— Что… — снова начал было Кибре.

По правому подлокотнику трона со скрежетом прошелся металлический коготь. Все четверо сыновей по-прежнему оставались неподвижны. Кровь из раны теперь вытекала не струей, а редкими каплями. С губ Хоруса сорвался вздох. Его пальцы сжали подлокотник, и лезвия когтей глубоко впились в черный камень. Он поднял голову. Веки медленно опустились, бледные губы приоткрылись. Луперкаль словно исчезал и вновь появлялся, переставая существовать и растворяясь в тенях.

Малогарст шагнул вперед.

Глаза магистра войны открылись.

Кривой почувствовал на себе взгляд Хоруса, и его обдало волной жара. Он ощутил, как тело заледенело, как плоть взорвалась на части, разлетевшиеся отсюда и до последнего мига бытия, как душа превратилась в неумолчный крик, что будет звучать до самого конца времен.

Хоруса на мгновение окутала рябь, тут же сгинувшая.

— Все… все в порядке, Мал, — проговорил он.

Все четверо его сынов опустились на колени. Жужжание сервоприводов их доспехов прозвучало в тишине слишком громко. Кривой услышал свист собственного дыхания под маской и позволил себе немного расслабиться.

Хорус медленно и глубоко вдохнул. Рана на его боку закрылась. О ней напоминала лишь тонкая царапина на броне, влажная от крови. Малогарст уловил тихий, едва различимый стон.

— Повелитель, — подал голос Аксиманд, — вы…

— Наша диспозиция и силы? — спросил магистр войны. Его лицо все еще было бледным, но тени уже постепенно проступали на нем, заостряя черты.

— Флот авангарда — с нами, — ответил Аксиманд, не отрывая взгляда от примарха. — Линейные флоты легиона «Ахерон», «Стикс» и «Харон» по-прежнему находятся в системе вместе со вспомогательными группировками «Беллум», «Катулл», «Ни-Ро-Дельта», «Дютеррон» и «Ноктис». Столкновения продолжаются, но пока что мы сильнее. Врата Бета-Гармона открыты.

— И тем не менее вы отозвали авангард? — уточнил Луперкаль.

— Повелитель, вы были…

— Я знаю, Маленький Хорус, — ответил магистр войны и закрыл ненадолго глаза. — Я знаю. Вы отлично справились, сыны мои.

Бета-Гармон уже столько месяцев поедал их армию, разгрызал броню и лакомился телами и снарядами. Войска, сохранившие верность Императору, сопротивлялись так отчаянно, что за время сражений за систему пролилось больше крови, чем за последние пять лет Великого крестового похода. Однако выбора не было ни у армии Императора, ни у тех, кто сражался на стороне магистра войны. Бета-Гармон служил воротами в сегментум Солар. Сеть варп-путей сходилась и расходилась из системы, как паутина. По ней флотилии могли добраться от Терры до самых дальних звезд. Это были не единственные врата во владения Солар, но значение имели только они.

Теперь же тяжелый засов наконец-то сдвинулся. Хорус лично выступил на поле битвы, и с ним отправился небольшой отряд самых лучших легионеров. Тенью следуя за магистром войны, они оставляли за собой лишь тьму и пламя.

Малогарст по обыкновению остался на «Духе мщения», среди той бесконечной гармонии сил — как временных, так и мистических, — что заставляла двигаться колеса боевой машины Хоруса. Адъютанту магистра войны не было нужды воочию видеть, как его повелитель шагает по полю боя и как падают замертво те, кто осмелился выступить против него.

Все шло согласно предсказанию. Враги пали, и битва, продолжавшаяся так долго, подходила к логическому завершению.

Но затем Хорус. шагавший сквозь кровь и пепел, — бог империи, которую ему суждено было завоевать, — пал.

Пал без единого удара.

И его сыны забрали кровоточащее тело с поля боля, как уже случалось однажды.

Малогарст первым поднял голову, чтобы взглянуть на магистра войны, сидящего на троне. Голову советника пронзила острая боль. Перед глазами поплыло, и он ощутил вкус крови во рту.

Он опустил взгляд. Боль притихла, но не умолкла.

— Чего вы желаете, повелитель?

— Времени, — хрипло ответил Хорус, и Малогарст ощутил, как больно ему говорить. — Времени почти не осталось. Пошлите за ними. Мы… мы должны собраться, прежде чем…

Глаза магистра войны закрылись. Ощущение агонии исходило от него, как волна жара от внезапно вспыхнувшего пламени. Кривой стиснул зубы. В виске запульсировала боль, перед глазами поплыли цветные пятна. Хорус неподвижно сидел на троне. По стенам и полу зала танцевали тени, словно тело магистра войны засияло. Но никакого света не было.

Малогарст заставил себя встать. Он попытался поднять голову, но безуспешно. Подскочивший на ноги Аксиманд отшатнулся назад. Тормагеддон замерцал, субстанция, из которой состояло его тело, пошла рябью, как плохая пикт-трансляция. Кибре, по-прежнему стоявший на коленях у трона, вонзил пальцы в каменный пол, чтобы удержаться на месте.

