VI

EAWL–LEET (ланкаширск.)

Сумрак — или, буквально, «совиный» сумрак

На следующее утро Церера спала допоздна и снов не видела — а если и видела, то содержания их не запомнила. Последующие часы она провела, распаковывая коробки с одеждой и книгами, в том числе с вещами своей дочери. У Фебы в коттедже была своя спальня, в которой уже хранились некоторые ее пожитки, но теперь Церера добавила все остальное, даже повесила плакаты Фебы и фотографии из их бывшей лондонской квартиры. Ей было невыносимо оставлять комнату как есть, потому что это означало бы признать, что ее вера в возможность выздоровления дочери способна пошатнуться. Хотя не исключено, что здесь присутствовал и некий элемент суеверия — как будто, даже намекнув на такой исход, она могла привести его в исполнение.

Коттедж был скромных размеров, но с обширным садом на задах, в настоящее время основательно заросшим и ограниченным на своем северном краю рощицей старых тисовых деревьев, которую он делил с небольшим кладбищем, не использующимся с конца девятнадцатого века. Церера предполагала, что некоторые могли бы счесть близость кладбища тревожной или угнетающей, но сама так не считала. Повзрослев, она ощущала его просто как часть пейзажа, временами будоражащую — например на Хэллоуин, — но в остальном едва заметную. Поскольку те, кто покоился на этом кладбище, в основном принадлежали к беднейшим слоям местного сообщества, каменных надгробий здесь было мало, и кто-то, незнакомый с его историей, мог запросто пройти мимо, не заметив назначения этого места. Едва заметный контур лица, образованного листвой — Зеленого Человека [Зеленый Человек — языческий символ и популярный мотив в искусстве раннего Средневековья: скульптура, рисунок или иное изображение человекоподобного лица в окружении из листьев или как будто сделанного из них. Мотив «зеленого человека» имеет множество вариаций и присутствует во многих культурах по всему миру, часто отождествляясь с вегетативным воплощением природы.], выглядывающего из-за одного из старых воротных столбов, — свидетельствовал о верованиях куда более древних, чем христианство.

У северного края кладбища протекал небольшой ручей, в котором, как утверждал ее отец, скрывались водяная лошадь и речная фея — мол, Церера вполне могла бы заметить их, если б достаточно долго сохраняла неподвижность. Но Церера никогда не видела ни лошади, ни феи, отчего в конце концов заподозрила, что отец просто изобрел их для того, чтобы чем-то занять ее, когда ему захочется почитать или посмотреть футбол. На востоке этот ручей огибал небольшой холм — по словам некоторых людей, на самом деле волшебный курган, поскольку некогда считалось, будто Потайной Народ — фейри, к которым относились и феи, и эльфы, и прочие подобные существа, — обустраивал свои жилища рядом с кладбищами, чтобы забирать души упокоившихся там. Ее отец всегда относился к этому пренебрежительно, хотя бы потому, что, по его мнению, это было все равно что ставить телегу впереди лошади: эти курганы были гораздо старше человеческих захоронений, и как раз поэтому люди неосознанно предпочитали располагать кладбища рядом с курганами, а не наоборот. Кроме того, отец столь же презрительно относился к тем, кто из осторожности обходил грибные кольца, приписывая их присутствие проискам фейри. Как он объяснил Церере, грибные нити — мицелий — прорастают под землей как раз в форме круга; это была чистая наука, и в этом не было ничего мистического. На такой вот эзотерике и основывались статьи для фольклорных журналов.

Но особенно Церера любила рощицу, отделявшую их участок от кладбища. Растущие там деревья были известны как «ходячие тисы»: достигнув земли, ветви родительского ствола наслаивались друг на друга и разрастались, пуская корни и давая жизнь новым деревьям — и образуя при этом всякие интересные арки и гроты, которые с удовольствием исследовала сначала Церера, а затем и Феба. Хоть и благополучно заброшенные, тисы продолжали процветать: вечнозеленые, с ветвями, покрытыми лишайником и корой, при ближайшем рассмотрении не только коричневой, но и красной, зеленой и фиолетовой. Очень красивой, но при этом и опасной — содержащей ядовитый токсин, которым в прошлом смазывали наконечники стрел, так что даже пустяковая царапина могла оказаться смертельной; и, как гласили местные предания, однажды его нанесли на стебли и шипы букета свежесрезанных роз, которые затем были отправлены некоей дочерью пекаря своей сопернице в сердечных делах, которая впоследствии погибла в страшных мучениях.

