Джон Марсден

Смертельный холод

БЛАГОДАРНОСТИ

Выражаю огромную признательность Лиззи Фарран, Лаклану Данну, Далласу Уилкинсону, Робу Александеру, Питеру Саплтону, Хейди Зонневельд, Хейли Ренолдзу, Энн О’Коннор, Ребекке Данн, Лорен Сандстрон.

Первым читателем этой трилогии была Джулия Стайлз, я с благодарностью вспоминаю о ее неоценимой поддержке и вдохновляющем энтузиазме.

Посвящается моей сестре и давнему другу, Розалинде Александер

Но третий день приводит за собой

Мороз, мороз убийственный.

Уильям Шекспир. Генрих VIII (перевод П. Вейнберга)

1

Иногда я думаю, что лучше бояться, чем скучать. Когда боишься, хотя бы знаешь, что жив. Энергия в твоем теле бурлит так сильно, что выплескивается наружу подобно поту. Твое сердце — сердце, перекачивающее кровь, — колотится в груди подобно колесу старой ветряной мельницы в штормовую ночь. И ни для чего другого места уже не остается. Забывается усталость, холод, голод. Не помнишь об ушибленном колене и зубной боли. Забываешь о прошлом и о том, что где-то существует будущее.

Я теперь настоящий эксперт по страху. Думаю, что испытала уже все сильные чувства — любовь, ненависть, зависть, ярость. Но страх — самое мощное из всех. Ничто другое не проникает так глубоко, ничто не в состоянии сдавить все внутри с такой силой, как это делает страх. Ничто не овладевает тобой с такой же силой. Это вроде болезни, лихорадки, захватывающей тебя целиком.

Чтобы совладать со страхом, я придумала особые приемы. Они есть у всех нас, я знаю. И каждый обращается с ним по-своему. Один из моих приемов — думать о шутках, которые я когда-либо слышала от разных людей. Другому приему меня научил Гомер. Звучит это совсем просто. Нужно мысленно повторять: «Я отказываюсь бояться. Я сильная и храбрая».

Когда не очень страшно — это срабатывает, но не в случае паники. Когда ты охвачен ужасом, это напрочь лишает тебя защиты, и ничего не может помочь.

Последние две недели в Аду оказались очень скучными. В такое время начинаешь уже просто тосковать по страху. Может быть, я стала в этом отношении чем-то вроде наркомана, потому что массу времени провожу, придумывая разнообразные и весьма опасные предприятия, которые мы могли бы осуществить, яростные атаки на врага.

В такие дни трудно понять, зависима ли я — смертельно, самоубийственно — от панического страха или же от скуки.

Я гадаю, что происходило с участниками мировых войн прошлого, когда сражения кончились. Конечно, в тех войнах в основном действовали мужчины, но ведь было немало и женщин. Они не становились рядовыми регулярных армий, но ведь этого и не нужно, чтобы испытать влияние войны. Интересно, в день, когда провозглашали мир, они что, просто нажимали на кнопочку «Выключить»? Возможно ли это вообще? Лично я точно так не смогу. Похоже, я начинаю привыкать к тому образу жизни, который веду в последнее время: от лихорадочной безумной энергии к полному обнулению всех ресурсов.

Но частенько я ностальгически вспоминаю размеренность прежней жизни. В течение учебного года мои дни всегда начинались одинаково: я завтракала, собирала коробку с сэндвичами, укладывала школьную сумку и на прощание целовала маму. Папа к этому моменту обычно уже уходил в загоны к овцам, но иногда я вставала достаточно рано, для того чтобы позавтракать с ним вместе. А иногда, наоборот, встав в обычное время, я заставала папу еще на кухне — он грел спину у дровяной печи.

И много лет — с тех пор, как стала доставать ногами до педалей автомобиля, — я сама ехала до остановки школьного автобуса. Дети, живущие на фермах, могли даже получить специальные водительские права, чтобы добираться до школьного автобуса, но мы как-то не позаботились об этом — папа считал подобные формальности лишь глупой бюрократией. От нашего дома до шлагбаума на Провиденс-Галли-роуд было около четырех километров. Это была единственная остановка на пути школьного автобуса. Как и большинство фермеров, мы имели своего «загонного топтуна» — незарегистрированное транспортное средство, которым обычно пользовались дети; а иногда оно могло пригодиться и для хозяйственных работ. Нашим «топтуном» был «Датсун-120У», который папа приобрел за восемьдесят долларов на какой-то распродаже. Обычно я брала именно его, но если он был сломан или нужен папе для какого-то дела, я могла сесть в «лендровер» или на мотоцикл. В любом случае машина, на которой я приехала, весь день, пока длились уроки, стояла под деревом — до того момента, когда я выходила из автобуса на обратном пути и забирала ее.

