Но мысль о том, что она каким-то образом породила эту историю, привела Цереру в смятение. В юности ей нравилось рисовать, но в позднем подростковом возрасте она забросила это дело, когда поняла, что все, что делает, — это лишь пытается воспроизвести окружающий мир. Настоящие же художники создавали мир заново, что было за пределами ее возможностей. Знанием она обладала в достаточной мере, но чего ей не хватало, решила тогда Церера, так это воображения. Теперь же, наверное, эта способность находить душевное спокойствие в незнании, которая и привела ее к выдумыванию чего-то несуществующего, вполне могла быть обретена ею, хотя и в другой форме — в виде слов, а не рисунков.

Церера встала. Ей пора было уходить. Она поцеловала Фебу на прощание.

— Она выглядит такой маленькой, — произнесла Церера, обращаясь не к Оливье, а к кому-то невидимому, потому что в ее голосе слышались нотки упрека. Она все больше и больше привыкала высказывать свои мысли вслух, особенно когда оставалась с Фебой наедине. Это был способ нарушить тишину и дать дочери понять, что она рядом. Феба никак не реагировала, но Цереру это не останавливало. В тот день, когда это произойдет, все окончательно потеряет смысл. — С каждой неделей она все больше худеет. Я вижу это по ее лицу.

И вот так мы иногда и теряем людей: не разом, а понемногу — словно ветер сдувает пыльцу с цветка.

— Я видел ее медицинскую карту, — сказал Оливье. — Ваша дочь — боец. Если кто-то и сможет выкарабкаться, так это она.

— Вы очень добры, — отозвалась Церера, совершенно машинально. Она давно уже научилась давать заученные ответы, но Оливье, похоже, был не из тех, кого они способны удовлетворить.

— Это были бы пустые слова, не будь это правдой, — добавил он. — И я никогда не стал бы лгать ни вам, ни Фебе.

Церера ничего не ответила. Ложь или правда, сейчас это не имело никакого значения.

— Не думаю, что смогу и дальше продолжать в том же духе, — прошептала она. — У меня уже нет сил.

И где-то некая женщина услышала эти слова и придвинулась ближе.

V

AUSPICE (среднефранц.)

Гадание по поведению птиц

Оливье проводил Цереру до выхода из «Фонарного дома» и постоял рядом с ней, пока она застегивала пальто — на улице было прохладно. Небо было ясным, серп луны так низко завис над каким-то старым домом на востоке, что казалось, будто можно встать на его крышу и прикоснуться рукой к этому мертвому миру в небесах.

— Что это за дом? — спросила Церера. — Это часть вашего центра?

— В некотором роде, — ответил Оливье. — Много лет назад там жил один писатель. Он написал всего одну книгу, ставшую довольно известной, — она опубликована под псевдонимом. Он заработал на ней неплохие деньги, но жизнь его не была особо счастливой.

— Вот как?

— Его жена умерла при родах вместе с их ребенком, и он так больше никогда и не женился. Просто безвылазно сидел в этом доме, писал свой роман и скромно жил на вырученные средства. А ближе к концу своей жизни основал благотворительную организацию на доходы от этой книги, а также на деньги, оставленные ему отцом, которые он никогда не тратил. Его отец во время войны был взломщиком шифров в Блетчли-парке [Блетчли-парк — особняк, расположенный в Блетчли (в городе Милтон-Кинс) в графстве Бакингемшир в центре Англии. В период Второй мировой войны в Блетчли-парке располагалось главное шифровальное подразделение Великобритании — Правительственная школа кодов и шифров. Здесь взламывались шифры и коды стран Оси и была спланирована операция «Ультра», нацеленная на дешифровку сообщений «Энигмы».], а потом изобрел что-то связанное с компьютерами и программными кодами, что сделало его довольно богатым. Эти деньги были потрачены на покупку земли для «Фонарного дома» и бо́льшую часть его строительства. Проценты от фонда по-прежнему идут на наше содержание — вместе с авторскими отчислениями, поскольку книга по-прежнему продается, что позволяет нам оказывать помощь тем, кто не в состоянии платить.

— Когда он умер? — спросила Церера.

У нее сохранилось смутное воспоминание обо всей этой истории — мимолетное упоминание со стороны ее матери или отца после того, как она ушла из дома, впоследствии отброшенное как что-то несущественное.

