— Ознакомление с досье и подготовка выводов могут занять пару дней, — подытожила она.

— У меня нет пары дней. Мне нужны твои выводы сегодня же вечером.

— Это невозможно. Извини, но к вечеру я даже не смогу толком начать.

— Пойми, Рейчел, никто мне не верит. Никто не соглашается, что этот человек вообще когда-либо существовал. А в действительности все гораздо хуже: он, скорее всего, и теперь жив. Он есть. Я чую его, Рейчел. Мне нужно уразуметь, как он мыслит, хотя бы отчасти. Мне необходима хоть маленькая зацепка, чтобы сделать его реальным, увидеть наяву: вытащить материалы из этой папки и из них создать его узнаваемый портрет. Помоги, пожалуйста! В моей собственной голове полная мешанина, и нужна помощь со стороны, чтобы все обрело ясный смысл. Нет больше никого, к кому я мог бы обратиться. И потом, ты самый лучший криминальный психолог, которого я знаю.

— Я — единственный криминальный психолог, которого ты знаешь, — слабая улыбка опять мелькнула на ее лице.

— Ну, пусть так.

Рейчел встала со стула.

— Я никак не смогу что-то сделать для тебя уже сегодня. Но давай встретимся завтра в книжном магазине Купа. Скажем, в одиннадцать часов. Я поделюсь с тобой всем, что у меня к тому времени будет.

— Спасибо.

— Пожалуйста. — Она встала и быстро ушла.

Я остановился там же, где останавливался всегда, когда бывал в Бостоне, — в «Нолан Хауз», что в южной части города: это тихий полупансион со старинной мебелью и парочкой приличных ресторанов поблизости. Связавшись с Эйнджелом, я узнал, что в Темной Лощине все тихо.

— Ты виделся с Рейчел? — спросил Эйнджел.

— Да, я ее видел.

— У нее все в порядке?

— Она, кажется, была не особенно рада меня видеть.

— Ты навеваешь на нее грустные воспоминания.

— Со мной всегда так. Может быть, когда-нибудь у кого-то и появятся веселые мысли при виде меня.

— Этого никогда не будет, — возразил он. — Не горюй. И передай Рейчел при случае, что мы о ней спрашивали.

— Ладно. Кто-нибудь выезжал из дома Пайна?

— Младший парнишка отправился в город купить молока и бакалеи, и все. Никакого намека на Билли Перде, или Тони Сэлли, или Стритча. Но Луис по-прежнему настороже. Стритч где-то здесь. В этом-то мы точно уверены. Чем скорей ты вернешься сюда, тем лучше.

Я принял душ и переоделся, после чего отыскал в холле «Нолан Хауз» среди журналов и путеводителей экземпляр дорожного атласа Гуша издания 1995 года. В нем было перечислено девять Медин: восемь в штатах Техас, Теннесси, Вашингтон, Висконсин, Нью-Йорк, Северная Дакота, Мичиган, Огайо и одна в Иллинойсе. Я сразу отверг все города на севере в надежде, что дед был прав насчет южных корней Калеба. Так что оставались Теннесси и Техас. Сначала я попытал удачи в Теннесси, но никто в участке шерифа графства Гибсон не припомнил Калеба Кайла, который примерно в сороковых годах то ли убил свою мать на какой-то ферме, то ли подозревался в убийстве. Но, как обнадеживающе заявил мне помощник шерифа, это не значит, что такого не случалось: он просто имел в виду, что никто из присутствующих не мог вспомнить ничего подобного. Я позвонил в полицию штата, просто так, на всякий случай, но получил тот же ответ: никакого Калеба Кайла.

Было уже почти полдевятого, когда я принялся звонить в Техас. Медина, как оказалось, находилась в графстве Бандера, а не в графстве Медина, поэтому мой звонок шерифу графства Медина не продвинул меня особенно далеко. Но со вторым звонком мне повезло больше, действительно повезло, и я не переставал удивляться, как это мой дед сумел проникнуть так далеко и узнать правду о Калебе Кайле.

Глава 22

Помощник сказал мне, что шерифа зовут Дэн Тэннен. Я подождал, пока меня соединят с его кабинетом. После пары гудков женский голос произнес:

— Алло?

— Шериф Тэннен? — спросил я. И попал в точку.

