12. Одним из самых простых совершенных искусств есть правильный удар весла вовремя, что практиковать вам приходилось, вероятно, не раз. Мы определили, что искусство есть мудрое видоизменение предметов при помощи нашего физического организма (реальных предметов при помощи реальной силы § 3). Добрым ударом весла вы перемещаете разумным образом известное количество воды. Предположим, что вы промахнулись ударом и поймали краба; в таком случае вы переместили известное количество воды неразумным способом, не только в направлении безразличном, но и в противоположном вашему намерению. Совершенство удара предполагает не только абсолютно точное знание противодействия воды лопасти весла, но и более правильное умение преодолевать это противодействие, получаемое практическим упражнением с целью достигнуть намеченной цели. Эта цель очень проста — наиболее быстрое передвижение лодки при данной затрате сил — служит мерилом степени вашего искусства, а противоположное — отсутствия его. Но чтоб быть σοφός — мудрым гребцом, нужно нечто большее, чем это искусство, основанное на простом знании. Ваша способность отлично грести зависит не только от знания силы сопротивления воды или от повторной практики в преодолевании этого сопротивления. Оно предполагает практику этих движений при сознательной дисциплине тела, обусловленной упорядочением страстей. Оно означает подчинение известному авторитету и дружественное согласие с настроением других лиц; и таким образом умение прекрасно грести указывает на нравственное и умственное благородство и в известной степени благотворно влияет на характер. В этом заключается мудрость или разумность наиболее благородной стороны умения грести; без чего вы не только не станете правильно грести, но и достигнете противоположного.
13. Теперь возьмем пример из той области искусства, которую вы, может быть, считаете более низким, чем гребля, хотя оно в действительности гораздо выше его, — я разумею искусство танцевать. Я выше (§ 11) сказал вам, как можно определить степень искусства по его способности к извращению, к порче, что служит также и мерилом нежности органических веществ. Moria [Глупость, дурашливость (др. — греч.).] или безумие гребли только потешно, но moria или безумие танца хуже, чем потешно, и, судя по этому, вы можете заключить, что его sophia, или мудрость, будет гораздо прекраснее мудрости в гребле. Предположите, например, менуэт, танцуемый двумя влюбленными, получившими высшее образование, отличающимися благородством характера и сильно влюбленными друг в друга. Вы увидели бы тут образец искусства наиболее возвышенно-лаконического, под управлением мудрости, руководящей наиболее сильными страстями, и наиболее изысканного чувства красоты, возможной для человечества.
14. Как образец противоположного в области того же искусства, я не могу привести вам ничего более яркого, чем то, что я видел года два тому назад в «Театре Гейити» [Театр в районе Вест-Энд в Лондоне, оказавший большое влияние на развитие музыкальной комедии.] и что можно, пожалуй, увидеть теперь в любом лондонском театре.
Сцена, на которой происходил этот танец, изображала ад, и на заднем плане нарисованы были огненные языки. Танцующие изображали демонов с красной фольгой вместо глаз, метающих огонь; тот же красный огонь как будто выходил у них из ушей. Они начали свой танец на сцене с того, что стали ходить по приспособленной опускной двери, которая отбрасывала их на десять футов в воздух, а все исполнение состояло в выражении всевозможных дурных страстей самым неистовым образом.
15. Вы, надеюсь, без затруднения поймете, в каком смысле слова sophia и moria [Далее я буду писать латинскими буквами. — Прим. автора.] правильно должны быть употребляемы по отношению к двум различным методам одного и того же искусства. Но те из вас, которые привыкли к точному мышлению, сразу заметят, что я ввел новый элемент при рассматривании образца высшего искусства. Безумие гребца состояло просто в том, что он неспособен был грести; но безумие пляшущего состоит не в неумении танцевать, а в умении хорошо танцевать с дурной целью; и чем лучше он танцует, тем отвратительнее получаемые результаты.
И теперь я опасаюсь, что надоем вам, прося вас обратить внимание на то, что вы вначале можете счесть за праздную тонкость или мелочь анализа, но тонкость здесь существенна, и я надеюсь, что в течение моих лекций я не буду более надоедать вам.
