Однако ее слова о жизни и смерти никак не давали мне покоя.

Глава 19

Считалось, что постановка цирка дю Солей «О» была столь важна для отеля «Белладжио», что сначала была построена сцена для этого представления, а уж сам отель и казино строились вокруг этой сцены. Сцена действительно потрясала! Она вмещала в себя бассейн с полутора миллионами галлонов воды! [Шесть миллионов семьсот пятьдесят тысяч литров воды.] В бассейне плавала платформа с десятками тысяч крохотных отверстий, которые позволяли ей всплывать и уходить под воду за считаные секунды, не вызывая при этом никаких волн. Это позволяло участникам представления нырять в воду с большой высоты, а уже через минуту бегать по поверхности на ногах.

Все билеты были распроданы на месяцы вперед. Я не стал спрашивать Калли, как ей удалось достать билеты на первый ряд балкона, да в этом не было никакого смысла. Калли всегда получала то, что хотела.

Само шоу очень трудно описать, но говоря общими словами — это был праздник воды. Никакого содержания, как такового, не было, да оно и не было нужно. «О» — это потрясающий дивертисмент атлетов, акробатов, синхронных пловцов и всяких сказочных персонажей, которые все выступают на «жидкой сцене».

Музыкальное сопровождение описывали как запоминающееся и лиричное, легкое и меланхоличное — и в этом не было ни слова лжи: музыка была великолепна. По мне, так соединение музыки и хореографии подчеркивало красоту и зрелищность происходящего на сцене. Естественно, что это был не первый цирк в моей жизни, который произвел на меня впечатление. Но никогда раньше у меня не возникало такой эмоциональной связи с артистами на сцене. Сидя рядом с Калли и наблюдая «О», я вдруг почувствовал, что полностью захвачен грацией, силой и искусством актеров. Я наслаждался каждой минутой перформанса.

В представление входило семнадцать номеров, которые шли без всякого перерыва. Несколько раз я украдкой поглядывал на Калли, но на ее лице было не больше эмоций, чем на лице Джоан Риверс [Американская комедийная актриса, известная своими многочисленными косметическими операциями.] после курса уколов ботокса.

Так было до семнадцатого номера: «Соло на трапеции».

Именно тогда я заметил, что правая рука Калли напряглась, совсем чуть-чуть. Я внимательнее посмотрел на нее и увидел, что она не плачет, но находится на грани эмоционального срыва. Удивительно, но одна-единственная слеза появилась на кончиках ее ресниц и медленно стекла до середины ее щеки. Она не чувствовала, что я смотрю на нее, и не попыталась ее вытереть. В этом театре «О» посмотрели более девяти миллионов зрителей, но ни один из них не был тронут так, как Калли. Я знаю, что говорю, потому что наблюдал за ней в ситуациях, в которых разрыдался бы самый «крепкий орешек». Так вот, если сложить вместе все те ситуации и это представление, за все время она пролила всего только одну слезинку.

Я открыл программку и заметил, что сегодня на трапеции выступала девушка из второго состава. В ее имени было что-то знакомое.

А потом меня как обухом по голове ударило.

Это была Эва Ле Саж.

Сам я ее никогда не встречал, но знал, что Калли, по поручению «Сенсори ресорсез», контролировала Эву в Атланте. Обычно вы привязываетесь к людям, которых контролируете и хотите, чтобы они добились успеха в жизни. Оказывается, Калли была гораздо более сентиментальна, чем можно было подумать. А с другой стороны, когда она убивала Чарли и его дружков несколько дней назад, то лишь слегка нахмурилась, поэтому матерью Терезой ее никак нельзя было назвать.

— Цирк дю Солей выступает в Вегасе одновременно на шести площадках, — заметил я после окончания представления.

— И что?

— А то, что сегодня вечером на Стрип [Главная улица Лас-Вегаса, на которой расположены все основные казино.] выйдут пятьсот их артистов, и все настолько голодные, что будут готовы заняться самоудовлетворением.

— Любой может заняться самоудовлетворением. — Она как-то странно посмотрела на меня.

— Я совсем не это имею в виду.

— Тогда спасибо, что предупредил.

Мы сели в ожидавший нас лимузин и направились в отель «Энкор». У нас был забронирован столик в ресторане «Свитч».

— А что-нибудь еще ты в этом шоу заметил? — спросила Калли. — Я сейчас не имею в виду сексуальную сноровку выступавших.

— Думаю, что это лучшее шоу, которое мне довелось видеть в жизни. Синхронные пловцы, акробаты, солдаты в красных мундирах и напудренных париках, которые катаются на карусели, сидя верхом на лошадях, ныряльщики мирового уровня, и этот мужик, который был настолько поглощен своей газетой, что продолжал читать ее даже после того, как превратился в факел…

— А еще что?

— И особое впечатление на меня произвела акробатка на одиночной трапеции, дебют которой мы сегодня увидели. Твоя знакомая по Атланте. Эва Ле Саж.

