— А как иначе? Потому он и шизанутый, — вставил Финн.
— Я не то имел в виду, — возразил Хэнсон. — При безумии мысли человека подчиняются внутренней логике, чьи правила действует только в голове бедняги. Но логика Дженкинса вполне себе внешняя, общепринятая — рассуждение его логично и по нашим меркам.
— Ага. И по ним, мы все — придуманные! — выдал Финн насмешливо.
— Я этого не говорил, — указал Дженкинс.
— Гы-ы-ы, — сказал Финн, тыча пальцем в изображение «Энтерпрайза». — А что ж ты говорил? Вот он — настоящий?
— Придуманный. А ты — настоящий. Но телешоу вторглось в нашу реальность и ее искажает.
— Сто-оп! — Финн аж руками замахал от изумления. — Телешоу? Ты что, смеешься? Телевидения уже сотни лет как нет!
— Появилось оно в тысяча девятьсот двадцать восьмом году с целью развлечения, в последний раз использовалось в две тысячи сто пятом, — сообщил Дженкинс. — Значит, где-то между этими датами есть период времени, когда транслировалось шоу о приключениях экипажа «Интрепида».
— Слушай, ты что куришь? — поинтересовался Финн. — Очень хочется знать. Что бы там ни было, я состояние сколочу, продавая эту дурь.
— Я так работать не могу! — объявил Дженкинс, глядя с вызовом на Даля.
— Заткнитесь все на минуту, — попросил энсин.
Финн и Дженкинс успокоились.
— Послушайте. Я понимаю, это похоже на безумие. Он и сам признает, что это похоже на безумие. — Даль указал на Дженкинса. — Но задумайтесь над тем, что мы сами видели на «Интрепиде». Подумайте, как люди ведут себя здесь. Безумно здесь не то, что этот парень считает нас персонажами телешоу. Безумно здесь то, что, как мне сейчас видится, его версия — самое рациональное объяснение происходящего. Разве нет? Кто-нибудь может предложить объяснение разумнее?
Даль окинул взглядом друзей. Все молчали. Хотя Финн выглядел так, будто едва удерживает язык за зубами.
— Нет? Отлично! — заключил Даль. — Так что давайте выслушаем Дженкинса. Может, дальше все станет еще безумнее. Может, наоборот. В любом случае это будет хоть что-то. А сейчас у нас совсем ничего нет.
— Ну ладно, — выговорил наконец Финн. — Но ты нам всем должен по вздрочу.
— По вздрочу? — переспросил Дженкинс у Даля.
— Долго объяснять, — ответил тот уклончиво.
— Хм, — сказал Дженкинс. — В общем, ты прав: самое кривое тут как раз то, что версия про телешоу, вторгающееся в нашу реальность и ее извращающее, — самая разумная. Но хуже всего даже не это.
— Боже мой! — выдохнул Финн. — Что может быть еще хуже?
— Насколько могу судить, шоу это далеко не самое удачное.
Глава 10
— Боевая тревога! — объявил капитан Абернати, когда корабль календрианских повстанцев дал торпедный залп по «Интрепиду». — Маневр уклонения!
Стоящий на мостике Даль расставил пошире ноги, чтобы сохранить равновесие. «Интрепид» дернулся, уходя от управляемых торпед, пущенных навстречу.
Даль вспомнил слова Дженкинса: «Обрати внимание: в критических ситуациях гасители инерции толком не работают. В другое время корабль может развернуться на месте или выписать мертвую петлю, и никто не заметит. Но когда пахнет живописной картинкой, всем лучше покрепче держаться на ногах».
— Они по-прежнему идут за нами! — заорал энсин Якобс, следящий за курсом торпед и управляющий корабельным оружием.
Абернати стукнул по кнопке на подлокотнике, включая вещание на весь корабль.
— Внимание всем! Приготовиться к столкновению!
Все на мостике ухватились за свои пульты, стойки и поручни. А Даль подумал, что стоило бы сделать нормальные ремни безопасности.
Торпеды нашли цель. Вдали глухо бухнуло, мостик качнулся.
— Доложить о повреждениях! — гаркнул Абернати.
Даль снова вспомнил Дженкинса: «При атаках почти всегда повреждаются палубы с шестой по двенадцатую, потому что в шоу показывают именно их. Камеры будут переключаться с мостика туда, снимая взрывы и то, как швыряет ударной волной несчастных астронавтов».
— Тяжелые повреждения на палубах шесть, семь и девять! — доложил К’рооль. — Умеренные — на восьмой и десятой!
— Еще торпеды! — заорал Якобс. — Целых четыре!
— Противоракеты! Огонь! — завопил Абернати.
«Отчего ж ты сразу их не приказал запустить?» — мрачно подумал Даль.
