Глава 51

Конечно, я совсем не хотел, чтобы он убивал его, но я оценил само предложение. Черт, я подумывал о том, чтобы убить его самому и опять все начать с Кэтлин, но, так же как сказала Калли, когда мы говорили про уход из бизнеса, каждый раз, когда я об этом думал, здравый смысл брал верх.

Мы с Куинном съели по стейку и по-братски разделили гарнир из макарон с трюфелями и сыром. За обедом мы пили великолепное «Каберне-Оракл» 2004 года, произведенное на виноградниках семейства Майнер.

— Я так ем, только когда совсем один или с кем-то, — произнес я.

— Тебе это полезно, — ответил Куинн. — Продолжай так же есть, побольше тренируйся — и силы вернутся к тебе очень скоро.

Я чуть не сказал Огастесу, как скучал по нему, но вовремя остановился. Если бы он это услышал, то его приколам не было бы конца.

— А ты чего в Филадельфию приехал? — спросил он.

— Чтобы с тобой встретиться.

Его лицо сложилось в то, что я воспринимал как его фирменную улыбку.

— Круто, — сказал он.

— Такие люди, как мы, — заявил я, — не могут позволить себе иметь много друзей. Хотелось бы думать, что вы с Калли — это те люди, на которых я могу полностью положиться.

— Ты просто высказал мои мысли, — согласился Куинн. — Им придется очень хорошо заплатить мне, чтобы я согласился убить тебя или Калли.

В устах Куинна это был комплимент. Но, с другой стороны, было страшно подумать, что этот обезображенный человек, который готов убить меня, если цена будет подходящей, — единственный, кого я могу назвать своим другом.

Я смотрел, как он разглядывает в окно женщин, проходивших по тротуару, и думал о том, сможет ли бригада наших хирургов справиться с его уродством.

Куинн не был так уродлив, как Джозеф Меррик, Человек-слон [Д ж о з е ф К э р и М е р р и к (Человек-слон, 1862—1890) — человек, также известный как Человек-слон, который приобрел популярность из-за чудовищно деформированного тела.], но, с другой стороны, Меррик в течение первых двух лет своей жизни был абсолютно нормальным человеком, прежде чем на его лице и голове стали формироваться наросты. Огастес же уже родился таким, и его взгляды на жизнь сформировались под влиянием реакции на него других людей.

Врачи не могли точно определить, чем вызвано уродство Куинна, но сходились во мнении, что это должно быть связано с синдромом Протея, болезнью такой редкой, что на всем земном шаре ею болели едва ли сто человек.

Этим синдромом можно было объяснить деформацию с правой стороны его лица и головы, но ни в одном из описанных случаев болезни не упоминалось о странных, разноцветных наростах, которые покрывали левую часть его лица и шеи. Это не было кожной болезнью, потому что кожа его ничем не пахла, поэтому одно из предположений было, что эти наросты — просто разросшиеся до гигантских размеров родинки.

Короче говоря, Куинн был гораздо больше похож на Джозефа Меррика, чем Брэд Питт. Как вы понимаете, он вел не слишком напряженную светскую жизнь, поэтому у него оставалась масса свободного времени для того, чтобы мысленно раздевать женщин, появляющихся в его поле зрения.

В зал «Смит энд Волленски» вошла модельного вида красотка и расположилась за столом, за которым в ожидании ее уже сидели три мужика в официальных костюмах. Сверкающие платиновые волосы доставали ей до плеч, а на лице у нее был пурпурный макияж, который очень напоминал боевую раскраску индейца.

— Мамочка моя, — закатил глаза Куинн. — И что бы ты с такой сделал?

— А сколько у меня времени?

— Тридцать минут.

— Я бы повертел ее так, как мартышка не вертит кокосовый орех.

— Можно одно замечание? — спросил Куинн.

— Ну, конечно.

— Ты сидишь тут и говоришь все эти правильные вещи про телочек, но мысли твои очень далеко отсюда.

— Я же сказал тебе, что сегодня у меня тест-драйв.

— Знаешь, что тебе надо? Тебе надо продуть трубы. Ты в моем городе, а поэтому позволь мне сделать звонок. Ты ведь сидишь сейчас в этом ресторане и не знаешь, что находишься всего в тридцати минутах езды от самой волшебной ночи в твоей жизни.

— И как же ее зовут?

— Зовут? Послушай, все оказывается гораздо хуже, чем я предполагал.

— Меня всегда интересуют подробности, — пожал я плечами.

— Это я знаю, — согласился Куинн. — Ее зовут Божественная.

— И почему ты считаешь, что эта шлюха лучше, чем другие?

Его лицо опять скривилось в этой его улыбке, и я тоже улыбнулся.

— А у нее есть подружка для тебя?

— Подружку зовут Наслаждение.

— Божественное Наслаждение, неплохо… Они что, работают в паре?

— Не буду притворяться, что мне это неизвестно. — Куинн похлопал меня своей ручищей.

