Потом все изменилось. Он начал говорить что-то вроде: «Привет, сынок! Как дела? Теперь ты о себе заботишься, да?» Он правильно сделал, что выгнал меня, потому что я наверняка вырос бы лоботрясом, который просто гонял бы балду на пособии по безработице.

История моей семьи крайне скудная. Мой отец был крещен под именем Джон Кристофер Лайдон. Я Джон Джозеф Лайдон. Большинство моих предков прибыли из Ирландии в Англию, чтобы найти работу.

Мой дед был настоящим кошмаром. Он был бабником. У него было прозвище «Старый парень». Мне кажется, мой отец его ненавидел.

Очень странная семейка, я бы сказал, но довольно колоритная. Даже слишком. Вдобавок любившая насилие, особенно это проявлялось со стороны двоюродных братьев и сестер. По выходным они вечно устраивали драки. Все эти люди собирались вместе и на заднем дворе дома выбивали друг из друга дерьмо. Мой отец родом из Гэлуэя. Он был машинистом подъемного крана. Это правда, что у всех ирландских работяг руки были как лопаты. Они, собственно, зачастую и использовали свои руки вместо лопат. Заниматься физическим трудом таким образом очень по-ирландски. Строители. Чертовы землекопы. Джон Лайдон — сын гребаного землекопа. Но в этом не было ничего предосудительного. Практически все воспитывались одинаково. Когда папаши таскали нас с собой на работу, это был страшнейший из кошмаров. Возможно, мой отец рассчитывал, что я пойду по его стопам и тоже стану гребаным землекопом. Я терпеть не мог этот кран, и сидеть в нем — тоже. Это была огромная, шумная, вонючая металлическая дура. Может быть, другим детям нравилось там сидеть, но этому ребенку, то есть мне, точно нет.

Я всегда думал, что я выше всего этого.

Мои родственники со стороны мамы — совсем другое дело. Мыслители. Моя мама родом из Корка. До того, как она вышла замуж за Джона Лайдона, ее звали Эйлин Бэрри. Ее отец был известен службой в ирландской независимой армии. Я знал его как дедушку. Помню, что у него была потрясающая коллекция оружия. Он терпеть не мог англичан и, возможно, ненавидел меня и моего брата Джимми. Мы говорили на очень грубом кокни, который он просто не мог выносить. Акцент же моей мамы был чисто ирландский.

У лондонцев не было выбора, кроме как принять ирландцев, потому что нас было много, и мы вливались в их общество куда лучше, чем ямайцы. Помню, как когда я был еще очень маленьким и ходил в школу, в меня кидались камнями английские семьи. Чтобы попасть в католическую школу, надо было миновать протестантскую территорию. Это был самый неприятный момент.

Я всегда старался быстро пробегать эти места, откуда доносилось: «Эй вы, грязные ирландские ублюдки!» Такое вот дерьмо. Сегодня они свои потоки злобы переметнули на черных или кого-то еще. Англичане всегда будут кого-то ненавидеть, потому что они ненавидящая нация. Рабочий класс по всему миру испытывает проблемы. Они пытаются выплеснуть свою ненависть на тех, кого считают ниже себя, вместо того чтобы цепляться к чертовски уязвимому среднему и высшему классу, который, наоборот, сравнивает их с плинтусом. Мы были для них ирландским быдлом. Но быть быдлом — это тоже весело.

Представьте себе. Женщины, вышедшие в тираж, без перспективы на личную жизнь, с завитыми волосами, тоскуют у окон.

Тосты с фасолью и жареными яйцами. Работа. Викторианских трущоб, расположенных на Бенуэлл Роуд, за пределами Голуэй-роуд, больше не существует. Их снесли. Сегодня в Великобритании арендовать подобные здания незаконно. Это были не дома, а две комнаты на первом этаже. Вся семья спала в одной спальне и кухне. В первой комнате жил бродяга, и эта комната была фасадом магазина. Вонь оттуда стояла невыносимая. Нас разделяла лишь дверь, и можно было слышать, как он пускал газы, отчего дышать было невозможно.

У нас была оловянная ванна, которую моя мама вытаскивала, когда требовалось. Ванны, сделанные из цинкового сплава, были неудобными, и касаться их ногтями пальцев рук и ног просто отвратительно. Эту ванну никогда невозможно было нормально нагреть, потому что у нас не было достаточно больших кастрюль и горшков для нагревания. У нас были только чайник и суповая кастрюля, и к тому времени, когда ванна была готова, вода в ней уже была ледяная. Я натирался Деттолем, дезинфицирующим средством, которое использовалось для мытья раковин, чтобы убить вшей и прочих насекомых. Жесткая туалетная щетка была просто кошмаром. Вот что тебя ждало, если тебе не везло, — Деттоль и щетка раз в месяц. Зимой это «удовольствие» можно было отложить примерно на шесть недель, если хватало ума. Просто говоришь: «Мам, мы сегодня в школе плавали». Уже тогда я оттачивал свои грязные трюки и умение изворачиваться.

