Кто-то должен сообщить обо всем Остину. Ужасно будет, если он узнает о трагедии из газет или телевизионного репортажа.

«Придется это сделать мне. Ведь я была к нему ближе всех».

Образы сразу трех людей хаотично замелькали в ее сознании. Стэнвей задал ей вопрос, на который она меньше всего была расположена давать ответ. Даже самой себе. «Близкий друг?»

Близкий? Гораздо больше, чем то, что имел в виду доктор. Децимус, афроамериканец, гетеросексуал, был счастливо женат и более не интересовался белыми девушками. Теперь эта экзотика — не для него (а кто, кстати, расскажет про случившееся Зене и их детям?). Экзотика состояла как раз в том, что к Пег Манкиевич, настоящему эталону роскошной женственности, он относился как к… другу.

Пусть Остин сам скажет Зене. И веселого вам всем Рождества!

После этого хаос окончательно воцарился в ее голове. Словно в магическом кристалле, Пег увидела последовательность событий, спровоцированных этой смертью. Она буквально услышала, как тысячи людей станут повторять версию, озвученную Стэнвеем: «Он был под наркотой, потому и выпрыгнул из машины. Либо он был полный идиот!»

Но она-то знала Децимуса Джонса как в высшей степени разумного и рассудительного человека! А если в его жизни и были наркотики, то с ними он давно завязал. Наверняка кто-нибудь подсунул ему таблетку. В еду или в питье. А он и не заметил. Зачем? Чтобы любой ценой дискредитировать!

Неожиданно Пег осознала, что сидит, тупо уставившись на череп со скрещенными костями, намалеванный на дверце соседней припаркованной машины, — знак того, что трейниты совсем недавно прошлись по парковке, где стоял ее «хейли». Ее собственный автомобиль они, естественно, не тронули.

Да, именно так. Дискредитировать. Эти тупые, находящиеся во власти стереотипов пластиковые люди, которые ничего не ценят, кроме долларов, конечно же, не хотят делить свою полуразрушенную планету хоть с кем-либо, кто решил выбраться из раз и навсегда предназначенной ему жизненной колеи. Чернокожий малолетний правонарушитель, каковым Децимус был в ранней юности, обязан был умереть либо в уличной драке, либо в тюрьме. Но чтобы он сменил стиль жизни, получил образование и в свои тридцать лет выглядел как врач или даже священник — от этого их с души воротило.

Пег вдруг почувствовала, как и ее охватывает приступ тошноты. О господи! Она схватила сумочку, нащупала в ее глубине таблетку, которую следовало выпить еще час назад, положила в рот и, несмотря на ее размер, постаралась проглотить — даже не запивая.

Сегодня без этого нельзя.

Наконец Пег окончательно взяла себя в руки и повернула ключ, торчащий из приборной доски. Запасов пара было вполне достаточно, и машина двинулась вперед мягко и бесшумно.

И совершенно не загрязняя окружающую среду. Никаких соединений свинца, совсем немного углекислого газа и в основном вода. Слава и хвала тем, кто изобрел такие машины во имя спасения человечества от его собственной глупости.

Чтобы попасть в свой офис, ей после выезда со стоянки следовало бы повернуть направо. Но она повернула налево. Во всей Америке было, вероятно, не больше сотни людей, способных найти Остина Трейна тогда, когда он им был нужен. Если бы редактор газеты, где работала Пег, знал, что она является одной из этой сотни, он устроил бы преизрядную истерику из-за того, что она ни разу не воспользовалась этим обстоятельством во благо газеты.

Неизлечимо кровоточащее сердце

…ветеран кампаний в Индокитае и на Филиппинах стал еще одним из бывших офицеров, принявших участие в реализации программы усыновления «Дубль-В». Офицер взял в свою семью восьмилетнюю девочку-сироту с ужасным шрамом, ставшим, как предполагают врачи, результатом воздействия напалма. Комментируя свой шаг, офицер заявил: «Я никогда не воевал с детьми. Мы воевали с теми, кто хотел разрушить нашу жизнь». В ответ на просьбу прокомментировать рост популярности программы «Дубль-В» Президент, отправляясь на ланч, организованный членом его фан-клуба (там он должен был произнести речь о международных делах), заявил: «Если для них закрыть парадную дверь, они обязательно вломятся через заднюю». Запрос конгресса относительно возможных взяток, полученных Федеральным земельным комитетом…

Корень проблемы

— «Гуси-гуси, га-га-га…»

Дождь шел сплошным потоком, и дворники не успевали сметать воду с ветрового стекла. Дорога была отвратительна. Леонард Росс с трудом удерживал свой полноприводный «лендровер» на дороге, болезненно морщась, когда колесо попадало в очередную выбоину.

