Получатели кредитов Румпельштильцхена действительно совершали ужасное преступление, позволяя кому-то умереть в обмен на этот кредит, но ведь они были уверены, что умрет убийца, которому удалось избежать наказания. Где-то глубоко в душе я понимал, что этот смертный приговор для них был притянут за уши, поэтому, когда дело дошло до сестер Петерсон, мое подсознание взбунтовалось.

Итак, жертвы Виктора виновны в проблемах с моим сердцем. Это логично, если бы не одно «но» — последний раз я испытал боль тогда, когда Калли убила Тару Сигель. А Тара не имела никакого отношения к смертельным экспериментам Виктора.

Я, конечно, не психиатр, но думаю, что Тара подходила под определение «жертвы, которая не заслужила смерти». Естественно, она не была невинной овечкой, и существовало немало причин, по которым я с удовольствием убил бы ее собственными руками. Но она много сделала для страны, работая на правительство и убивая террористов. Кроме того, в прошлом у нас с нею были отношения, и в той ситуации, которая сложилась, я совсем не собирался ее убивать. Когда Калли застрелила ее, то я почувствовал себя ответственным за смерть невинного человека, бывшего друга, наконец — хотя этот «друг» и пытался убить меня за несколько минут до своей смерти.

Лежа в этой больничной палате, окруженный медицинским оборудованием, я принял кардинальное решение никогда больше не соглашаться на контракты Виктора. Я совсем не беспокоился о своих способностях убивать виноватых или тех, кто заслужил смерть. В конце концов, я совсем недавно сделал это и не почувствовал никаких угрызений совести.

Вполне возможно, что Нед Денхоллен был вполне приличным человеком, но я не чувствовал никакой вины за то, что убил его. Было ли это потому, что он снабжал этих сосунков «наркотиком для изнасилования»? Нет. Убил я его потому, что испугался, что моя дочь Кимберли может стать следующей. Поэтому Нед должен был умереть. Смерть подонка, которого я застрелил в ночь, когда они хотели изнасиловать Калли, на меня вообще никак не повлияла, потому что он уже был смертельно ранен, так что я просто прекратил его страдания. Что же касается Волчары Вильямса, то он заслуживал смерти по нескольким причинам, включая угрозу убить мою новую сотрудницу Элисон.

Дверь распахнулась так неожиданно, что я вздрогнул. Сестра влетела в комнату, таща за собой врача.

— А вот и доктор Ховард, — сказал я. — Доктор Ховард из «Трех балбесов» [Название популярного комедийного телесериала, а позже фильма.], помните?

Доктор Ховард с трудом удержался от улыбки.

— Прошлый раз, когда вы попали сюда, это было совсем не смешно. Ну а теперь смешного еще меньше. Рад, что вы к нам вернулись, мистер Крид.

Доктор Ховард лечил меня много лет назад от одной особенно неприятной огнестрельной раны, которую мне нанес один украинский мордоворот. Если меня лечит такой хороший врач, то это может значить только одно — я в медицинской части «Сенсори ресорсез». Мой офис располагался всего в каких-нибудь ста футах от этого места. А когда мы купим новый дом, то все мы — Кэтлин, Эдди и я — будем жить в двенадцати милях отсюда, в Бедфорде.

— Мистер Крид, меня зовут Кэрол, — представилась санитарка.

Я поднял руку и слегка помахал ей.

— Рад познакомиться с вами, сестра Кэрол.

Доктор Ховард набросился на меня с вопросами и стал светить в глаза лучом фонарика, который был у него в ручке, но я не обратил на это внимания и обратился к сестре Кэрол.

— Мне нужен мой мобильный, — сказал я.

Сестра открыла шкаф около моей кровати и порылась в нем. Потом настал черед другого шкафа, в котором висела на плечиках моя одежда.

Наконец она протянула мне телефон. Я нажал на кнопку включения.

Ничего не случилось.

— Что, батарея совсем разряжена? Как такое могло произойти? — Я в недоумении посмотрел на сестру.

— Мистер Крид, у вас еще будет возможность задать все ваши вопросы, — вмешался доктор Ховард. — А пока я настаиваю, чтобы вы ответили на мои.

— Я бы с удовольствием это сделал, если бы моей жизни ничего не угрожало. — Произнеся это, я опять повернулся к сестре. — Не могли бы вы пригласить сюда Лу Келли?

Лу Келли был моей правой рукой. Его кабинет находился в другом конце здания.

— Почему бы вам лично не сходить за ним, сестра? — сказал доктор. — Я думаю, что будет неплохо, если вы оставите нас одних на несколько минут.

Сестра закрепила дверь палаты так, чтобы она не могла захлопнуться, и отправилась за Лу.

Доктор Ховард попытался побить рекорд Маколея Калкина по количеству заданных вопросов, который тот установил в фильме «Дядюшка Бак». Отвечал я на них так же, как в фильме.

Да, я это ощущаю, да, я могу сосредоточиться, нет, голова не кружится, да, мне хочется пить, да, да, да…

Но меня все время мучил один вопрос.