— Это я, — последовал ответ. — По голосу не скажешь, что вы удивлены.

— А что, надо было удивиться?

— Меня пару раз принимали за секретаря. Дэн — уменьшительное от Дэниэла. Что еще хуже можно придумать? Как я слышала, вы спрашивали о Калебе Кайле?

— Верно, — сказал я. — Я частный сыщик, работаю в Портленде, штат Мэн. Я…

Она перебила меня вопросом:

— Где вы слышали это имя?

— Калеб?

— Угу. Ну, точнее, Калеб Кайл. Так где вы слышали это имя?

— Хорошенький вопрос…

Я подумал: с кого начать? С миссис Шнайдер? С Эмили Уоттс? С моего деда? С Рут Дикинсон, Лорел Тралок и остальных трех девушек, закончивших свою жизнь, покачиваясь на дереве на берегу Малого Уилсоновского ручья?

— Мистер Паркер, я задала вам вопрос.

У меня возникло ощущение, что шериф Тэннен, похоже, не зря ест свой хлеб.

— Извините, — ответил я. — Это довольно запутанное дело. Впервые я услышал это имя, когда был мальчишкой, от своего деда. А на прошлой неделе я слышал его дважды.

И я рассказал ей все, что знал. Она слушала без комментариев, а когда я закончил, долго молчала, перед тем как сказать:

— Это произошло до моего прихода в полицию. Ну, кое-что из этого… Парень жил с матерью в Хилл-Кантри, милях в четырех к юго-востоку отсюда. Он родился, насколько я могу припомнить, не заглядывая в досье, году в 1928 или в 1929, но под именем Ка-леб Брюстер. Его отцом был некий Лайал Брюстер. Последний отправился сражаться с Гитлером и кончил тем, что умер в Северной Африке. А эти двое, Калеб и его мать, с тех пор должны были сами о себе заботиться. Кроме того, Лайал Брюстер так и не потрудился жениться на Бонни Кайл. Бонни Кайл — так звали мать парня. Понимаете теперь, почему я заинтересовалась, услышав, как вы произнесли имя Калеба Кайла? Не так уж много людей знало его под этим именем. Здесь он всегда звался Калебом Брюстером. Как раз до того момента, как убил свою мать.

Она была просто дьявольским отродьем. Так говорили все, кто ее знал. Бонни жила для себя, а мальчишка состоял при ней. Он слыл смышленым, мистер Паркер. В школе всех опережал в математике, чтении — во всем, к чему у него душа лежала. Потом его матери что-то взбрело в голову: ей, видите ли, не нравилось, что он привлекает к себе внимание. И Бонни забрала его из школы. Утверждала, что сама с ним занимается.

— Думаете, она с ним плохо обращалась?

— Думаю, тут многое преувеличено. Правда, припоминаю, кто-то мне рассказывал, как его однажды нашли голышом на дороге между нашим городком и Кервилом, всего в грязи и еще черте те в чем. Полицейские привели его домой к мамочке в одеяле. Парню тогда было четырнадцать или пятнадцать лет. Люди слышали, как он сразу завопил, едва за ним успела закрыться дверь. Она наверняка всыпала ему палкой, я так полагаю. А вот насчет чего-то еще…

Дэн на какое-то время замолчала, и мне послышалось, как на другом конце провода она сделала большой глоток.

— Вода, — пояснила она, — если вас это интересует.

— Вовсе нет.

— Ну, ладно. Как бы там ни было, я ничего не знаю о сексуальном насилии. Об этом шла речь на суде над братьями Менендес. Непонятно, откуда это взялось. Как я уже говорила, мистер Паркер, парень отличался умом. Даже в возрасте шестнадцати-семнадцати лет он был смышленее, чем большинство жителей этого городка.

— Вы полагаете, он это все придумал?

Дэн ответила не сразу.

— Не знаю. Но, если насилие и имело место, ему хватило ума, чтобы попытаться использовать таковое как смягчающее обстоятельство. Вы, должно быть, помните, мистер Паркер, что в то время о подобных вещах не так уж много говорили. Сам факт, что кто-то обнародовал такое, уже был необычен. Короче, думаю, мы никогда не узнаем наверняка, что на самом деле происходило в этом доме.

