Глава 33

Карцер тюрьмы особо строгого режима в Лофтоне, штат Техас, был построен четыре года назад, сразу после тюремных волнений, которые закончились смертью четырех надсмотрщиков и двенадцати заключенных. В карцере находилось 320 зэков, помещенных за шестью уровнями охраны. Самые злостные нарушители находились в одиночных камерах в течение двадцати трех часов в сутки. Камеры были бетонными, со стальными дверями и решетками. Вся камерная мебель, включая кровать, стол и стул, была отлита из высокопрочного бетона. В потолке каждой камеры было проделано окно, размером четыре дюйма на четыре фута [Приблизительно 120 см.], через которое заключенные могли видеть только небо, и ничего больше. Сделано это было специально: без каких-либо ориентиров преступники не могли определить, в какой части тюремного здания они находятся. В тот единственный час, который они проводили вне камеры, у них была возможность физически размяться на тюремном дворе, больше напоминающем бетонный колодец, в полном одиночестве. Раз в месяц им разрешалось встретиться с семьей и с адвокатом. Мой визит был исключением, которым я был обязан связям Дарвина.

Рой «Волчара» Вильямс совсем недавно получил максимальный, шестой, уровень охраны за попытку убить надсмотрщика. Теперь, когда Роя выдернули из тюремного круга общения, я был уверен, что какой-то новый ублюдок займет его место во главе «Техасского синдиката». Но пока этого не произошло, Волчара Вильямс был именно тем, кто был мне нужен.

— Меня не колышет, как они умерли, — сказал Вильямс, — но платить теперь придется ей.

— Элисон даже не знала этих парней. Их привлек Гектор.

— Но ведь Гектор помер. Поэтому остается эта девка. — Волчара глумливо ухмыльнулся. — Передай ей, что она будет долго мучиться. Очень долго. — Он облизал губы.

Волчара Вильямс знал, о чем говорил. В нем было шесть футов три дюйма росту [Около 190 см.] и триста пятьдесят фунтов [Около 160 кг.] живого веса. Пухлое лицо с пустыми глазами и четко вырезанными жестокими губами Джокера [Имеется в виду персонаж комиксов и фильма о Бэтмене (в фильме его сыграл Дж. Николсон).], за которыми виднелись мелкие зубы разных оттенков желтого, коричневого и черного цветов. В соответствии с тюремным распорядком его волосы были подстрижены коротким ежиком, но, глядя на него, вы понимали, что имей он такую возможность, то носил бы их длинными и немытыми. Такими, какой была сейчас его жидкая, спутанная бороденка.

— Я бы очень попросил тебя не убивать ее.

— Да пошел ты куда подальше…

Посетители и заключенные в комнате для свиданий были разделены пуленепробиваемым стеклом, которое шло от пола до потолка.

Сейчас это стекло спасло ему жизнь.

— Послушай, — предложил я, — если тебе так надо кого-то убить в отместку за этих придурков, попробуй убить меня.

— Мы так и сделаем. Считай, что ты уже ходячий мертвец.

— Ну, вот и отлично, только оставь Элисон в покое.

— Не пойдет. Ей придется помучиться. Так гласит закон, приятель.

Мы долго смотрели друг на друга сквозь стекло.

— Я готов предложить бартер, — сказал я.

— Бартер? Тогда вытащи меня отсюда.

— Из этого ничего не получится.

— Тогда, считай, не договорились. Мне нечего выигрывать, и еще меньше есть что терять. У меня нет ни семьи, ни чего-нибудь еще, ради чего стоит жить.

— Ну, семья бы тебя ждала, если бы ты сам ее не вырезал.

Волчара пожал плечами и погладил свою вонючую бороденку. Я сидел молча, ожидая, когда он задаст вопрос, который не мог не задать.

— А как она выглядит? — поинтересовался он. — Есть на что посмотреть?

Я достал из своего кармана пластиковый конверт, который поднес к стеклу. В этом конверте находилась фотография полностью одетой Элисон.

— Неплохо, — проговорил Волчара. — Знаешь что, давай мне сотню штук баксов, и пусть она раз в месяц навещает меня как настоящая жена — и я дам ей пожить в течение года.

Я готов был поспорить, что до подобного он ни за что не додумается.

— С сотней штук баксов проблемы не будет, а вот с сексом не прокатит, — ответил я.

— Ну, считай, что опять не договорились.

