Афганистан

507 г. от Р. Х

Всякий раз, когда у меня портилось настроение, я шел на выжженный солнцем пустырь в Бамианской долине [Бамианская долина лежит в 200 км от афганской столицы Кабула, является единственным проходом через горы Гиндукуша. Знаменита комплексом древних буддийских монастырей, в частности двумя высеченными в скалах гигантскими статуями Будды (VI в.), включенными в список Всемирного наследия ЮНЕСКО (уничтожены весной 2001 года). По мнению некоторых экспертов, статуи Бамианской долины были созданы одним мастером.], где среди гор из песчаника, окружавших водоем, откуда мы брали воду, я чувствовал себя словно в кругу друзей. Мальчиком, когда я впервые заинтересовался камнями, я проводил там много времени, подбирая выпавшие обломки и с помощью молотка и стамески изображая на камне людей и животных, какими я их видел и знал, либо что-нибудь странное, навеянное моими фантазиями.

Нередко я заимствовал образы прямиком из моих снов — мальчик в кандалах; другой мальчик поднимается по веревке в небо; лодка, перевернувшаяся во время шторма на море, — и я просыпался с этими видениями, столь живо пульсировавшими в моей голове, что воссоздать их казалось почти такой же необходимостью, как и дышать.

Ныне моя мастерская процветает, заказов на религиозные изображения хоть отбавляй, обычно это статуи Будды, которые ставят в дверном проеме, дабы отвадить злых духов. Вскоре после бурных событий, связанных с бракосочетанием моей сестры, Хаканг, мой двоюродный брат, начал вести учет моим заработкам, чтобы я мог целиком сосредоточиться на своем ремесле. Такое разделение обязанностей было мне только на руку, ибо Хаканг ладил с цифрами, а я нет.

Наверное, именно сочетание наших талантов привело к тому, что обо мне заговорили даже в землях, где я доселе никогда не бывал, а также к неожиданному вызову во Дворец Вишну, где мне предложили работу, умопомрачительную на первый взгляд, а на второй — невероятно захватывающую.

Однажды утром откуда ни возьмись примчался гонец с приказом доставить меня в город — вроде бы султан пожелал увидеться со мной. И что же этому великому человеку могло понадобиться от такого простолюдина, как я? Но, разумеется, иного выбора, кроме как подчиниться, у меня не было, и после семичасовой езды верхом я прибыл в город, где меня сразу отвели в баню и передали на руки четверым молодым банщицам. Весьма конфузный ритуал поджидал меня, но крайне необходимый, ибо, по словам гонца, воняло от меня, как от осла, неделю провалявшегося в собственных испражнениях, и предстать в столь непотребном виде перед Его Величеством означало бы нанести султану тягчайшее оскорбление.

Банщицы раздели меня и подвели к глубокой ванне. Над водой поднимался пар, пропитанный самыми что ни на есть дурманящими запахами, и я с облегчением погрузился на дно, куда запахи не проникали. Ни одна женщина не прикасалась ко мне с тех пор, как убили мою жену, и теперь я разрывался между плотским желанием и застенчивостью, поскольку банщицы тоже сняли одежды и залезли в ванну, вооружившись жесткими мочалками с намерением стереть дочиста грязь с моей кожи и дорожную пыль. Вожделения я не смог утаить, как ни старался, но банщиц это ничуть не смутило, и когда я вновь стал чистым и сухим, они равнодушно отвернулись от меня, словно я был для них пустым местом, всего лишь очередным посетителем с набухшим фаллосом, — впрочем, этот хотя бы к ним не приставал.

Одетый в свежую чистую одежду, я благоухал экзотическими маслами, шевелюра моя лоснилась, плотно облегая голову, и меня сразу же отвели в приемную, где я немедля пал на колени, целуя пол. В таком положении я оставался, пока мне не разрешили подняться. А когда разрешили, от страха я не мог смотреть в лицо султану, глаза мои не смели подняться выше середины его груди. Одновременно я пытался делать вид, будто не замечаю двух монахов, стоявших справа от трона повелителя, один из них ухмылялся, забавляясь моей очевидной растерянностью.

— Слухи о твоих умениях достигли наших ушей, — сказал султан, малорослый, приземистый и диковинно причесанный: густые желтые волосы были уложены пирамидой на самой макушке, и казалось, что об острую вершину этой пирамиды можно порезать палец.

Султан вынул из вазы виноградную гроздь, глянул на нее мельком и бросил мальчику, сидевшему у его ног на бирюзовой подушке. Ребенок срезал несколько ягод серебряными ножницами, угостился ими, не умер мгновенно и также броском вернул гроздь своему хозяину. Султан начал шумно смаковать виноград, давя ягоды челюстями.

— Говорят, в наших краях ты наилучший работник по камню и для своих соседей вытесал много прекрасных статуй Будды.

Я поблагодарил его за добрые слова и признал, что да, я кое-что смыслю в этом мастерстве.

— Твой отец тоже работал с камнем? — спросил султан. — И ты пошел по его стопам?

