Революционные организации разрисовывали своими лозунгами любую доступную поверхность: серп и молот коммунистической партии и культовый лик Че Гевары, алфавитный суп из аббревиатур, представляющих профсоюзы, партизанские армии и студенческие организации. На стенах вырастали зубчатые короны из битого стекла, торчащего прямо из бетона, — семьи, которым было что терять, огораживались против городской бедноты. Я попал в Латинскую Америку во время демографического взрыва, так это называли: высокая фертильность здешних женщин наложилась на улучшение общественного здравоохранения, что означало и бо́льшую продолжительность жизни. Демографы гадали на кофейной гуще и предсказывали катастрофу, голод и лишения в масштабах континента. Буквально всем и каждому мерещилась угроза социального катаклизма. Никто не подозревал, что желание женщин завести побольше детей так резко упадет по мере переезда в города и расширения кругозора. Но к 1980-м годам это произошло, и сегодня население Латинской Америки стареет быстрее, чем растет. Так что будущее может оказаться совершенно не таким, каким его хотят видеть.
Во время холодной войны — гонки вооружений между СССР и США — Латинская Америка стала своего рода полем битвы, геополитической шахматной доской. Марксистские партизаны и националистические режимы противостояли армиям собственных стран — союзникам вооруженных сил США. Эту историю я расскажу подробно ближе к концу книги, а пока достаточно сказать, что с тех пор экономика и политическая стабильность в регионе неуклонно растут. Однако рост свободного рынка, похоже, делает богатых богаче, бедных беднее, а средний класс еще более средним. В Латинской Америке, где принадлежность большинства к среднему классу скорее мечта, чем реальность, такой рост означает, что проигравшие многократно превзойдут победителей числом. Победители и проигравшие. Богатые и бедные. Завоеватели и побежденные. Хозяева и рабы. Это старый-престарый конфликт, лежащий в основе всей латиноамериканской истории. Его корни тянутся в 1492 год.
Европейцы больше не ездят ни на спинах туземных носильщиков, как когда-то в Колумбии, ни в носилках на плечах африканских рабов, как в Бразилии. Но повсюду в Латинской Америке у богатых кожа по-прежнему светлая, а у бедных — темная. Потомки испанцев, португальцев, а позже и прочих европейцев, переселившихся в Латинскую Америку, до сих пор стоят у власти, а потомки рабов и порабощенных индейцев до сих пор служат им. Спустя полтысячелетия это уже явное непреходящее наследие того факта, что африканцы, европейцы и коренные американцы не объединились на нейтральных условиях, как пешеходы, одновременно пришедшие на автобусную остановку. Напротив, меж ними стоит вся история их розни. Чтобы понять Латинскую Америку, нужно понять ее историю. Вот о чем вся эта книга.
Вкратце: в 1550-х годах испанские и португальские колонизаторы навязали свой язык, свою религию и свои социальные институты коренным американцам и порабощенным африканцам — людям, которые работали на них в рудниках и на полях, а также служили им за столом и в постели. Так прошло три столетия. Все начало меняться (по крайней мере, отчасти), когда латиноамериканские страны обрели независимость и в 1820-х годах первыми в мире создали целый ряд конституционных республик. Власть народа, избранная народом для народа. Знакомо звучит? Во всяком случае, таков был план. И на протяжении бо́льшей части следующих двух столетий это не работало — конечно, в том числе из-за тяжести противоречивой истории Латинской Америки. В центре внимания оказались две политические идеологии.