— Послушай, ты же знаешь, что женщины тебе не видать как своих ушей в течение ближайших трех лет. Ведь тебя об этом наверняка предупредили, когда сажали сюда.

— Но ведь ты там, на воле, большая шишка, иначе тебя бы сюда не пропустили. Вот и расстарайся.

— Это не прокатит, если ты только не сможешь предложить в обмен реальный крупняк. А мы оба знаем, что у тебя ничего нет.

— Вот именно поэтому она и помрет.

— Мне бы хотелось, чтобы она еще пожила. Давай подведем итог, Гамби [Персонаж одноименного телевизионного шоу. Представляет собой человекоподобную зеленую пластилиновую куклу.]. Вот максимум из того, что я могу для тебя сделать: сотня штук зеленых и сотня фото голой Элисон.

— Хватит гнать. Мне не разрешат держать здесь фото голой бабы.

— А они ничего не узнают. — Я еще раз показал ему фотографию. — Она в пластике, потому что это переводная картинка. Ты говоришь мне имя твоего надсмотрщика, и я позабочусь, чтобы он пронес тебе эти фото, по несколько штук за раз. Если ты сотрешь эту картинку…

— Вот дерьмо…

Я повернул фото таким образом, чтобы он мог получше видеть часть бюста Элисон, выступающего над ее одеждой.

— И когда же они до такого додумались?

— Это новая технология, но сама идея принадлежит Леонардо да Винчи. Если посмотреть на Мону Лизу в рентгеновских лучах, то под ней видны еще два изображения. В те времена холсты были дороги. И если ты хотел изобразить что-то новое, то приходилось рисовать на использованном холсте.

— Я что, сильно кошу под любителя истории?

— Потри изображение большим или указательным пальцем так, чтобы его температура слегка повысилась — и покрытие растает. Я сделаю для тебя сто фото Элисон в одежде. Можешь, если хочешь, наслаждаться ими или потри карточки и раздень ее — как тебе больше понравится.

— Что же это за баба, которая согласится сниматься голяком на сотню фотографий?

— Та, что хочет еще пожить.

— А она уже знает про эти сто фоток?

— Не-а. Пока я сделал только эту.

— И чё, ты видел нижнюю?

— Да.

Волчара покрылся румянцем и облизал губы. Одного этого было достаточно, чтобы вас стошнило.

— Ежели ты можешь подмазать надсмотрщика, то просто передай ему фотки с голой бабой, — посоветовал он.

— И ты что, думаешь, что в этом случае они дойдут до тебя?

— Ну уж нет! Этот дегенерат ни за что с ними не расстанется.

— Именно поэтому я и напечатаю другие фото поверх голых.

По его рябому лицу я понял, что он клюнул.

— А у нее там побрито?

— Ты хочешь, чтобы было побрито?

— Да, хочу.

— Отлично. На этой она не выбрита, но сделает так для следующих фотографий.

Потом мы обсудили логистику передачи ему денег, и он назвал мне имя своего надсмотрщика.

— Как все прошло? — спросила Элисон.

Мы ехали в арендованной машине, направляясь в нашу гостиницу «Кволити Инн».

— Пока тебе ничего не угрожает. Через пару дней или недель, когда он потеряет свою власть, все изменится.

— И что же мы будем делать тогда?

— Убьем его.

Она смотрела в окно, но когда услышала эти слова, резко повернулась ко мне:

— Зачем и каким образом?

— Зачем? Затем, что это будет предупреждением для следующего главаря банды. Каким образом? — Я улыбнулся. — Узнаешь позже.

— И мы все-таки едем сегодня в Даллас?

— Как только я побеседую с надсмотрщиком Волчары.

— А когда по времени это произойдет?

— Он освобождается в восемь вечера, так что, я надеюсь, где-то в восемь тридцать. Волчара говорит, что он обычно останавливается пропустить пару стаканчиков в стриптиз-баре на Эвклиде, прежде чем вернуться домой и заняться избиением жены.

— А сейчас около шести. — Элисон посмотрела на свои часы. — И что же мы будем делать все это время?

— Спать. До Далласа дорога неближняя, а ни ты, ни я прошлую ночь не спали.

— Но ведь ты снял только одну комнату.

— Зато с двумя кроватями.

— Ты что, думаешь, что я сбегу, если у меня будет отдельная комната?

— Я думаю, что в этом случае мне будет сложнее защитить тебя.

— Но мне же ничего не угрожает. Ты сам так сказал.

— Я сказал, что тебе пока ничего не угрожает. Или ты хочешь рискнуть?