Мне нравилось учиться, я радовалась общению с друзьями и вообще школьной жизни — сплетням, разговорам о мальчиках, но, как и у большинства фермерских детей, домашние дела отнимали времени и сил не меньше, чем учеба. Я не уверена, что у городских детей дела обстоят так же, — у меня иногда возникает ощущение, что в их жизни школа занимала большее место. Конечно, она и для нас важна, в особенности теперь, когда каждого тревожит мысль, сможем ли мы когда-нибудь жить на своей земле и заботиться о ней так, как это делали наши предки. Всем детям с ферм теперь приходится задумываться о возможности заниматься в будущем чем-то совершенно иным.

О чем я вообще говорю? Да просто я на несколько минут вернулась в мирные времена, когда важнее всего было найти способ заработать себе на жизнь. Безумие. Теперь все мечты о том, чтобы стать нейрохирургом, или шеф-поваром, или парикмахером, или адвокатом, растаяли как дым. Дым, имеющий запах пороха. Теперь мечты куда проще: остаться бы в живых. Мистер Кассар, учивший нас актерскому мастерству, называл это «другой перспективой».

Прошло уже почти полгода с того момента, как в нашу страну вторглись захватчики. Мы живем в состоянии войны с января, а теперь уже июль. Так недолго и уже так давно. Враги заполонили нашу землю, как саранча, как мыши или сорняк «Проклятие Паттерсона» [Под названием «Проклятие Паттерсона» или «Спасение Джейн» известен синяк подорожниковый — травянистое растение, ставшее в Австралии злостным сорняком. — Здесь и далее примеч. ред.]. Нам бы привыкнуть к подобным напастям, но эта зараза распространилась слишком быстро, так неожиданно и успешно, что не идет в сравнение ни с чем. И этот враг сообразителен, яростен, организован. Чем больше я узнаю о захватчиках, тем отчетливее вижу, что они планировали нашествие в течение многих лет. Например, в разных местах они применяют разную тактику. Их не интересуют удаленные поселения, малозаселенные районы, разбросанные далеко друг от друга фермы, кроме таких мест, как Виррави, мой родной город. Виррави же им нужен потому, что лежит на дороге от залива Кобблер с отличной глубоководной гаванью.

Но захватить Виррави было совсем не трудно. Они все рассчитали и напали в День поминовения, когда вся округа отдыхает. В городе в этот день проводятся сельскохозяйственные выставки, так что захватчикам понадобилось только окружить территорию ярмарки, где оказалось девяносто процентов населения округа. Но для захвата больших городов и поселений потребовалось больше воображения. В основном они использовали методику захвата заложников, прежде всего — детей. Их стратегия состояла в том, чтобы действовать как можно быстрее, не оставляя времени на обдумывание. При малейшей задержке солдаты начинали сметать на своем пути все, убивать людей. И это действовало безотказно. А политические крысы, руководители, люди, которые в мирное время каждый день рассказывали нам о собственном величии и о наличии множества причин, по которым мы должны голосовать за них, почувствовав, что заливающий страну поток захватчиков вот-вот заплещется у их ножек, рванули в Вашингтон, оставив позади хаос и тьму.

Да, нападение было хитрым и жестоким, но успешным.

И потому — а может, из-за наших собственных апатии и эгоизма — все планы мирного времени стали неважными, и мы вдруг обнаружили, что в мире остались лишь страх и скука.

Но конечно, не только страх и скука владели нами. Были и другие эмоции: даже гордость время от времени посещала наши сердца. В середине осени мы, оставшись всего впятером — Гомер, Робин, Фай, Ли и я, — предприняли грандиозное нападение на врага. Чтобы взорвать сразу несколько домов в районе Виррави, где расположилось главное командование захватчиков, мы использовали газ. Да уж, устроенный нами взрыв потянул бы на одиннадцать баллов по шкале Рихтера! Конечно, грибовидного облака не было, зато все остальное удалось! Зрелище получилось отличное, но далеко не сразу нам удалось осознать, что именно мы сделали. Мы просто бросились назад, в горное убежище, намереваясь в дальнейшем производить вылазки лишь в поисках пропитания. И тогда же мы совершили ужасное открытие — нашли тело нашего друга Криса… Мы привезли его с собой и похоронили в тайном уголке, в дикой впадине между скалами и бушем, именуемой Адом. Там, пережидая несколько недель, в течение которых враг яростно нас разыскивал, мы постепенно осознали, как далеко зашли. Но мысль о том, что нас ищут, конечно, была пугающей. Не имея доступа к новостям (за исключением случайных обрывков информации из иностранных радиопередач), мы не могли уточнить, кого же нам удалось уничтожить и что разрушить. Но это происшествие явно было посерьезнее, нежели собака в мечети.