Первая из них — классический либерализм. Вам, впрочем, может понадобиться новое прочтение этого термина. Обратите внимание, что в Латинской Америке либерализм не подразумевает заботы о благополучии обездоленных людей, как в США XXI века. Вместо этого либерализм означает правительство, ограниченное в полномочиях, и экономическое невмешательство. Это более широкое, более историческое, более международное толкование понятия «либерализм», отсылающее в итоге к основным принципам Конституции США — комплексу ценностей и практик, сложившемуся в 1600-х и 1700-х годах во Франции и Англии. Некоторые называют это «классическим» либерализмом. Либеральная идеология отдавала предпочтение прогрессу, а не традиции, разуму, а не вере, универсальным ценностям, а не местным, и свободному рынку, а не государственному контролю. По крайней мере, либералы в целом ставили идею равенства граждан выше укоренившихся привилегий и превозносили представительную демократию над всеми другими формами правления. И 1776, и 1789 годы (ознаменовавшие американскую и французскую революции) для мирового либерализма — знаковые даты. Латиноамериканские либералы издавна дружат с США и международным капитализмом, хорошим примером могут служить сегодняшние неолибералы, о которых говорится в последней главе.
Неолибералы, сторонники глобализации, хотят, чтобы Латинская Америка не отрывалась от мирового коллектива. Эта партия почти всегда ориентировалась на европейские или американские модели, и сегодняшние неолибералы это поддерживают вдвойне. В целом европейский и американский опыт либерализма привел к процветанию. Такова сейчас универсальная модель современности на глобальном Западе: либеральное государство и его экономическое дополнение — рыночный капитализм. С другой стороны, реальный опыт Латинской Америки в отношениях с либерализмом и капитализмом, как мы увидим дальше, весьма неоднозначен. Неограниченное экономическое невмешательство редко приводило к стабильному объективному процветанию, напротив, усиливалась тенденция к расширению прав и возможностей тех, кто уже находился на вершине этих резко стратифицированных обществ. Иногда это приводило к кошмарным сценариям.
Второй развивающейся идеологией, главным соперником либерализма в Латинской Америке, был национализм. Еще одна крупная историческая идея, требующая уточнения, особенно если вы склонны рассматривать национализм просто как угрозу свободной торговле. За последние два столетия поверхность земного шара вместо королевств и империй покрыли владения суверенных наций, и это преобразование поистине дух захватывает. Национализм таким образом действительно стал главной темой современной истории, иногда разрушительной, иногда созидательной. В двух словах, это идея о том, что каждый человек — часть нации, и о том, что нации должны управляться самостоятельно. Последняя часть делает национализм базовой идеологией мировой деколонизации. Первая часть — о принадлежности каждого — связывает правящие элиты с людьми, которыми они правят, а управляемых — друг с другом. Чем прочнее эти связи, тем сильнее нация. В политическом смысле национализм нельзя назвать ни правым, ни левым. В Латинской Америке развитие наций было долгосрочным проектом, который на протяжении всего XIX века осуществлялся в творческих кругах, в министерствах и в конечном счете в государственных школах. В XX веке национализм сплотил массы и бросил вызов либеральным ценностям, таким как свободная торговля.
Националисты хотят, чтобы Латинская Америка шла за другим барабанщиком. Сопротивление внешнему контролю и влиянию всегда было для них одной из главных движущих сил. В противопоставление универсальным моделям современности националисты апеллируют к национальной уникальности и самобытности. Они мыслят в категории «национальной семьи», которая должна заботиться о своих, особенно о более слабых. Некоторые латиноамериканские националисты — консерваторы, приверженцы местных традиций, прежде всего религиозных. Однако большинство среди них сейчас составляют социалисты и социал-демократы, в политическом спектре стоящие левее либералов. Сегодняшний национализм во многих странах бросает левый вызов либерализму. И в большинстве стран Латинской Америки президентов-националистов поддерживают те, кто меньше всего выиграл от глобализации.
Либерализм и национализм сменяли друг друга у власти больше века, и их соперничество еще далеко не окончено. Однако история Латинской Америки — отнюдь не только экономика и политика, но также богатейшая культура и множество интересных людей, не говоря уже о бурных потоках крови и огня. Но прежде, чем мы начнем наш рассказ, обратимся к последней теме для размышления.