Какое-то время мы сидели молча, и я опять задумался о том, что иногда всего один телефонный звонок отделяет нас от кардинальных перемен в жизни. Глаза Куинна походили на глаза ребенка, который с нетерпением ждет, когда его поведут к стойке с мороженым.

— Какого черта, — сказал наконец я, — звони!

— Правда? Круто! Ты не пожалеешь!

Он отошел от стола, а через минуту вернулся, но не присел, а продолжал говорить стоя. Я услышал щелчок камеры.

— Только не говори мне, что ты меня только что не сфотографировал, — сказал я.

— Я сфоткал вон ту, с сиськами, — показал он куда-то за мою спину и, нажав несколько кнопок, закончил разговор.

Завершили обед мы настоящим сотерном, который был таким густым, что тек по языку, как сироп.

— И это называется вином? — спросил Куинн. — Ты меня разыгрываешь.

— Это именно так называется, и я тебя не разыгрываю.

— Вкус как у десерта. А что это такое?

— «Лафори Пейраге» [Французское десертное вино, относящееся к классу «гран крю».], — произнес я, демонстрируя свой французский прононс.

— Я бы никогда не смог произнести ничего подобного этими своими гребаными толстыми губищами, — заметил Куинн, — но я понимаю, почему это вино твое самое любимое.

— Знаешь, настоящие пуристы предпочитают «Шато д’Икем».

— Они просто ничего не понимают, — сказал мой друг.

Его телефон прогудел, он прочитал эсэмэску и подмигнул мне.

— Все в порядке. Девчонки уже волнуются!

— Взволнованные шлюхи — это что-то новое.

— Я же сказал им, что привезу звезду экрана.

— Не ври!

— Пришлось, потому что они уже были заняты.

— Постой-ка: они тебе не поверили, поэтому ты меня сфотографировал и послал им мое фото.

— А что мне было делать? — возразил Куинн. — Не посылать же им в самом деле фото той сисястой.

— А что, ее ты тоже сфотографировал?

Куинн ухмыльнулся.

— Ты поедешь в моей машине или будешь ехать в своей за мной? — спросил он.

— Я лучше поеду за тобой, — ответил я, подумав немного. — Мы, наверное, задержимся там, и к тому времени, как я освобожусь, стоянка ресторана может быть уже закрыта.

— Так я же об этом и говорю! — воскликнул Огастес, опять хлопая меня по плечу.

Швейцары подогнали наши машины. Куинн отъехал, и я почти сразу же тронулся за ним. Пошарив рукой под сиденьем, вытащил оттуда маленькую коробочку, которую Калли положила туда, пока мы с Огастесом сидели в ресторане, и положил ее на переднее сиденье рядом с собой.

Автомобильные бомбы такие же разные, как и люди, которых ими взрывают. Они могут быть подсоединены к системе зажигания, иметь часовой механизм или устанавливаться на рессорах, чтобы взорваться в тот момент, когда машина наезжает на кочку. А еще их можно взрывать радиосигналом на расстоянии. Заряд может быть спрятан в приборной доске, под сиденьем водителя или на магните крепиться к днищу автомобиля. В данном случае заряд был установлен в рулевой колонке. Детонатор, который лежал рядом со мной, мог сработать на расстоянии ста ярдов в чистом поле или пятидесяти ярдов, если между машинами были какие-то препятствия.

Куинн был моим лучшим другом и одним из последних людей, которых я хотел бы убить. В то же время именно он похитил Элисон Силис и держал ее в качестве добычи на своем складе вот уже в течение трех лет. Я знал это так же точно, как свое собственное имя. Нет, это плохое сравнение. Я знал это так же хорошо, как любую другую вещь. Это началось с подозрения, а потом превратилось в уверенность после того, как яйцеголовые Лу Келли устроили полномасштабные поиски Элисон. Когда они выяснили, что ее след потерялся меньше чем через месяц после того, как я впал в кому, я оценил факт ее исчезновения с точки зрения моего знания Куинна. Я был уверен в этом на девяносто девять процентов до того, как поговорил с Огастесом в ресторане. К моменту, как мы уселись в машины, у меня не осталось никаких сомнений.

Если бы Куинн сказал мне, что Элисон умерла, и назвал бы место, где захоронено ее тело, или сказал бы, что она с кем-то связалась, или что сменила имя и фамилию, или дал бы какое-нибудь другое объяснение ее исчезновения, то мне пришлось бы пускать по следу людей Лу. Но Огастес говорил глупость за глупостью.

Он признался, что встречался с Элисон. Он также сказал, что она свинтила через несколько недель, и я ему поверил. Но я доверил Куинну жизнь и здоровье Элисон, поэтому, несмотря на их личные отношения, он был обязан следить за ней все эти годы.

Потому что он ее охранял, и продолжал бы делать это до самой смерти, так как это был мой последний приказ ему, так же как я бы вел себя на его месте, если бы мы с ним поменялись местами. На этом мы все и стоим. Мы должны следить за людьми, которых охраняем. Точка. Поэтому его заявление о том, что он ничего не слышал о ней вот уже три года, было абсурдным.