Но Калеб Кайл отличался не только умом. Здешние жители вспоминают, что он проявлял подлость и даже хуже — мучил животных, мистер Паркер, и развешивал их трупы на деревьях: белок, кроликов, даже кошек и собак.

Никто не видел, как он это делал, но люди знали: это он. Может быть, ему надоело убивать животных и он решился пойти дальше? Имело место и многое другое…

— Вы о чем?

— Так, давайте обо всем по порядку. Через два или три дня после того случая на дороге Калеб Брюстер убил свою мать и скормил ее труп свиньям. Шериф Гарретт и его помощник пришли проверить, как там мальчик, и нашли его сидящим на крыльце и пьющим из кувшина простоквашу. Кухня была вся в крови — кровь на полу, кровь на стенах. Рядом с парнем валялся окровавленный нож. Одежду Бонни Кайл нашли в загоне для свиней рядом с несколькими костями — тем немногим, что оставили от нее свиньи. Да еще маленькое серебряное колечко: один боров выдавил его из себя вместе с пометом. Кажется, он теперь выставлен в Музее границы в Бандерасе вместе с двухголовым ягненком и индейскими наконечниками для стрел.

— А что стало с Калебом?

— Его судили как совершеннолетнего, потом дали срок.

— Пожизненно?

— Двадцать лет. Он вышел, думаю, году в 1963 или 1964.

— Его восстановили в правах?

— Восстановили в правах? Нет, черт возьми! Он выпадал из общепринятых норм еще до того, как убил мать, и нормальным так и не стал. Но кое-кто счел возможным отпустить его, принимая во внимание смягчающие обстоятельства. Калеб свое отсидел, и его не могли оставить в заключении навсегда, как бы ни хороша казалась эта идея. И, как я говорила, он был смышленый: в тюрьме вел себя примерно, и все решили, что Калеб Брюстер ступил на путь исправления. Сама-то я думаю, что он выжидал.

— Он вернулся в Хилл-Кантри? — спросил я, хотя уже догадывался, каким будет ответ.

Дэн опять на время умолкла. На этот раз молчание длилось довольно долго.

— Дом по-прежнему стоял на месте, — наконец заговорила шериф Тэннен. — Я помню, как он вернулся в город. Мне было тогда лет десять-одиннадцать. Калеб шел к старому дому, а люди собрались на другой стороне улицы и наблюдали, как он проходит мимо. Не знаю, сколько он пробыл там. Дня два-три, не больше, пожалуй. Но…

— Что — но?

Дэн вздохнула.

— Погибла девушка. Лилиан Бойс. Говорят, она считалась самой хорошенькой во всем графстве. Наверно, так оно и было. Ее нашли внизу, у Хондо-Крик, недалеко от Тарпли, зверски зарезанной. Хотя и это не самое худшее…

Я ждал. И не удивился тому, что услышал.

— Ее повесили на дереве. Словно кто-то хотел, чтобы ее нашли. Словно она послужила предупреждением для всех нас…

Телефонная линия наполнилась для меня гулом — кровь шумела в ушах, — трубка раскалилась в моей руке, когда шериф Тэннен завершила свой рассказ:

— …К тому времени, когда мы нашли ее, Калеб Брюстер исчез. Насколько мне известно, и сейчас еще существует ордер на его арест. Хотя не думаю, чтобы кто-нибудь когда-нибудь им воспользовался. Я, по крайней мере, до сих пор еще не имела такой возможности.

Положив трубку, я некоторое время просидел в неподвижности на кровати. В моей комнате на полке лежала колода игральных карт, и чуть позже я поймал себя на том, что тасую ее: карты так и мелькали у меня перед глазами. Вытащив из колоды даму червей, я вспомнил фокус, который Соул Мэнн когда-то мне показывал: «найти даму». Бывало, он стоял у своего обтянутого сукном столика и разговаривал как бы сам с собой, раскладывая на сукне карты, кладя одну поверх другой: «Пятерка дает десять, десятка дает двадцать…» Он вроде бы даже не замечал постепенно собиравшихся завзятых игроков, привлеченных уверенными движениями его рук и надеждой на легкие деньги. Но Соул всегда был начеку. Наблюдал и ждал. И медленно, но верно люди приходили к нему. Старик напоминал охотника, который знает, что в каком-то месте олень обязательно выскочит на тропу.