— Док, что это за приборы, к которым вы меня подключили? Я знаю, что доставили меня сюда с болью в сердце, но это психосоматическая боль. Если не верите, спросите у моего мозгоправа.

— Мистер Крид, — услышал я в ответ, — вы подключены ко всем этим приборам, потому что последние три года находились в коме.

Глава 40

В коме? Три года?

Я был, как говорят англичане, ошарашен.

Ошарашен — это гораздо сильнее, чем просто удивлен. Этот термин используется, когда вы теряете дар речи и замираете на ходу.

Так вот, я был именно ошарашен.

С таким же успехом он мог предложить мне закусить скорпионом, натереться коровьим навозом, вступить в партию вигов [Трудно сказать, каких именно вигов имеет в виду автор — нынешних демократов в Великобритании или оппозиционной демократам партии в США, существовавшей в 1832—1856 гг. В любом случае вступление в любую из этих партий для Донована Крида было нереальным.] или заняться френологией [Псевдонаука, которая изучает связь между личностью человека и строением его черепа.]. Во всем этом было гораздо больше смысла, чем в том, что он только что мне сказал.

— Повторите, пожалуйста, — попросил я.

— Вы лежали в этой кровати, не реагируя на внешние раздражители, в течение… — тут он сверился со своим блокнотом, — трех лет, двух месяцев и пяти дней.

— Вы надо мною издеваетесь.

— Вы же меня хорошо знаете.

Это было правдой, но все равно во всем этом не было никакого смысла.

— А почему у меня тогда такие четкие мысли?

— Дело в том, что психосоматические комы отличаются от тех, которые вызваны прямым физическим воздействием.

— Еще раз?

— Вы не перенесли никакой физической травмы. Ваш мозг и мозговые клетки не повреждены. Правильнее всего было бы сказать, что три года назад ваш мозг ушел в бессрочный отпуск.

Комната вокруг меня завертелась, как будто серьезность сказанного наконец дошла до меня. Наверное, я должен был задать миллион вопросов, но первым из них был:

— Когда мне можно будет встать?

В кино, когда очаровательная старлетка открывает глаза и выходит из комы, она делает это в полном макияже и с идеальной прической. К концу эпизода она уже выбирается из кровати, пьет шампанское, танцует и после этого живет долго и счастливо. В действительности же это не так просто, как может показаться, — вылезти из кровати после трех лет спячки.

Пока доктор Ховард объяснял мне все это, он коснулся и других аспектов моего состояния. Сказал, что должны пройти месяцы различных тестов и физиотерапии, прежде чем меня выпишут. И еще он сказал, что теперь они отключат меня от системы искусственного питания и посмотрят, как я на это среагирую.

Три года?

Это значит, что Кимберли уже давно учится в колледже! Афайя мог уже несколько лет назад взорвать аэропорты. Калли, Куинн, Элисон… они все могут уже давно быть в могиле. А как же Кэтлин? Я, должно быть, напугал ее до потери пульса этой своей комой. А Эдди теперь сколько? Уже восемь лет?

А Дарвин? Почему он меня до сих пор не убил? Его люди могли проникнуть в эту палату в ритме вальса и замочить меня быстрее, чем Моника Левински задула бы свечу на торте. «Подожди, — сказал я сам себе, — разве это имеет какое-то отношение к нынешней ситуации?»

Мне надо срочно подниматься и уматывать отсюда, прежде чем до Дарвина дошли слухи о моем воскрешении. Мне надо срочно зарядить свой мобильник, отзвониться и вызвать подмогу. Я не хотел впутывать во все это Кэтлин, но другого выбора у меня не было. Если только за последние три года все окончательно не перевернулось с ног на голову, Дарвин узнает о моем состоянии через несколько часов, и тогда жизни мне будет отпущено не больше, чем отпущено твинки [А м е р и к а н с к о е п и р о ж н о е — золотой бисквит с кремовым наполнителем.] в кладовой Кирсти Элли [Американская комедийная актриса, известная своей полнотой и постоянными диетами.]. Подожди, прошло три года. Может быть, она опять похудела. Мысленно я решил сразу же заполнить возможные пробелы в области поп-культуры.

— Донован, ну наконец-то!

Я поднял глаза и увидел, как в палату вошел Лу Келли в сопровождении сестры Кэрол.

— Неплохая прическа, — поприветствовал я его.

— Подожди, пока себя в зеркале не увидишь.

— Лу, повернись спиной к врачам и посмотри на меня.

— Хорошо… — пожал он плечами.

— Я что, действительно был в коме?

Лу кивнул.

— И сколько?

— Около трех лет.

К нам подошла сестра.

— Послушайте, Кэрол, — сказал Лу, — вы не могли бы принести мне газету, журнал и что-нибудь еще, на чем была бы видна сегодняшняя дата?

— А корешок билетов в кино подойдет? — спросила женщина.

— Отлично.

— Лу, это полный идиотизм, — произнес я.

— Я понимаю, мужик. Но жизнь есть жизнь. Самое главное, что ты опять с нами. Как ты себя чувствуешь?

— Все это меня уже достало.