлось пустить кое-какие половицы на дрова, когда те у меня закончились. Должен признаться, они были не очень этим обстоятельством довольны, а для меня то был не самый блистательный поступок. Но как бы то ни было, оставшиеся восполняют нехватку прекрасно. Смотри.

И он беззаботно шагнул в кухню, а Ной глядел на него во все глаза. Едва старик сделал первый шаг, все половицы принялись за дело — они подскакивали, прыгали и ерзали, щели между ними постоянно перемещались, но старик ни разу не оступился и не провалился: любая доска оказывалась у него под ногой ровно в тот миг, когда он собирался на нее наступить.

— Как необычайно, — сказал Ной и удивленно покачал головой, после чего решил попробовать сам. Для него половицы устроили то же самое — они срывались с прежних мест и устилали ему путь, чтобы он не успел провалиться во тьму. Только теперь они, казалось, больше скрипят, и Ною почудилось, что он слышит, как они запыхались.

— Не привыкли к двоим, — объяснил старик. — Вероятно, теперь больше устанут. Может, не стоит на них слишком налегать. Итак, сдается мне, — еда!

На стойку выложили еду разных видов, и Ной осторожно двинулся к ней, облизываясь на ходу и прямо-таки истекая слюной. В каком восторге сейчас был бы голодный осел, подумал мальчик, если бы его пригласили на пиршество.

— Прошу, — сказал старик, обводя рукой стойку — Угощайся. Просто бери тарелку и клади себе все, чего пожелаешь. Если не хватит, я уверен, найдется что-нибудь…

— Нет-нет, — быстро ответил Ной. — Этого хватит с лихвой. Большое вам спасибо, сэр.

Его вдруг переполнила нежность к хозяину — и благодарность за такую доброту. Он положил на тарелку холодного мяса, капустного салата, булочку, кусок голландского сыра, пару крутых яиц, несколько сосисок, ломоть бекона, горку хрена и решил, что для начала, видимо, ему хватит. Кучка сочных на вид апельсинов, подскакивая, вся выжималась в графин на краю стойки, и Ной дождался, когда они закончат, а потом налил себе стакан.

— Ну, что бы ты ни делал, спасибо говорить не стоит, — рявкнул один апельсин, ныне выжатый до изможденной и жеваной корки, которая лежала узлом на стойке и сердито смотрела на мальчика.

— Спасибо, — быстро сказал Ной и на всякий случай отошел подальше.

На оконной лавочке сидел деревянный медвежонок в ярко-красном галстуке-бабочке. Седые волосы падали ему на глаза. Ной решил присесть с ним рядом, чтобы поесть, но медвежонок глухо зарычал, когда мальчик к нему направился, и Ной замер, не очень понимая, что же ему делать дальше.

— Садись вот сюда, мальчик мой, — пригласил его старик, показывая на один из двух стульев, стоявших у кухонного стола. Потом немного подумал и взял новое полено и стамеску потолще и поострее той, что была у него внизу. И принялся долбить дерево — сперва осторожно, а потом все увереннее. — Почему бы еще разок не попробовать? — спросил он с улыбкой.