И снова в памяти всплыли слова Дженкинса: «Каждый бой срежиссирован максимально драматично. Вот что происходит, когда Сюжет берет верх над жизнью. Все делается бессмысленным. Законы физики отдыхают. Люди перестают мыслить логически и начинают думать драматически».
«Сюжетом» Дженкинс называл то, как телешоу вмешивалось в реальность, отметая напрочь здравый смысл и законы физики, засовывало в память неожиданные знания, заставляло делать несуразности и говорить нелепости.
«С тобой уже бывало такое, — рассуждал Дженкинс. — Вспомни: ты вдруг обнаруживал, что знаешь то да се, хотя и представления не имел откуда. Вдруг принимал решения и действовал вопреки своему разумению, будто повинуясь чьему-то приказу. И противиться не мог. И это понятно, ведь ты всего лишь фигура для сценариста, инструмент движения сюжета».
На обзорном экране вспыхнули три ярких оранжевых огня — противоракеты нашли цель.
«Ага, три, но не четыре, — отметил Даль. — Конечно, ведь, если одна торпеда прорвется, будет интереснее».
— Торпеда идет к нам! — завопил Якобс. — Попала!!!
Страшно грохнуло и лязгнуло — торпеда врезалась в корпус несколькими палубами ниже мостика. Якобс завизжал — его пульт живописно взорвался, выбросив сноп искр и швырнув энсина спиной на палубу.
«Что-нибудь обязательно взорвется и на мостике, — предупредил Дженкинс. — Там камера работает дольше всего. Повреждения будут непременно, есть им объяснение или нет».
— Перенастроить управление оружием! — завопил Абернати.
— Готово! — отрапортовал Керенский. — Управляю я!
— Огонь! — скомандовал Абернати. — Всем бортом!
Керенский шлепнул пятерней по пульту. Обзорный экран засветился: пучки энергии с нейтринными ракетами понеслись к повстанцам. Через секунду на экране вспыхнуло созвездие разрывов.
— Прямое попадание! — объявил Керенский, глянув на свой дисплей. — Капитан, похоже, мы разрушили ядро двигателя. Через минуту их корабль разлетится на части.
— Керенский, уводите нас отсюда! — приказал Абернати и спросил у К’рооля: — У нас новые повреждения?
— Тяжелые, на двенадцатой палубе.
Дверь на мостик открылась, и вошел главный инженер Вест.
— Наши двигатели в опасном состоянии, — доложил он, будто услышав еще за дверями разговор капитана с коммандером сквозь вой сирен тревоги. — Капитан, нам повезло, что ядро двигателей не повреждено.
— Долго ремонтировать? — спросил Абернати.
«Ровно столько, сколько нужно для сюжетного вывиха», — подумал Даль.
— Десять часов, если постараться, — ответил инженер.
— Черт возьми! — выругался Абернати, стукнув в сердцах кулаком по подлокотнику. — В это время мы должны эскортировать корабль календрианского понтифика на мирные переговоры.
— Ясно: среди повстанцев есть еще противники мирных переговоров, — значительно объявил К’рооль, глядя на обзорный экран.
На нем красочно взрывался звездолет бунтовщиков.
— Да, ясно, — подтвердил Абернати. — Но ведь именно эти бунтовщики и попросили о переговорах. Зачем же ставить их под угрозу? И зачем атаковать нас?
Он отвел взгляд, мрачный и суровый.
Дженкинс предупреждал, что время от времени Абернати либо кто-нибудь из старших офицеров выдаст напыщенную тираду, призыв или риторический вопрос, и все замолкнут на несколько секунд. В это время по телевизору якобы крутят рекламный ролик. Когда такое случается, Сюжет отступает. Вот тогда стоит внимательнее понаблюдать за офицерами.
Спустя пару секунд Абернати заморгал, расслабился и посмотрел на Веста.
— Что ж, тогда бросайте всю вашу команду на ремонт двигателей, — указал капитан.
Голос его звучал куда спокойнее и обыденнее прежнего.
— Конечно, — согласился Вест и направился к дверям, недоуменно осматриваясь по дороге, — словно удивлялся, с какой стати шел пешком до мостика, чтобы передать известие, когда без проблем мог позвонить по телефону.
— Пошлите ремонтные команды на поврежденные палубы, — приказал Абернати К’роолю.
— Сделаю, — отозвался коммандер.
— А заодно направьте кого-нибудь сюда, на мостик. Пусть поставят предохранители на питание станций или вроде того, чтобы срезать скачки напряжения. Не понимаю, с чего всякий раз во время боя здесь рвутся пульты и летит чертова туча искр.
Даль поперхнулся.
— Энсин, с вами все в порядке? — спросил капитан, будто впервые заметив Даля.
— Нет, сэр! Прошу прощения, сэр! Слегка нервничаю после боя.