Я покачал головой:

— Моя мать, Ваше Величество.

— Мать? — переспросил он, подавшись вперед от удивления.

— Естественно, она этим не зарабатывала, — поспешил я сгладить произведенное мною впечатление. — Но мать всегда умело обращалась с камнем и стамеской и учила меня этому ремеслу, когда я был еще ребенком.

— Весьма необычно.

— В каком-нибудь другом мире она стала бы отличным каменотесом, — добавил я.

— Благо мы не живем в таких местах, — буркнул султан и взмахом руки положил конец моим рассуждениям. — Давай больше не говорить о женщинах. Я спрашивал о твоем отце. Что он за человек?

— Он солдат, Ваше Величество, — ответил я. — Точнее, был солдатом.

— Он умер?

— Нет, но всю свою жизнь воевал, и тело перестает его слушаться. Ныне он прикован к постели, мои мать и тетя ухаживают за ним, а он изводит их своими капризами.

— Трудный больной?

— Очень трудный, Ваше Величество.

Султан кивнул, поразмыслил чуток.

— Однако он, должно быть, гордится тобой, — уверенно заявил султан, и я решил не говорить ему, что на самом деле уважения к моему ремеслу отец никогда не питал, поэтому я просто кивнул в знак согласия. Затем султан познакомил меня со старшим из двух монахов, стоявших у трона. Звали его Санаваси, и теперь он приближался ко мне малюсенькими шажками, едва слышно клацая ногами по полу, чем напоминал мне утенка. Крепко прижав ладони друг к другу, монах закрыл глаза и поклонился мне, я в точности воспроизвел это приветствие.

— Мы с радостью закажем статую Сиддхартхи Гаутамы Будды для возведения оной на каменной поверхности горы в Бамианской долине, — заговорил он таким тоненьким голоском, что я подумал, не в самом ли раннем детстве удалили ему те части тела, что делают человека мужчиной. — Мы с радостью приглашаем вас возглавить это начинание. Статуя станет подарком ко дню рождения жены султана и возвеличит его четырнадцать детей.

Я с удивлением воззрился на него. Все мои работы были сделаны из камней, найденных в долине, но у меня было заведено перетаскивать эти глыбы в мастерскую, где я и создавал своих богов. Прежде мне и в голову не приходило высекать изображения на поверхности скал. Однако это еще не означало, что нечто подобное нельзя сделать, и предложение монаха уже казалось весьма любопытным.

— Смею ли я понимать это так, что статуя будет видна всем, кто проходит мимо горы? — спросил я.

— Да.

— То есть статуя будет в некоторой мере больше, чем человек. Предполагаете установить ее для странников там, где они могли бы отдохнуть и вознести молитву?

— Не совсем, — ответил монах идеальным сопрано. — Мы радуемся, воображая статую столь огромной, что она будет видна с далекого расстояния. Таким образом мы выкажем нашу беззаветную любовь к Будде, да пребудет имя его в вечном сиянии славы, что станет могучим источником вдохновения для нашего народа.

Я молча прикинул размеры, а затем спросил:

— Насколько огромной, по-вашему?

— Вообрази сотню и еще двадцать человек, стоящих друг над другом, — сказал султан, поднимаясь с трона и запихивая руку под одежды, чтобы потереть свое мужское достоинство. Закончив, он опять воссел на трон и той самой рукой поманил одного из своих псов, пес подбежал и жадно облизал руку.

Я уставился на султана, не будучи уверен, правильно ли я его понял. Самая огромная статуя, которую я когда-либо высекал, была высотою в два моих роста, и даже это потребовало изрядных усилий. Высечь статую в шестьдесят раз выше стало бы ни с чем не сравнимым достижением.

— Надеюсь, ты не собираешься сказать, что такое невозможно, — прищурился султан.

— Нет, Ваше Величество, — ответил я, хотя и думал про себя, что так оно и есть. — Однако подобное сооружение я не смог бы возвести в одиночку. Мне потребовалось бы много людей, работающих под моим началом, исполняющих мои приказания, тогда как я занимался бы художественной стороной и наблюдал за продвижением работ.

— Сколько человек? — осведомился султан.

— По меньшей мере сорок, — брякнул я наугад, не зная, рассмеется он в ответ на мою просьбу или нет.

— Мы рады снабдить вас этим числом людей, — откликнулся Санаваси столь торопливо, что навел меня на мысль: он заранее все продумал и предложил бы мне больше, попроси я его. — Статуя, что вы создадите, переживет века, а имя нашего великого султана с благоговением будут произносить наши потомки на протяжении многих и многих столетий. Мы благодарны вам.

Султан тут же сделал мне знак удалиться, и Санаваси увел меня в помещение поменьше, где мы обсудили, сколько и каких материалов мне понадобится, сроки завершения работ и мое жалованье — внушительное жалованье, но куда важнее была оказанная мне честь. Несколько дней спустя я покидал дворец, исполненный решимости создать величайшую статую, какой прежде не видывали во всем мире.