— Честно сказать, мне тоже не вполне по вкусу, — согласилась женщина. — Я считаю, его более поздние работы все же получше всяких там лосей и яхт, но это не тема для дискуссий. Вообще он продавался скрытно, выставок не устраивал, так что мне не выпадало случая выразить ему вежливо свое неприятие. А между тем есть в Портленде один или два ценителя, которые всерьез его коллекционируют, да еще кое-что из своих работ он раздал по друзьям. Дочь его время от времени выставляет на продажу кое-что из запасников, и представьте себе, всякий раз словно из ниоткуда всплывает какая-нибудь пара покупателей. Думаю, большинство из тех, кто его собирает, или знали его лично, или же их привлекает, как бы это выразиться, его мистический флер. Я слышала, прежде чем бесследно пропасть, он вообще отошел от живописи, так что его картины теперь представляют определенную раритетную ценность.

— Вы ничего не помните о его исчезновении?

— Слухи, разумеется, ходили. Насчет конкретных обстоятельств пресса распространялась не особенно — у нас же газеты то как с цепи срываются, то вдруг осторожничают, — но мы-то по большей части были в курсе, что некоторые из детей, которым он оказывал помощь, впоследствии снова подвергались насилию. Встречались такие, кто хотел его, как видно, очернить, даже среди тех, кто не верил в его прямую причастность.

— У вас насчет этого есть какое-то мнение?

— Мнение? Их может быть только два: либо он был причастен, либо нет. Если да, то и добавить нечего. Если нет… Знаете, я не специалист, но, наверное, не так-то легко было разговорить тех детей о том, что им пришлось пережить. Причем уже изначально. Быть может, повторное насилие лишь заталкивало их все глубже в свою оболочку. В самом деле, не могу сказать.

— Вы вообще были знакомы с Клэем?

— Так, пересекались то тут, то там. Помнится, один раз я пробовала завести с ним разговор на каком-то фуршете, но он в основном отмалчивался. Сдержанный такой, отстраненный человек, тише воды ниже травы. И впечатление было такое, что жизнь ему в тягость. Кстати, все это происходило как раз перед его исчезновением, так что в данном случае внешность, как говорится, не была обманчива.

Она отвлеклась, чтобы дать указание молодой ассистентке, вывешивающей у окна холст:

— Куда ты, это же вверх ногами!

Я поглядел на полотно, где изображалась вроде как слякоть, со всеми вытекающими. Ассистентка, накренив голову, посмотрела на холст, затем на меня.

— А вы откуда знаете? — спросил я.

Прозвучало как будто с эхом: оказывается, мы с молодой сотрудницей произнесли вопрос синхронно. Сотрудница улыбнулась мне, я ей. Наспех прикинув разницу в возрасте, я решил ограничивать себя улыбками тем, кто родился до восьмидесятого года.

— Филистеры, — усмехнулась Джун.

— Что это за картина? — поинтересовался я.

— Абстракция без названия.

— Получается, художник, вероятно, и сам не знает, что это?

— Не исключено, — сделала вывод Джун.

— Так я опять о Дэниеле Клэе. Вы говорите, люди, собирающие его работы, возможно, его знали. А кто конкретно, сказать не можете?

Галеристка отошла в угол и рассеянно почесала за ухом собаку. Та снова на меня гавкнула, чтобы я не тешил себя иллюзией о возможности к ним присоединиться.

— Один из них Джоэл Хармон.

— Банкир?

— Да. Вы его знаете?

— Наслышан, — ответил я.

Джоэл Хармон, отставной президент ИБП, Инвестиционного банка Портленда. В восьмидесятые значился в числе прокредитованных на реконструкцию Старого порта. Его снимки все еще иной раз всплывали в газетах, по большей части там, где затевалось какое-нибудь празднество в масштабах города. Обычно он представал на них с супругой и в окружении свиты из раболепствующих почитателей, донельзя возбужденных стойким духом свежих банкнот. Популярность Хармона во многом объяснялась его богатством, властью и той тягой, которой эти два элемента влекут обычно тех, у кого значительно меньше и того и другого. Ходил осторожный шепоток, что у него «глаз на женщин», даром что внешностью он заметно уступал своим вышеперечисленным достоинствам, нивелируясь до уровня где-то между «потянет с пивом» и «я столько не выпью». Хармона я видел в разных компаниях, но лично нас друг с другом не знакомили.

— Они с Дэниелом Клэем водили дружбу. Знакомы были, кажется, еще с колледжа. Я знаю, что Джоэл после смерти Клэя приобрел пару его холстов, а на протяжении их дружбы не раз получал картины от него в подарок. Видимо, прошел-таки тест Клэя на соответствие. Клэй был очень щепетилен насчет того, кому продавать или дарить свои работы. Ума не приложу почему.

— Вам действительно не нравилась его живопись?

— Дело, может, не столько в живописи, сколько в нем самом. Он меня необъяснимо тяготил. Было в нем что-то на редкость безрадостное. Кстати, у Джоэла Хармона на этой неделе прием. Так сказать, светский раут. Они у него происходят регулярно, и у меня на них постоянно открытое приглашение, была бы охота. А я ему некоторых интересных художников подгоняю. Он хороший заказчик.