Я всегда очень стеснялся своей семьи, того, как я относился к ним, и откуда я вообще родом. Был ли я с ними счастлив? Я помню, как хотел, чтобы у меня были другие родители. Меня очень впечатляли люди, которые имели большие красивые дома. Боже, ну почему я родился не здесь? Почему меня не продадут хозяевам этих домов? Эта мысль была естественна, но не настолько, чтоб я стал думать о ее воплощении. Будучи ребенком, я долго сидел, анализировал. Люди из приличных домов поражали мое воображение. Их дома не воняли едой, тогда как из нашего постоянно несло брюссельской капустой.

Еще я сталкивался с огромными крысами, которые выбегали из-под раковины. Шов на трубе разошелся, и они прогрызли себе путь. Огромные канализационные крысы. Я помню, потому что я видел, как они убили и растерзали кота.

Моей основной обязанностью в периоды, когда мама болела, — а болела она часто, — был присмотр за младшими братьями.

Я собирал их в школу. Готовил завтраки, потому что в те дни, когда с деньгами было туго, мой отец работал вдали от дома. Такими вот были ирландские дома. Сестер не было, спихнуть эти обязанности было не на кого, и я не мог сказать «нет». Я не понимаю, почему все подобные обязанности должны исполняться исключительно девочками. Я думаю, они должны выполняться тем, кто старший в семье, независимо от пола. Это твоя семья, и ты за нее отвечаешь.

Всему этому я научился у матери и отца. Еще были тети и дяди, которые принимали участие в нашем воспитании. Когда я был маленьким и мама была в больнице, за мной присматривала тетя Паулина. Тетя Агнес тоже помогала. У ирландцев есть особенность оставлять отпрысков на других членов семьи. И это неплохо. Это не портило твои взаимоотношения и не рушило связь с родителями. Наоборот, это даже заставляло ценить их. Это дает чувство индивидуальности и независимости. Проживание отдельно от родителей с родственниками в летний период было настоящим приключением — это куда лучше, чем ехать в какой-нибудь зачуханный детский лагерь. Просто представляешь, будто школа не закончилась, а продолжается.

Моя мама страдала от выкидышей в течение всего моего раннего детства. У нее было очень много неудачных беременностей. Мои родители, похоже, пытались плодиться, как кролики. Каждый год новый выкидыш. Я лишь вздыхал и говорил: «О, нет. Опять мне тащить ведро и убирать кровь!» Мне было шесть лет, но меня это не пугало, как и моего брата, потому что для нас это было нормой.

Иногда дети могут вытерпеть гораздо больше, чем взрослые. Они не понимают, что такая кровопотеря может привести к смерти. Это было просто: «Фууу, какая гадость, но хоть не пахнет!»

Но кому-то надо было это делать. Еще мелким я любил заниматься такими делами и осознавать свой уровень ответственности. Чем больше я этим занимался, тем больше мне нравилось. Чем больше была проблема, тем глубже я в нее погружался. Легкие нагрузки были не для меня. Я предпочитал каждый день балансировать на грани катастрофы. Одной из любимых моих задач было отправлять братьев в школу, особенно когда им вовсе не хотелось туда идти. Очень часто я был единственным, кто приходил на занятия. Учитель спрашивал: «Где Бобби и Джимми?» Я же отправлял их сюда за час до своего прихода и понятия не имел, где они. Моим братьям никогда не было интересно учиться. Школа была для них местом, где их мучили в течение нескольких часов. Английские католические школы были скучными и суровыми. Свобода с 16.00 была единственным плюсом.

Отсутствие отца в нашей с Джимми и Бобби жизни в тот момент, когда нам была необходима дисциплина, дало нам возможность испробовать все, что только можно. Пока мне не исполнилось семь лет, я даже не помню, чтобы я хоть раз ложился спать до одиннадцати или двенадцати часов ночи. Я бодрствовал до самой последней программы на ТВ. Я выходил на улицу и играл. Это были другие времена. На улицах не было насилия, психопатов-насильников и убийц-педофилов. Маленькие дети могли оставаться на улице достаточно долго. Но к моменту, когда родился мой младший брат Мартин, отец уже работал ближе к дому.

В доме Лайдонов еда марки «Хайнц» была основным блюдом на ужин. Пятьдесят семь разных продуктов, и я все пробовал. Открывал консервную банку чего-нибудь. В тот момент никто не беспокоился по поводу здоровой пищи — ели только то, что было дешево и доступно. «Хайнц» кормил британцев десятилетиями. Сегодня, наверное, эту компанию до чертиков бесит наше «поколение салатов». Мы ели все их супы, запеченную фасоль, тушеную говядину. В конце недели могли съесть вареную капусту и бекон, который готовился по ирландскому рецепту: весь день варился на медленном огне, пока не провоняет весь дом. Восемь часов спустя он напоминал по вкусу грязную тряпку.