16. Простое отрицание власти или силы искусства — его нулевая точка — в гребле только смешна. Оно не менее потешно, конечно, и в танцах. Но что вы разумеете под словом «потешно»? Вы разумеете нечто до такой степени презрительное, что оно вызывает смех. Презрение в обоих случаях, однако, слабо в обыкновенном обществе, потому что хотя человек может и не уметь ни грести, ни танцевать, но он может уметь многое другое. Предположите теперь, что он живет там, где не может научиться многому другому: на бурливом морском берегу, где нет никаких картин, в бедной стране, где отсутствуют все тонкие искусства, сопряженные с благосостоянием, и в простом, первобытном обществе, куда не проникла еще утонченность литературы, но где умение хорошо грести необходимо для поддержания существования, а умение хорошо танцевать является одним из наиболее жизненных домашних удовольствий. В таком случае вы сказали бы, что его неумение грести или танцевать более чем потешно; что это признак человека, никуда не годного, заслуживающего не только презрения, но и негодования.
Теперь припомните, что безразличная точка или инерция искусства всегда обусловливает этого рода преступление или по крайней мере всегда заслуживает сожаление. Нравственной вины в отсутствии искусства может и не быть, если человеку не представляется возможности обучаться искусству; но отсутствие возможности обучаться таким искусствам, которые при данных обстоятельствах необходимы в обычной жизни, хотя и может не быть поставлено в вину отдельной личности, но для целой нации не допускает никакого оправдания. Национальное невежество в приличном, скромном искусстве всегда преступно, за исключением самых ранних стадий общественного развития, да и тогда оно грубо.
17. В этих пределах известного рода moria, или безумие, преступное или нет, всегда выражается отсутствием художественной силы; а истинное или безусловно преступное безумие проявляется в применении нашей художественной силы в дурном направлении. И здесь нам необходима та тонкость различия, которая, я опасаюсь, покажется вам оскорбительной. Заметьте прежде всего, что обладание какой бы то ни было силой искусства предполагает известного рода мудрость. Те люди, танцевавшие подобно дьяволу, о которых я выше говорил, добывали свой хлеб тяжелым и честным трудом. Ловкость, приобретенная ими, могла быть достигнута только путем немалого терпения и решительной самоотверженности; и та сила, благодаря которой они способны были так верно выражать различные состояния злых страстей, указывала на то, что они воспитаны были в обществе, умевшем до известной степени отличать зло от добра и которое поэтому было отчасти не чуждо добру. Далее, если б вы стали присматриваться к жизни этих людей, то нет ничего невероятного в том, что вы нашли бы, что этот дьявольский танец был изобретен таким человеком из числа их, который обладал сильным воображением, и что они танцевали его совсем не из предпочтения зла, а чтоб удовлетворять запросу публики, удивление которой можно вызвать только резкими жестами и порочными чувствами.
18. Поэтому заметьте, что во всех случаях, когда есть возможность научиться искусству, существование его указывает на sophia, а отсутствие на moria. Этот великий факт я старался объяснить вам два года тому назад в моей третьей вступительной лекции. В настоящем курсе мне предстоит показать вам влияние конечной высшей мудрости, направляющей ловкость искусства к наилучшим целям, и низшей moria, совращающей к наихудшим. И для этого мне прежде всего необходимо пояснить вам следующие два основных пункта. Первый, что задача университетского преподавания заключается в том, чтоб сформировать ваши взгляды, а не в практическом ознакомлении с искусствами или науками. Оно должно дать вам понятие о том, какова задача, например, работы кузнеца, а не сделать вас кузнецами; дать понятие о задаче медицины, а не сделать вас медиками. Надлежащая академия для кузнецов — это кузница; надлежащая академия для медиков — больница. Здесь вас отвлекают от кузницы и больницы, от всякой специальной или ограниченной области труда и мысли в universitas [Здесь: совокупность (лат.).] труда и мысли, чтоб предоставить вам возможность в мире и досуге, т. е. при полном спокойствии бескорыстной работы мысли, правильно понять законы природы и назначения человека.
19. Затем, во‑вторых, я должен объяснить вам, что над этими тремя великими областями: воображения, искусства и науки — царит добродетель, или способность, которая во все времена и всеми великими народами признавалась законным правителем и руководителем любого метода труда или страсти души; признавалась наиболее славной наградой за труд или наилучшим венцом стремлений человека. «Она дороже драгоценных камней, и ничто из желаемого тобою не сравнится с нею. Крепко держись наставления мудрости; не оставляй, храни его, потому что оно — жизнь твоя» [Притчи Соломона, 3:15.].