— Вообще-то, строго говоря, о смерти тут речи не идет, — сказал Оливье. — Я хочу сказать, что сейчас-то его, конечно, уже давно нет в живых, но официально он просто исчез и, наверное, даже до сих пор значится пропавшим без вести в каком-нибудь полицейском досье. Как бы там ни было, он был уже дряхлым стариком, когда пропал, а это случилось почти двадцать лет тому назад.

Постоянно ходят разговоры о том, чтобы превратить этот дом в еще один корпус центра или отдать его под офисные помещения, но некоторые его части довольно старые и защищены всякими ограничениями касательно того, что там можно перестраивать, а что нет. Поначалу попечители пытались сдать его в аренду, но никто не хотел надолго обосновываться там, и тогда его ненадолго открыли для публики как музей, но поддерживать его в рабочем состоянии было чересчур уж хлопотно. После этого этот дом использовался в качестве архива, а теперь пустует. Половицы прогнили, в крыше дыры, но благотворительные средства можно использовать здесь с куда большей пользой, и никто больше не хочет тратить их на ремонт этой развалюхи.

Даже при лунном свете Церера могла сказать, что когда-то это была весьма впечатляющая усадьба — и, наверное, могла бы опять стать таковой, если б кто-то был готов вложить в нее деньги.

— Почему никто не захотел там жить? — спросила она, уловив в голосе Оливье нерешительность.

— Старые дома и все такое… — неопределенно ответил тот. — Сами же знаете, каковы некоторые люди.

— Нет, все-таки скажите мне: каковы некоторые люди?

Оливье проинспектировал свои ботинки и попытался подать то, что сказал дальше, в легкомысленном ключе.

— Они утверждали, будто там обитает нечто потустороннее, поэтому и не захотели там оставаться. Были расторгнуты уже три договора аренды, прежде чем все окончательно отказались от этого дома.

— Потустороннее? Вы хотите сказать, привидения?

— Или воспоминания — что, наверное, одно и то же. И к тому же не слишком-то хорошие.

— Почему вы так решили?

— Потому что, если б они были хорошими, все эти люди не снялись бы с места и не уехали, согласны? А сейчас мне лучше вернуться на отделение, пока кто-нибудь не подумал, будто меня украли феи.

— А вы бывали в этом доме?

— Раз или два.

— И?..

— Я не стал там задерживаться. — Теперь Оливье был абсолютно серьезен. — Дом и вправду не казался совсем уж пустым.

Когда он приготовился вернуться к своим обязанностям, Церера задала последний вопрос:

— А как назывался роман — тот самый, на доходы с которого платят за это место?

— Он называется «Книга потерянных вещей», — сказал Оливье. — Вообще-то я подумал, что вы наверняка его читали.

— Почему вы так решили?

— Потому что в нем есть Скрюченный Человек, прямо как в вашей истории.

— Нет, не думаю, что когда-либо слышала о таком персонаже. Или человеке.

— Ну что ж, — заключил Оливье, — теперь услышали.

* * *

Подходя к своей машине, Церера увидела, что от парковки через лес к востоку вьется колдобистая тропинка, и задумалась, не ведет ли та к дому, хотя у нее и не было планов заглянуть туда в столь поздний час. Может, она и не верила в привидения, но прочла достаточно детективов, чтобы знать, что с человеком, вздумавшим прогуляться ночью по лесу, могут приключиться всякие неприятности, а Милтон-Кинс и его окрестности отнюдь не застрахованы от преступлений. Даже у злой ведьмы имелись все шансы подвернуться под руку грабителю, забреди она сдуру куда-нибудь не туда.

На нижней ветке дуба, отмечавшего начало тропинки, Церера вдруг заметила какое-то движение — это оказался тот старый грач: один глаз на месте, другой потерян из-за чьих-то когтей.

— Нет… — произнесла она. — Такого просто не бывает! Не мог же ты последовать за нами сюда!

Птица трижды каркнула, и в ответ послышался звук, до жути похожий на смех. Держась подальше от дуба, Церера наклонилась и начала собирать камни.

— Сейчас я покажу тебе, что происходит с грачами, которые думают, будто нашли легкую добычу… — пробормотала она. — Сейчас тебе хочется, чтобы то, что забрало твой глаз, вернулось и довершило дело!

Но когда Церера вновь подняла взгляд, грач уже улетел.