— Идите… — словно издалека проговорил Хорус, — призовите их… Моих братьев…

— Господин, — начал было Малогарст, и его голос задрожал от боли, накатывающей и отпускающей, как прибрежная волна.

— Улланор… — прошептал Луперкаль. — Улланор…

Он умолк, и его глаза закрылись. Тени замерли, оставив бледного магистра войны истекать кровью на троне.

Лайак

Под аккомпанемент криков «Трисагион» шел сквозь варп. Поверх его обшивки были пригвождены тридцать две тысячи семьсот шестьдесят восемь человек. Все они еще дышали, когда корабль нырнул из ледяного реального космоса в царство богов. Все они были в каком-то смысле живы и теперь — мгновение их смерти растянулось и превратилось в бесконечную агонию.

Вокруг них роились демоны, цеплялись за обшивку, купались в страданиях и безумии людей, чьи души расстались с телами. Со стороны острый силуэт «Трисагиона» казался окутанным шевелящимся хитином и влажной плотью. Над лоснящейся поверхностью возвышались факельные башни, алые языки пламени мерно колебались в такт мучительным воплям и вою кормящихся демонов.

«Красота… — прошептал голос в мозгу Лайака. — Истина…»

Он кивнул.

— Слава Четырем Вечным, ибо Они есть все сущее, — громко проговорил он, продолжая литанию, которую безостановочно читал с тех пор, как «Трисагион» прошел сквозь завесу в Священное Царство. — Слава Восьмеричной Истине, ибо она Вечна. Слава Первому кругу слуг, ибо они есть высшие…

Лайак сидел в башне, в самом центре пола из черного стекла, перед иллюминатором из хрусталя. Вокруг него стояли восемь закутанных в плащи фигур. Они размахивали кадилами, заполняя пространство дымом благовоний. В присутствии Кровавого Апостола молельщики предпочитали прятать свой благословенный облик — под их плащами скрывалась безумная смесь умерщвленной и мутировавшей плоти. Все они отдали свое зрение и слух, чтобы служить ему — Зарду Лайаку, Первому капеллану Безмолвных. Он был одновременно откровением и жертвой, а право сопровождать его — наивысшим благословением. И потому их души не вынесли бы вида его лица без маски или звуков тех слов, которые он произносит без свидетелей.

Далеко позади, у единственного выхода из святилища башни, виднелись еще две фигуры — огромные, сгорбленные, с головы до ног облаченные в одежды из красного бархата, складки которых устилали пол. Они стояли неподвижно. В воздухе перед каждым из них висело по свече, слепленной из человеческого жира, крови и жженых костей. На черной поверхности свечей проступали оккультные символы. К ногам гигантов падали абсолютно прозрачные капли.

«Он уже близко», — подумал Лайак и осознал, насколько правильна эта мысль.

Мягким движением апостол поднялся на ноги. На нем не было ни одежды, ни доспехов: в минуты размышлений он предпочитал помнить, что создан из плоти. От самой шеи и до пальцев ног кожу Лайака покрывали выжженные слова на пятистах двенадцати языках, человеческих и чужеродных. Цивилизации, говорившие на них, погибли тысячи лет назад, но апостол владел ими всеми.

— Уш-на-катал! — позвал Лайак, на мгновение закрыв лицо руками. Он ощутил, как его зов утек в Священное Царство, и услышал ответ.

Черный дым сгустился вокруг него, сплелся в призрачные фигуры, похожие на рисунки тушью на пергаменте. Клубы становились все гуще, превращались в призрачные лица. Они заходились беззвучным криком, выплевывали проклятия, рыдали. Сознание апостола наводнил шепот множества голосов.

Кто вы?

+Я не хочу умирать…+

Кто вы?

+Прошу, пощадите…+

Кто вы?

+Клятвопреступник…+

Кто вы?

+Ты оскверняешь все, что когда-то было для тебя свято…+

Кто вы?

+3ачем ты это делаешь?..+

— Ус-ка-тед! — скомандовал апостол.

Дымные фигуры вытянули прозрачные пальцы, касаясь его кожи, обжигая ледяным огнем.

+Мы знаем тебя, Безымянный…+ зашипели голоса в его голове.

+Мы помним…+

+Мертвые помнят…+

Лайак стиснул зубы. Боль была такой острой, словно в самом сердце его существа взорвалась сверхновая. Как будто внутри бушевал пожар, как будто стальные когти вонзались в кости.

Как будто он умирал и перерождался.

Тень вокруг него начала сгущаться, превращаясь в доспехи. Чем темнее она становилась, тем четче виднелись очертания керамитовых пластин, наплечников и латных перчаток. Черные полосы превращались в схемы и провода, соединяясь нервной системой апостола, пока наконец он не оказался закован в пепельно-серую броню, оставив открытой только голову.