— «Есть хотите? — На хрена?!»

Из-за рева двигателя и шума дождя разобрать слова песни доктора Уильямса было трудно, но общий смысл был понятен — старая детская песенка, хотя и с вариациями.

— «Так летите! — Сам лети…»

Очередная выбоина. Рефлекторно Леонард глянул назад — все ли в порядке с оборудованием — и тут же пожалел: сзади сидел эскортировавший его полицейский, у которого кожа на физиономии мокла от какой-то болезни, а Леонарда и так мутило.

— «Да не сдохни по пути…» — радостно завершил куплет доктор и, даже не переведя дыхания, спросил: — Сколько вы уже работаете с этой конторой, «Спасем Землю»?

Леонард не сразу понял, что это вопрос.

— Около четырех лет, — наконец сказал он.

— И раньше здесь никогда не были?

— Боюсь, что нет.

— Чему тут удивляться! — хмыкнул Уильямс. — Надеюсь, хоть вас вооружили всем необходимым.

Леонард кивнул. Чего-чего, а уж информации у него предостаточно — даже в голове звенело. Но сама страна — это был сплошной парадокс! Начать хотя бы с того, что когда он увидел имя человека, который должен был стать его контактным лицом в Гуанагуа, то подумал, что тот окажется американцем. Уильям же, как выяснилось, был англичанином да еще и маньяком, который в этой удушливой субтропической жаре и влажности имел глупость и терпение носить твидовый пиджак! Хотя все это вполне соотносилось с традициями страны, жители которой еще триста с лишком лет назад отказались считать свой главный город столицей только потому, что губернатор завел себе любовницу. Да и сейчас они к своей столице относятся с таким пренебрежением, что даже не построили к ней толковой железной дороги, а международные авиакомпании отказываются туда летать — некого возить!

— Каждый раз, — говорил между тем доктор Уильямс, — когда кто-то пытается вытащить эту страну из задницы, что-то случается и все идет прахом. Бог, что ли, так развлекается? Ведь эти «Тупамарос» действительно способны на многое. Понятно, не здесь, а в городах. А здесь…

Уильямс вновь хмыкнул и продолжил:

— Посмотрите на эту дорогу. По местным стандартам это шикарное шоссе. Но люди не могут вывезти товар на рынок, продать и заработать. А нет денег — ничего не купишь, даже инструменты. Но время от времени какой-нибудь умник решает спасти страну. Все по его совету начинают сажать не то, что обычно сажают для себя, — кофе, хлопок, а то, что хорошо идет на внешнем рынке. Вся страна дышит энтузиазмом, надеждой. И тут раз — и кризис! И вся напряженная работа коту под хвост! Как и в этот раз. Впрочем, вы все…

Не закончив предложения, доктор Уильямс тронул руку Леонарда и тот, повинуясь, нажал на тормоза. Вглядевшись через залитое дождем стекло, Леонард увидел, что они подъехали к убогой деревеньке, вокруг которой росли кофейные деревья, маис и бобовые. На первый взгляд поля и посадки были вполне ухоженными, но, приглядевшись, Леонард увидел — и деревья, и кустарник почти совсем завяли, словно хозяин давно покинул их.

Выбравшись из машины, Уильямс сказал:

— Возьмите приборы.

— Как?

— Дождь не прекратится еще несколько недель, поэтому придется привыкать.

Леонард нехотя подхватил сумку с оборудованием и нырнул в водный поток, извергающийся с небес. Очки сразу же запотели, но снять он их не мог — без них он был совершенно беспомощен по причине никудышного зрения. Чувствуя, как вода заливается ему за воротник, Леонард двинулся за Уильямсом по мокрой земле.

— Совершенно не важно, где вы будете искать, — сказал Уильямс, остановившись возле первого кофейного дерева. — Эти твари здесь повсюду.

Кивнув, Леонард достал совок и принялся копаться в грязи. Поработав несколько секунд, он поднял голову и спросил:

— Вы ведь англичанин, доктор, верно?

— Если быть точным, валлиец, — ответил Уильямс.

— Вас не обидит, если я спрошу, зачем вы сюда приехали?

— Из-за девушки, если угодно.

— О, простите, я не хотел…

— Лезть в мои личные дела? Ничего страшного! Она была дочерью одного из работников посольства в Лондоне. Очень красивая. Мне двадцать четыре, ей девятнадцать. Но ее родители были католиками из Комайагуа, и очень строгих правил, и они не хотели, чтобы их дочь выходила за методиста. Поэтому ее отправили домой, а я закончил учебу, все это время экономя на всем, чтобы купить себе билет. Я думал, что, когда приеду, мне удастся убедить ее родителей в серьезности моих намерений. Я был готов даже перейти в католичество.