Глава 56

Еще через сорок минут я передал Калли пилу по бетону и велел пропилить горизонтальную линию между двумя вертикальными, отстоящими друг от друга на расстояние двенадцать дюймов. После выпивки, плотного обеда и тяжелого физического труда я еле стоял на ногах. Хотя в здании было прохладно, вся моя одежда пропиталась потом. Спина, руки и плечи ныли. Я занял место Калли на стуле в надежде, что силы скоро вернутся ко мне.

Я сидел, подсвечивая ей лучом своего фонарика, как до этого она делала это для меня. Этого света как раз хватало на то, чтобы идеально подсветить ее фигуру… Так как пилила она на высоте двух футов, то ей пришлось отставить попку и встать на одно колено. Я ведь, кажется, уже говорил, что немного выпил и разглядывал женщин, когда мы были в ресторане? Так вот, каким-то образом луч фонарика отклонился и уперся в ее безукоризненную пятую точку.

— Тебе что-то не нравится? — спросила Калли.

— Совсем наоборот, — ответил я.

— Извращенец, — произнесла она. — Мы, между прочим, спасаем здесь человеческую жизнь.

— Не порти людям настроение.

Я нехотя перевел луч на стену. Через двадцать минут я пошел на последний приступ, вооружившись кувалдой. Еще через двадцать минут отверстие стало достаточно большим, чтобы Калли могла в него пролезть, что она и сделала. Она взяла с собой фонарик, а свой я положил на пол, чтобы улучшить освещение.

Я мог только просунуть голову в отверстие, но этого оказалось достаточно, чтобы увидеть, что в маленькой комнате Элисон находилась кровать, телевизор, туалет, раковина и маленький холодильник, в котором, по-видимому, находились еда и питье. Но Элисон не могла пользоваться этими благами цивилизации. Она была прикована к стене, абсолютно голая. Рот ее был запечатан клейкой лентой, обернутой вокруг головы. Из-под ленты виднелись концы красной скомканной тряпки, которую Куинн воткнул ей в рот вместо кляпа.

Я понятие не имел, как долго она была вот так прикована, но выглядела Элисон фунтов на тридцать легче, чем последний раз, когда мы с ней виделись. Было видно, что она находится в агонии, а под ногами у нее растекалась большая лужа мочи.

Я вытащил голову из отверстия, достал из мешка с инструментами сверхпрочные ножницы по металлу и протянул их Калли. Через минуту она разрезала наручники и обратилась ко мне:

— Донован, нам бы хотелось остаться наедине.

Я опять убрал голову из отверстия и подождал, пока Элисон воспользуется туалетом.

Я услышал, как Калли говорит ей:

— Будет не так больно, если я сделаю это медленно.

Потом я услышал, как она снимает ленту со рта Элисон. Женщина поперхнулась и начала кашлять и плеваться.

— Все в порядке, — повторяла Калли. — Куинн мертв, и теперь все будет хорошо.

Она вымыла и одела Элисон, а потом помогла ей выбраться из комнаты. Когда она выбралась из дыры, пленница посмотрела на меня ледяным взглядом. Глаза ее были прищурены, а ноздри раздувались.

— Это все из-за тебя, — сказала она.

— Из-за меня?

— Вот именно. — Ее ответ прозвучал очень агрессивно. — Все это произошло только по твоей вине.

— Донован — единственный человек в мире, который вычислил, что с тобой произошло, — заметила Калли. — Ты жива благодаря ему.

— Это самая медленная спасательная операция в мире. — Элисон толкнула меня в бок: — Ты где пропадал? Ты же обещал мне работу.

— Ты уже готова приступить или еще поругаешься на меня? — поинтересовался я у нее.

Глава 57

Так и не дождавшись благодарности от Элисон, мы вывезли ее из этой дыры, поселили в гостинице, в номере, который располагался между номером Калли и моим, а потом накормили и выслушали ее историю.

После того как меня объявили мертвым, у Элисон действительно начались романтические отношения с Куинном. Таким образом она надеялась получить работу, которую я ей обещал. Но, как и сказал Огастес, когда Элисон почувствовала, что из этого ничего не выйдет, она предпочла свалить. К ее большому сожалению, Куинн был лучшим охранником на свете, поэтому ей не удалось уйти далеко. Когда он ее поймал, они здорово разругались, а потом он похитил ее и привез на склад.

Когда Огастес был дома — а дома он проводил большую часть своего времени, — он не мог на нее надышаться. Но каждый раз, когда Куинн куда-то уходил, он приковывал Элисон к стене. Поступая таким образом, он был уверен, что она всегда будет рада видеть его. Если он планировал отсутствовать дольше нескольких часов, то использовал длинную цепь, которая позволяла Элисон пользоваться всеми удобствами. К тому времени, когда я остановил Куинна на Уолнат-стрит, он отсутствовал уже около трех часов.

Поэтому Элисон считала, что во всем, что с ней произошло, виноват я.