И еще я думал о Калебе Кайле, а перед глазами у меня маячили останки выпотрошенных и развешанных по ветвям дерева девушек. На память мне пришла легенда об императоре Нероне. Согласно легенде, когда Нерон убил свою мать Агриппину Младшую, он приказал вскрыть ее тело, чтобы увидеть то место, откуда появился на свет. Чем объяснить этот поступок, неясно. Возможно, патологически навязчивой идеей или даже склонностью к кровосмешению, которую приписывали императору античные хроникеры. А может, таким образом он надеялся понять что-то в себе самом, свою собственную природу, пристально вглядываясь в то место, откуда произошел.

«Должно быть, Калеб когда-то любил свою мать, — думал я. — Любил до того, как все превратилось в злобу, ярость и ненависть; до того, как почувствовал желание лишить мать жизни и разрубить ее тело на куски».

И на мгновение я ощутил нечто вроде жалости к Калебу: печаль по мальчику, которым он когда-то был, в сочетании с ненавистью к мужчине, которым он стал.

Я вновь увидел тени от деревьев и человеческую фигуру, двигающуюся между ними на север. Север страны находился настолько далеко от Техаса, насколько далеко он мог забраться, отомстив обществу, приговорившему его к тюрьме за то, что он сотворил со своей матерью.

Но, возможно, север был избран не только поэтому. Когда мой дед был ребенком, священник обычно читал проповеди в левом пределе церкви, потому что север всегда воспринимался как та часть земли, куда не проник еще свет Господа. По этой же причине некрещеных и самоубийц хоронили на северной стороне за пределами церковной ограды.

Потому что север считался непознанной землей. На севере простирались темные земли.

На следующее утро в книжном магазине я слился с толпой студентов и туристов. Заказал кофе и листал журнал, пока не пришла Рейчел, как обычно опоздав. На ней было все то же черное пальто, но на этот раз в сочетании с синими джинсами и небесно-голубым свитером с v-образным вырезом; под ним — наглухо застегнутая оксфордская рубашка в бело-голубую полоску. Волосы она свободно распустила по плечам.

— Ты когда-нибудь встаешь рано? — спросил я, заказав ей кофе и пончик.

— Я не ложилась до пяти утра, работала над твоим досье, черт бы его побрал, — ответила она. — Если бы я навязала тебе свои сроки, ты бы не смог воспользоваться моими услугами.

— Извини, — примирительно сказал я. — Зато ты можешь вдоволь воспользоваться кофе и пончиками.

— Ты разбиваешь мне сердце, — она, казалось, немного смягчилась со вчерашнего дня. Хотя я мог принимать желаемое за действительное.

— Ты готов слушать? — спросила она.

Я кивнул, но прежде, чем она начала говорить, рассказал ей все, услышанное от шерифа Медины, особо подчеркнув, что Калеб взял фамилию матери, чтобы уберечься от своего прошлого.

Рейчел рассеянно кивнула, занятая своими мыслями.

— Так, — вслух произнесла она, — все сходится.

Принесли кофе. Она положила в чашку сахар, развернула пончик, разломила его на крохотные кусочки и начала говорить:

— Мои выводы основаны главным образом на догадках и предположениях. Любой порядочный служитель закона просто высмеет меня, глядя со своей колокольни. Но поскольку ты не порядочный и даже не служитель закона, то возьмешь что дадут. Да и потом, все, что ты мне предоставил, тоже ведь построено на догадках и предположениях с легким налетом паранойи и суеверий…

Она смущенно покачала головой, затем как-то резко посерьезнела и открыла свою записную книжку. Перед ней строка за строкой бежал убористый текст, в котором тут и там мелькали желтые пометки.

— Большую часть того, что я собираюсь тебе сказать, ты уже и без меня знаешь. Могу лишь прояснить кое-что. Может быть, ввести тебя в определенный контекст… Если этот человек все-таки существует, по крайней мере, если один и тот же человек, Калеб Кайл, виновен во всех этих убийствах, тогда ты имеешь дело с классическим садистом-психопатом. По правде говоря, даже кое с чем похуже, потому что я никогда не сталкивалась ни с чем подобным ни в литературе, ни в клинической работе. Я имею в виду, когда все вот так, в одном флаконе. Между прочим, в этой папке нет упоминаний ни об одном убийстве после 1965 года. Даже несмотря на фотографию в газете, ты должен был принять в расчет и этот факт. Вероятно, он умер или снова сидит в тюрьме за другое преступление. Как еще можно объяснить внезапное прекращение убийств?