— Когда ты это понял? — спросила Калли, помолчав минуту.

— Только в самом конце.

— Как ты думаешь, она сможет войти в первый состав?

— Я в этом не специалист, — пожал я плечами.

Взглянув на Калли, я понял, что для нее важно услышать мое личное мнение, что-то, что будет идти от чистого сердца. И я решился.

— На мой взгляд, Эва обладает совершенно особенными качествами балерины, которые делают ее абсолютно фантастической. Сегодня она меня просто поразила. Это было все равно что наблюдать поэзию в движении.

— Поэзия в движении, — повторила за мной Калли. В голосе ее мне послышалась тоска. — Ты это сам придумал? — спросила она, подумав.

— Это старая песня из шестидесятых.

— Восемьсот шестидесятых? — усмехнулась девушка.

— Девятьсот, умник. Джонни Тиллотсон.

— Я серьезно, Донован. Откуда ты это знаешь? Ведь в шестидесятых ты еще даже не родился.

— Знаешь, на свете есть вещи, о которых стоит узнать побольше.

— И что, музыка шестидесятых — это одна из них?

— В те времена музыка была гораздо лучше.

— Если говорить о названиях песен, то, наверное, ты прав.

Какое-то время мы ехали молча, ощущая, как машина подрагивает на неровностях дороги.

— Прошу прощения — это все из-за строительства, — сказал водитель, обернувшись в нашу сторону.

— Все в порядке, — ответил я. Конечно, виновато строительство. В Вегасе строили всегда и на каждом шагу.

— Ты голодна? — спросил я.

Я хотел пообедать в «Свитч», потому что слышал, что там подавали какой-то фантастический салат с лобстерами на закуску и очень хорошие стейки. Уникальной особенностью этого ресторана было то, что каждые двадцать минут свет в зале гас, играла жутковатая музыка, а стены и потолок полностью меняли свой декор. Я даже слышал, что иногда официанты тоже быстренько переодеваются в другие костюмы. Приманки для туристов — я это хорошо понимал, — но мне хотелось рассказать об этом Кэтлин и Эдди, когда я вернусь.

— Я не очень большой ценитель еды, — ответила Калли, — но я закажу себе что-нибудь пожевать, пока мы будем обсуждать эту… ситуацию.

— А что, есть какие-то проблемы? С Эвой? — поинтересовался я.

— Думаю, что они на подходе, — ответила девушка.

Глава 20

«Свитч» меня не разочаровал. Этот ресторан был полон ярких цветов, венецианского цветного стекла и диковатых, но очень стильных тканей. А кроме того, в ресторане был виски-бар, в котором, помимо многих классических брендов бурбона [Американский виски, который готовится из ржи.], был мой самый любимый: «Паппи Ван Винкль», семейные запасы двадцатилетней выдержки. Я сразу же заказал нам по порции этого напитка.

— Я хочу шардоне, — попросила Калли.

Официант остановился в нерешительности.

— Принесите ей порцию «Паппи», — велел я, — и бокал вашего местного шардоне. На всякий случай.

После того как он ушел за напитками, я спросил:

— Ты помнишь Берта Ланкастера?

— Актера? — уточнила Калли и оглянулась. — Он что, где-то здесь?

— Разве что его дух, — ответил я.

— А-а-а… — Она на минуту задумалась, а потом продолжила: — Мне он понравился в том фильме с Кевином Костнером, о бейсбольном поле.

— «Поле его мечты», — уточнил я. — Его последний фильм.

— Так, и что с ним?

— Когда ему было шестнадцать лет, Берт Ланкастер убежал из дома и присоединился к цирковой труппе — хотел стать акробатом на трапеции.

В глазах у Калли появился интерес.

— И что, ему удалось?

— Да.

Официант принес напитки:

— Сделай глоток бурбона, — предложил я. — Не разочаруешься.

— Ну хорошо, — произнесла она со вздохом. — За твое здоровье.

Мы чокнулись, и я посоветовал:

— Подержи его на языке до тех пор, пока не почувствуешь вкус жженого сахара.

Калли сделала, как ей было сказано, скорчила гримасу и выплюнула весь бурбон в бокал для воды.

— Как ты только можешь это пить? — воскликнула она. — Это же настоящий бензин.

Я посмотрел на янтарную дымчатую жидкость в ее стакане, нахмурился и произнес:

— Не могу поверить, что ты это сделала. Это все равно что плеваться в церкви.

Я взял ее стакан и поставил рядом со своим.

Калли жадно пила воду из моего бокала. После того как выдержка к ней вернулась, она сделала глоток шардоне.

Я поднял свой стакан, сделал еще один глоток виски и попытался воспроизвести по памяти:

— «Мы делаем лучший в мире виски. Не для денег, а для того, чтобы все ценители пили его».

— А это еще откуда?

— Это девиз «Паппи Ван Винкль».