При наихудших обстоятельствах вернувшись в дом своего детства, Церера вновь нашла утешение в близости этих тисов, поскольку они выстояли, несмотря ни на что. Поврежденные, покрытые шрамами, изъеденные вредителями, они по-прежнему упорствовали, отказываясь поддаться смерти. Даже дробянка, которая всегда вызывала у ее матери отвращение, дарила Церере надежду. Ныне обитающие на садовой скамейке, эти сине-зеленые водоросли, занесенные ветром в виде спор с кладбища, после дождя образовывали на газоне и садовой мебели прозрачные клейкие комки. С одной стороны, Церера признавала, что это растение, бесспорно, отвратительно, но с другой — оно было цепким, жизнестойким. Дробянка могла оставаться в высохшем, вроде совершенно безжизненным состоянии в течение многих лет или даже десятилетий, только чтобы в выбранное природой время возродиться вновь. Мать, окажись она вдруг сейчас здесь, немедленно смыла бы все эти слизистые комки из шланга, но Церера предпочла оставить их без внимания.

Устав от переездных хлопот, она поехала в супермаркет, чтобы пополнить запасы в кладовой и холодильнике, а затем, повинуясь какой-то минутной прихоти, отправилась за книгами, что после наезда случалось крайне редко. Они с Фебой просто обожали порыться на книжных полках, хоть и предпочитали старые букинистические магазины новым, пусть даже на месте большинства таковых и пооткрывались благотворительные комиссионки. С другой стороны, даже когда букинистические магазины существовали практически повсеместно, Церера частенько задумывалась, не входило ли в их задачу закрываться как можно чаще — просто на случай если кто-то вдруг войдет и нарушит их хорошо изученный беспорядок, действительно купив книгу. Уловок у продавцов подержанных книг было множество: таблички «Буду через пять минут», которые оставались на месте часами или днями; кое-как нацарапанный номер телефона, по которому требовалось позвонить, чтобы попасть в магазин, но на который все равно никто не отвечал — если даже предположить, что он вообще подключен; а однажды ей попалось объявление, аккуратными печатными буквами выведенное на разлинованном листочке, всего пять слов: «Временно закрыто по причине смерти», которое вызвало куда больше вопросов, чем дало ответов — не в последнюю очередь касательно того, что ж тут было временным: закрытие или смерть.

В «Закутке» — ближайшем детском книжном магазинчике, расположенном в Олни, — она купила единственный экземпляр «Книги потерянных вещей», оставшийся на его полках. Поскольку Феба пользовалась щедростью писателя, Церера предположила, что ей следует получше знать творчество ее благодетеля и выяснить какие-то подробности его жизни в интернете. По словам Оливье, жизнь эта была окрашена печалью, хотя и не определялась ею. Писатель нашел способ превратить свою боль в роман, и этот роман частенько помогал другим справиться с их болью. Как раз для этого-то и существуют литературные произведения — или хотя бы те, что важны для нас: они помогают нам лучше понимать других людей, но при этом, в свою очередь, могут заставить нас ощутить себя понятыми и не столь одинокими в этом мире. Церере подумалось, что это как раз то, что ей сейчас нужно, поскольку еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой одинокой.

Но ей по-прежнему не давала покоя «Сказка про двух плясуний», которая, словно неосознанно, передалась из головы в уста, из уст в руку, а оттуда на бумажную страницу. Если б это не было написано ею самой, она бы усомнилась, что это вообще ее работа. Как правило, когда Церера писала от руки, то оставляла за собой длинный след из зачеркнутых слов, переосмыслений и исправлений. А когда пыталась подобрать подходящий оборот речи или обдумывала построение предложения, у нее была привычка постукивать кончиком ручки или карандаша по бумаге, оставляя на ней целый рой точек. Однако вчерашний текст был написан с ходу, без единой помарки, и не выказывал никаких признаков колебаний или размышлений.

Вернувшись в коттедж, Церера заварила себе чаю и провела пару часов за своим рабочим столом, заставив себя вновь приступить к работе. Уже приближались три крайних срока, обусловленных договором, и все они касались рекламы товаров, которые она никогда не стала бы покупать, или веб-сайтов, которые в жизни не стала бы посещать, что значительно усложняло задачу убедить других людей это сделать. С другой стороны, если б она соглашалась писать только о тех продуктах, которые ей нравятся, они с Фебой давно оказались бы на улице. В этом-то и одно из главных различий между детством и взрослой жизнью: в детстве частенько приходится делать то, чего вам совсем не хочется — в частности, в случае с Фебой, ходить в школу, делать домашние задания и есть брокколи, — потому что кто-то, кто крупнее и старше вас, велел вам это делать; а став взрослым, вам все равно приходится заниматься тем, к чему не лежит душа, но, если повезет, кто-то вам за это платит, что немного помогает смириться с подобным положением дел.