— Он тебя бил? — поинтересовалась Калли.

— Время от времени, — ответила Элисон.

— И он заставлял тебя заниматься с ним любовью?

— По крайней мере дважды в день.

— А ты когда-нибудь сопротивлялась?

— Именно в эти дни он меня и бил.

Здесь, в хорошо освещенной комнате, она выглядела как белый призрак.

— Как часто, до сегодняшнего дня, ты бывала на воздухе за эти три года? — спросил я.

— Я никуда не выходила больше трех лет. А знаю я это потому, что у меня был телевизор.

Калли дала ей снотворное и посидела с ней, пока Элисон не заснула. После этого она присоединилась ко мне в моем номере, и мы с ней открыли бутылочку вина из мини-бара. Пили вино и обговаривали тренировочное расписание для Элисон.

— Лу займется ею на второй и третьей неделе, — говорил я. — Потом три недели она твоя, а потом две недели с ней буду заниматься я. Пару раз она может дублировать тебя во время задания. После этого мы дадим ей что-нибудь легкое для проверки, чтобы посмотреть, как она с этим справится.

— И сколько же, по нынешним временам, платят сиделкам?

— Двадцать штук в неделю, плюс то, что тебе удастся заработать на контракте.

— Согласна, — ответила Калли. — А кому она достанется в первую неделю?

— Доктору Крауч. Потому что если Надин решит, что она не подходит, мы откажемся от всего этого и попробуем вернуть Элисон в ее прежнюю жизнь.

Я набрал номер, нажал кнопку вызова и подмигнул Калли, включая динамик.

— Вот только послушай…

— Это никуда не годится, — закричала Надин в трубку.

— У меня есть для тебя пациент, — сказал я.

— Да что с тобой? Ты хоть знаешь, который сейчас час?

— Хорошая работа, — заметил я. — И гонорар тебе наверняка понравится.

— Донован, я пытаюсь заснуть. Никогда больше не звони мне в середине ночи. Это никуда не годится.

— Как насчет двадцати пяти штук зеленых в день?

— Я наверняка с удовольствием тебя выслушаю, когда проснусь. Позвони мне через пару часов, — сказала Надин и разъединилась.

— Вот старая сука, — прокомментировала Калли. — А ты так не думаешь?

— Да, на людей ей всегда было наплевать, хотя меня она, кажется, искренне любит.

— У меня такое впечатление, что когда ты говоришь, ты бредишь, — заключила Калли.

Глава 58

Когда я подъехал, машина Мирона Голдштайна уже стояла на площадке для отдыха, которая располагалась на 177-й миле шоссе, проходившего недалеко от его родного города Цинциннати. Выйдя из своей машины, я по широкому кругу обошел вокруг его, проверяясь на предмет возможных снайперов. Когда я подошел, он открыл пассажирскую дверь, и я забрался в машину.

— Сал сказал, что вы хотите умереть, — начал я.

— А вы — Крид?

— Да.

— Я думал, что вы моложе.

— А я — что вы старше.

Мирон Голдштайн кивнул. Он был изможденный человек, с грустным лицом, толстыми губами и обвисшими щеками. Из ноздрей у него торчали пучки жестких волос. В одной дрожащей руке он держал промокший носовой платок, которым постоянно вытирал капли жидкости, скапливающиеся на кончике его носа. Глаза его прятались за очками в тяжелой роговой оправе.

— Делаем так, — продолжил я, — вы говорите мне, что у вас на уме, а я говорю вам, что думаю по этому поводу.

— Вы всегда были здоровым человеком, мистер Крид?

— Давайте ближе к делу.

— Ну, конечно, — сказал человек, улыбнувшись своими толстыми губами. Он помолчал, вытер нос, а потом задал следующий вопрос: — Вы что-нибудь слышали о БАС?

— Болезнь Лу Герига?

— Вот именно. БАС — это смертельное прогрессирующее заболевание центральной нервной системы, которое постепенно, но неотвратимо лишает ваше тело возможности свободно двигаться. С каждым днем ваши мышцы атрофируются все больше и больше, пока наконец в один прекрасный день не прекращают работать. Вы можете это видеть по моим рукам. Это не Паркинсон, это называется «фасцикуляция», и это первый сигнал, что конец близок.

— Мне очень жаль, — сказал я.

И я действительно имел это в виду. Внешний вид Мирона заставил меня почувствовать стыд. Последние семь недель я все справлял прощальную тризну по Кэтлин и Эдди, в то время как этот несчастный умирал по частям. Естественно, больно, когда теряешь людей, с которыми хотел бы дожить до глубокой старости, — но этот Мирон Голдштайн вообще никогда не состарится. Может быть, Кэтлин и ее жених когда-нибудь разойдутся и у меня опять появится шанс. А может быть, и нет. Но в любом случае у меня было хоть какое-то будущее, о котором я мог помечтать, и это было гораздо лучше того, что ждало в будущем Мирона Голдштайна.