— Он мог умереть, — согласился я. — В таком случае все, чем мы занимаемся, пустая трата времени и события предстают в совершенно ином свете. Но давай все-таки предположим, что его не посадили в тюрьму. Если шериф Тэннен права и Калеб так умен, как она думает, он не попал снова в тюрьму. Кроме того, мой дед проверил подобную версию в свое время — следы этого есть в досье. Хотя дед наводил справки вслепую: искал-то он Калеба Кайла, а не Калеба Брюстера.

Она пожала плечами.

— Тогда у тебя в запасе два возможных варианта: либо он продолжал убивать, но его жертвы числятся среди пропавших без вести, либо…

— Либо?

Рейчел нажала на кончик ручки, лежавшей на записной книжке по-соседству с обведенным в красный кружочек словом.

— Либо он находится в состоянии покоя. Вероятность того, что у некоторых серийных убийц (если наш убийца таковым является) иногда наступает период покоя, рассматривается в числе прочих подразделением поддержки расследований ФБР, людьми из криминального отдела и консультационной программы. Ты это знаешь, потому что я раньше говорила тебе об этом. Это, конечно, теория, но только так можно объяснить, почему некоторые убийства попросту прекращаются, хоть убийцу и не поймали. По какой-то причине в определенный момент убийца достигает такого состояния, когда потребность отыскать жертву не так сильна. И убийства прекращаются.

— Если до настоящего времени он и был в состоянии покоя, то теперь что-то его встряхнуло, — не согласился я.

Подумалось о служащем лесозаготовительной компании, направлявшемся в лесную глушь, чтобы проложить дорогу для вырубки леса, и о том, с чем он мог столкнуться в лесу. Вспомнился и рассказ миссис Шнайдер, а затем — объявление в газете и весь мой разговор с Виллефордом; чуть позже — случай, когда Рейчел постучала в мою дверь и приколола на стену криминальные сводки, и весь мир завертелся колесом, пока не сконцентрировался на человеке, до которого она пыталась добраться. Сюда же присовокупилась и сообщение в газете об аресте Билли Перде в приюте «Санта-Марта»… Когда выставляешь на окно мед, не удивляйся, что налетели осы.

— Это может показаться несколько призрачным, но таковы варианты, которые тебе предстоит рассмотреть, — продолжала Рейчел. — Хорошо, давай рассмотрим повнимательней первые убийства. Во-первых, хотя, может быть, это и наименее значительный факт, обратим внимание на места, где были обнаружены тела. Налицо стремление быть в курсе того, как скоро они будут найдены, где именно и кем. Таким образом Калеб контролировал ход расследования. Первоначально убийства могли происходить беспорядочно; мы этого наверняка никогда не узнаем, если только не откроется, где они были совершены. Однако расположение найденных тел представляется очень продуманным. Калеб хотел лично участвовать в определенном этапе поиска. Предполагаю, что он следил за твоим дедушкой вплоть до того момента, когда тот нашел женщин. Правдоподобным кажется и то, что тебе рассказала старушка Шнайдер. Если, конечно, правдив был рассказ самой Эмили Уоттс: что Кайл уже убивал, когда они жили вместе. Степень разложения у каждого из пяти найденных тел была разной: Джуди Гиффен и Рут Дикинсон убиты первыми, с интервалом около месяца, а Лорел Тралок, Луиза Мур и Сара Рэйнз умерщвлены почти одна за другой на протяжении короткого промежутка времени. В отчете медицинской экспертизы указано, что Тралок и Мур, возможно, были убиты в течение одних суток, а Рэйнз — спустя еще одни сутки, но не позже. У меня сложилось такое впечатление, что каждая из этих пяти девушек, а уж каждая из последних трех — определенно, физически напоминала Эмили Уоттс: все стройные, изящные; может быть, более пассивные, чем Эмили, которая проявила силу воли, когда возникла необходимость, но все же девушки ее типа. Будучи полицейским, ты мне рассказывал о случаях изнасилования на почве мести, ведь так?