— Если не ошибаюсь, вы — Диль из отдела ксенобиологии.
— Даль, сэр. Да, я раньше работал там.
— Значит, первый день на мостике.
— Так точно, сэр!
— Оно не всегда так, не стоит нервничать, — посоветовал капитан. — Иногда все гораздо хуже.
— Так точно, сэр!
— Хорошо, — отметил капитан и кивнул в сторону распростертого на палубе Якобса, начавшего тихо стонать. — Сделайте что-нибудь полезное. К примеру, отведите его в лазарет. Похоже, энсину туда прямая дорога.
— Есть, сэр!
Даль шагнул к Якобсу.
— Как он? — спросил капитан, когда энсин поднял раненого на ноги.
— Ушибся сильно, но жить будет.
— Замечательно. Последний мой спец по оружию кончил хуже. И его предшественник тоже. Диль, я иногда удивляюсь: что за чертовщина происходит с этим звездолетом? Будто прокляли его.
— Ничего это не доказывает! — заявил Финн, когда Даль рассказал о том, что происходило на мостике во время боя.
Друзья уместились впятером вокруг столика, уставленного выпивкой.
— Какие вам еще нужны доказательства? — спросил Даль. — Тут как по списку сверяешь: барахлят гасители инерции — есть. Взрываются пульты на мостике — есть. Повреждаются палубы с шестой по двенадцатую — есть. Даже глубокомысленная пауза во время рекламного ролика есть!
— Никто же не умер, — сказал Хэнсон.
— Потому что пока не нужно. Думаю, эта битва — просто начало. Такое запускают до первой рекламной паузы. Это — подготовка к последующему действу.
— И что потом? — спросила Дюваль.
— Не знаю. Не я пишу чертов сценарий.
— Дженкинс знает, — предположил Хестер. — У него же есть каталог всех этих серий.
Даль кивнул. Дженкинс показал им календарь жизни «Интрепида», где через равные интервалы светились пометки.
«Я обозначил, когда Сюжет вторгается в нашу явь», — сказал тогда затворник-йети, увеличивая одну из меток.
Та обнаружила древообразную структуру со множеством ветвей.
«Смотрите, как все устроено: каждая веточка — это сцена. Они соединяются в отдельную сюжетную арку. — Дженкинс убрал увеличение и снова показал общую картину. — Шесть лет, в среднем двадцать четыре основных сюжетных события в год. Плюс пара событий масштабом поменьше. Думаю, это отдельные серии».
— Боже мой, Хестер, и ты туда же! — горестно воскликнул Финн, встревожив погруженного в размышления Даля. — Мало что Энди уже целиком завяз в этом дерьме, так и ты переходишь на сторону безумия!
— Финн, если выпивка пахнет виски, на вид и на вкус как виски, лучше звать ее «виски». Разве нет? Я не верю выводам этого парня, но его детальная осведомленность, черт возьми, впечатляет. Последнее дело прошло в точности, как Дженкинс предсказывал, вплоть до взорвавшейся панели управления на мостике. Конечно, может, нас никто и не пишет, как сценарий, а Дженкинс давно не пил свои таблетки и вовсе головой поехал. Но готов спорить: он хорошо представляет, куда нас заведет история со звездолетом повстанцев.
— Значит, ты готов бежать к Дженкинсу за объяснениями и советами по поводу и без? — спросил ехидно Финн. — Если ты уж решил уйти в секту, лучше выбери другого пророка, который не сидит четыре года на сухпайках и не гадит в переносной нужник.
— А как ты все это объяснишь? — спросил Хестер.
— Никак. «Интрепид» — чертовски странный корабль. С этим все согласны. Но ты выдаешь цепь случайностей за закономерность, какую сам хочешь видеть. И остальные тоже.
— Нарушение законов физики — не «цепь случайностей», — заметил Хестер.
— А ты, значит, уже и физиком сделался? — отбрил Финн и демонстративно обвел взглядом корабль. — Народ, послушайте, мы на чертовом космическом корабле. Кто-нибудь из вас может объяснить, как работает наша колымага? На вновь открытых планетах мы сталкиваемся с прорвой диковинной живности. И не удивляемся оттого, что не можем ее понять. Наша цивилизация раскинулась на световые годы. Вам это само по себе не кажется странным? Если задуматься, страннее некуда. И попросту невозможно. Куда ни плюнь, попадешь в странность.
— Когда мы встречались с Дженкинсом, ты такого не говорил, — указал Даль.
— Да я собирался! Но все завопили: «Дай ему сказать!» Потом уже смысла не было.
Разозленный Даль нахмурился.