— Прочите меня к себе в пару?

— Нет, сама к вам набиваюсь.

— Буду польщен.

— Еще бы. Может, увидите и кое-что из полотен Клэя. Только, чур, Джоэлу не досаждать. А то мне счета оплачивать.

Я заверил Джун, что буду сама обходительность. Ее это, похоже, как-то не убедило.

Глава 4

Я возвратился к себе в Скарборо и бросил «Сатурн», в «Мустанге» сразу ощутив себя на десяток лет моложе или, по крайней мере, лет на десять менее зрелым, что вовсе не одно и то же. Ребекке Клэй я позвонил удостовериться, что расчетное время выхода у нее не изменилось, и попросил, чтобы ее кто-нибудь проводил до машины. Ей предстояло показывать помещение пустующего универмага по Лонгфелло-сквер, а потому я дожидался ее на парковке за магазинчиком «Джо смок». Там стояло с полтора десятка автомобилей, все пустые. Я пристроился в местечке, откуда просматривались и Конгресс-стрит, и площадь, прихватил в кафетерии «Джо смок» сэндвич с цыпленком-гриль и зеленым перчиком и, поглощая его в машине, стал ждать появления Ребекки. В аллейке возле парковки кучковалась, покуривая, горстка бездомных с магазинными тележками. По внешности ни один из них на описание преследователя не тянул.

Клиентка позвонила, когда проезжала мимо автовокзала у собора Святого Иоанна, и я сказал ей припарковаться перед тем зданием, куда она сейчас собирается. Женщина, которой нужно было офисное помещение на нижнем этаже, дожидалась ее прибытия у входа. Они обе вошли в здание, и дверь за ними благополучно закрылась. Окна были большие и чистые, так что я из машины отчетливо видел их обеих.

Кряжистого человека я не замечал до тех пор, пока он, пройдя нечетной стороной улицы, не остановился прикурить. Он возник словно из ниоткуда и примостился у заградительного барьера за стоянкой. Сигарету мужчина держал вертикально между большим и указательным пальцами правой руки и нежно ее вращал, разминая. При этом он неотрывно следил через улицу за женщинами в окне магазина. Во вкрадчивом движении его пальцев было что-то чувственное, быть может, оттого, что он пристально смотрел на Ребекку. Постояв, незнакомец не спеша вставил сигарету в рот, предварительно помусолив фильтр о губы, и поднес к ее кончику спичку. Что примечательно, спичку он не отбросил и не задул, а продолжал удерживать между двумя пальцами — большим и указательным, — дав огоньку постепенно добраться до их кончиков. Я ждал, что с уколом боли он ее отбросит, но он этого не сделал. Когда спички осталось всего ничего, он ее отпустил и сронил себе в ладонь, дав ей догореть прямо на коже. Лишь тогда он лодочкой повернул ладонь книзу, и обугленные остатки спички упали на асфальт. Я щелкнул объективом цифрового аппаратика, который держал в машине. В этот момент мужчина обернулся, словно уловив, что теперь не только он за кем-то следит, но следят и за ним. Я ушел спиной в сиденье, но успел уловить его лицо и разглядел на лбу три параллельных шрама, о которых говорила Ребекка. Когда я посмотрел в ту сторону снова, незнакомца там уже не было, но я понял, что он просто отошел в тень магазинчика: приблудный ветерок вынес наружу сизоватую завитушку сигаретного дыма.

Из магазина со стопкой каких-то бумаг показалась Ребекка. Ее спутница шла рядом, оживленно о чем-то говоря. Обе женщины улыбались. Я набрал Ребекку по сотовому и первым делом предупредил, чтобы она, держа трубку, не переставала улыбаться.

— Держитесь к «Джо смоку» спиной, — сказал я. Мне не хотелось, чтобы наблюдатель заметил на ее лице реакцию и таким образом понял, что я его срисовал. — Ваш поклонник стоит у магазинчика. Ни в коем случае туда не смотрите. Сейчас перейдите улицу и зайдите в «Каннингем букс». Держитесь непринужденно, как будто вам сейчас некуда девать время. Оставайтесь там до моего прихода, ясно?

— Ясно, — ответила она чуть сдавленным голосом.

Надо отдать Ребекке должное, выражение лица у нее не сменилось, не выдало никаких эмоций. Не изменился и характер движений. Попрощавшись за руку с клиенткой, она посмотрела вначале налево, затем направо и неторопливо пошла через дорогу к книжному магазину, в который зашла целенаправленно, как будто только туда и стремилась. Я вылез из машины и быстро двинулся в сторону «Джо смока». Там я никого не застал; лишь окурок и жженые остатки спички указывали на то, что приземистый незнакомец здесь все-таки стоял. Кончик сигареты был сплюснут. Отчего-то мне показалось, что окурок все еще ало тлел, когда человек сдавил его пальцами. Я почти чувствовал запах обожженной кожи.