— Ну послушайте, я же не спорю — да, творится нечто непонятное. Все это знают. Но может, это потому, что корабль наш вроде как погряз в безумии обратной связи. То есть неправдоподобное порождает неправдоподобное, и так годами. Если в такой ситуации искать зависимость между случайностями, заранее ее представив, отыщешь обязательно. А в особенности если поблизости ошивается кто-нибудь вроде Дженкинса, двинутый, но как раз настолько, чтобы выдать теорию, которая что-то может предсказать, хотя и дает абсолютно шизоидные объяснения. На своей теории Дженкинс трогается окончательно, принимается следить за офицерами ради остального экипажа, а его члены поддерживают безумие. А потом в цикл безумия встраивается Энди, привыкший верить во всякую лабуду.
— И как тебя понимать? — спросил Даль угрожающе.
— Так, что ты годы торчал в семинарии по уши в мистицизме. И не в обычном человеческом мистицизме, занюханном и затраханном, а в настоящем инопланетном. И растянул свое понятие нормальности настолько, что в него прекрасно поместилась безумная Дженкинсова ересь.
Чувствуя, что Даль злится, Финн примирительно поднял руки:
— Энди, слушай, ты мне нравишься. Я думаю, все с тобой нормально. Просто твое прошлое работает против тебя. Понимаешь ты сам или нет, но ведь втягиваешь моих приятелей в полный абсурд.
— Если уж заговорили о прошлом, шизик Дженкинс на меня как раз этим жути нагнал, — заметила Дюваль.
— Ты имеешь в виду, что он о нас знает? — предположил Хэнсон.
— Я имею в виду, насколько много он о нас знает. И какие роли нам отводит.
«Вы все — второстепенные актеры, но не простые, — сказал тогда Дженкинс. — У обычного проходного персонажа никакой биографии. Он появляется лишь для того, чтобы погибнуть. Но у вас биографии есть, и они необычные. Один — посвященный в инопланетную религию. Другой — отпетый негодяй, наживший врагов по всему флоту. Третий — сын богатейшего человека во Вселенной. А ты, Дюваль, перевелась с корабля, где поругалась с вышестоящим офицером, и к тому же спишь с Керенским».
— Ты просто бесишься: Дженкинс выдал нам, что ты трахаешься с Керенским, — заметил Хестер. — А ты уже, между прочим, перед всеми нами его отшила.
— Ну и что с того? — вспыхнула Дюваль. — У меня тоже, между прочим, надобности.
— У него ж недавно было три венерических, — напомнил Финн.
— Уж поверьте, я его заставила пройти курс антибиотиков, — сообщила Майя и, глянув искоса на Даля, добавила: — И не надо наезжать. Захотелось мне. А из вас ведь никто не позаботился.
— Я в лазарете валялся, когда ты закрутила с Керенским, — возразил тот. — Так что не надо меня винить.
Дюваль ухмыльнулась:
— И вообще меня не это задело, а то, что Дженкинс сказал потом. Помните?
«Вас не просто убьют мимоходом. Аудитории недостаточно гибели случайных бедняг. Время от времени нужно изобразить смерть того, кому можно сопереживать, кого зрители уже узнали. Потому сценаристы берут второстепенного персонажа, развивают его, представляют его зрителям как полноценного героя и потом — бац! Вот ваша судьба, ребята. За вами интересные истории. Потому, наверное, смерти каждого из вас посвятят целую серию».
— Это уже ересь посложнее, — прокомментировал Финн.
— Тебе легко говорить, — пожаловался Хестер. — Я из вас один без интересной биографии. Ничегошеньки за душой. Когда в следующий раз попаду в группу высадки, меня точно прикончат. Я обречен!
— Видишь, я об этом и говорил, — заключил Финн, глядя на Даля и указывая на Хестера. — Своим бредом ты уже подчинил этот слабый больной рассудок.
— А ты, значит, одинокий глас здравомыслия? — улыбнулся Даль.
— Да! И хорошенько подумай об этом. Я самый безответственный из всех, кого я знаю. И среди вас я — голос разума. Маяк адекватности. Честное слово, ненавижу поучать уму-разуму. А что остается?
— Слабый больной рассудок, — пробормотал Хестер.
— Ты ж сам хотел называть виски — виски, — добавил Финн.
Телефон Дюваль запищал, и она вышла. Вернулась бледная.
— Ну вот это уже, на мой вкус, чересчур странное совпадение, — пробормотала она.
— Что такое? — нахмурился Даль.
— Керенский звонил. Меня зовут на брифинг со старшими офицерами.
— И зачем? — осведомился Хэнсон.
— В бою с повстанцами двигатели «Интрепида» пострадали, поэтому эскортировать звездолет понтифика выслали другой корабль. А он только что атаковал звездолет понтифика и вывел его из строя.
— И что это за корабль? — спросил Даль.
— «Нант». Я служила на нем до назначения на «Интрепид».
Конец ознакомительного фрагмента
