Джонатан Л. Говард

Иоганн Кабал, детектив

Посвящается Луизе

Грехи любые только говорят,
Но вопиет убийство. Омывают
Земли пространства водные стихии,
Но пролитая кровь стремится ввысь,
Росою окропляя небеса.

Джон Уэбстер [Перевод с англ. П. В. Мелковой]

Глава ПЕРВАЯ

В которой поджидает смерть и завязывается интрига

В камере для приговоренных воняло кошками.

Здесь не водились крысы и тараканы, за что Иоганн Кабал — некромант, пользующийся дурной славой в определенных кругах, — был благодарен. Однако ради отсутствия вредителей приходилось терпеть целую армию кошек, что совершенно безнаказанно проникали внутрь и сновали по подземельям замка Харслаус. Откидные окошки для них были сделаны даже в дверях камер. Ни для кого не было секретом, что стражники придерживались куда более высокого мнения о животных, чем о заключенных. После того, как Кабалу устроили экскурсию по помещениям — она заключалась в том, что его спустили с лестницы и наорали на него, — у него не осталось сомнений, что любой вред, нанесенный усатым, вернется ему сторицей.

И вот теперь он — весь покрытый шерстью, оставленной бессчетным числом поколений кошачьих, гордившихся своей шкурой, — сидел и ждал, когда у властей найдется минутка, чтобы его казнить. Наверное, все могло сложиться гораздо плачевнее, однако, как Кабал ни смотрел на ситуацию, он никак не понимал, куда уж хуже. Поэтому он принялся размышлять о том, как вообще попал в подобный переплет. Строго говоря, искусство некромантии заключалось в том, что вызывали души умерших и, задавая им вопросы, с их помощью предсказывали будущее. Кабал считал этот способ довольно убогим. У мертвецов было неплохо с историей, чуть хуже они разбирались в настоящем, а уж в том, что касается грядущего, оказывались вообще бесполезны. На то они и трупы. Но именно такое определение давали некромантии словари.

Однако с годами стало ясно, что прекрасные слова «некромантия», «некромант» и «некромантский» растрачиваются на бесполезные определения — тогда у лексической группы проснулась совесть, и она слегка сместилась в сторону более интересного обозначения. «Магия, связанная с мертвецами» звучало солидно. Вызывать призрак тетушки Матильды, чтобы узнать, какие цифры выпадут в лотерее на следующей неделе, было скучно — куда веселее, когда маньяк с козлиной бородкой выпускает на свободу армию скелетов. Прекрасный пример эволюции языка, который несомненно дарит радость. У Иоганна Кабала не было времени на всяких тетушек Матильд — ни в этом мире, ни в загробном. Новое определение некроманта ему прекрасно подходило — он занимался тем, что поднимал мертвецов (хотя был не по части воинов-скелетов — их он оставлял некромантам, склонным к театральщине). Прежде всего Иоганн Кабал считал себя ученым, который занимается поиском лекарства от ужасной болезни. Смерти. Занятие само по себе похвальное, если бы не применяемые методы, его манеры и провальные эксперименты, результаты которых потом шатались по округе, пугая деревенских. Но даже это можно было бы простить — фармацевтические компании творили что похуже, — если бы не дурная слава, которую некромантия получила благодаря всяким пафосным субъектам, ее практикующим. Никто не имеет ничего против воинов-скелетов, когда они преследуют Ясона и аргонавтов на экране телевизора, но когда они ломятся к вам в двери… Это уже совсем другое дело. Кровавая кисть оставила следы на репутации всех некромантов, и Кабал, который желал лишь спокойно заниматься своими изысканиями, вдруг обнаружил, что его профессия вне закона, а практика карается вполне себе смертельным исходом. Подобное положение вещей не могло не раздражать. Особенно когда тебя ловили.

А произошло это вот как. Кабал пытался взять книгу в библиотеке Университета Кренца. Книга являлась частью «Особой коллекции», и он намеревался позаимствовать ее на продолжительный и не установленный четко период. Коль скоро он ожидал противодействия со стороны библиотекарей, то решил отправиться за книгой в половине второго ночи в праздничный день и наверняка преуспел бы в своей затее, если бы не огромный мастиф, который патрулировал коридоры и о котором информаторы забыли предупредить. Когда библиотека вновь открылась, сотрудники обнаружили Кабала в читальном зале, а сверху на нем стоял чересчур дружелюбный стокилограммовый пес и заливал его слюнями. Чуть в стороне, вне досягаемости, стоял видавший виды саквояж, в котором нашлись огромный револьвер, набор хирургических инструментов, блокнот, исписанный убористым почерком, обитый изнутри футляр с несколькими запечатанными пробирками, в которых плескалась мутная жидкость, и копия «Principia Necromantica, или Принципов некромантии» в формате ин-кварто [Книги большого размера, примерно 24х30 см, на одном листе располагалось по четыре страницы. Так печатались старинные книги. (Прим. пер.)].

Никто не хотел затянувшейся тяжбы. Никто вообще не был заинтересован в судебном разбирательстве, поэтому Иоганна Кабала просто проинформировали, что его ждет казнь, и отвезли в замок Харслаус. Произошло это почти месяц назад, и он уже начинал скучать. Он прекрасно понимал, что приговор будут приводить в исполнение так же «официально», как выносили, то есть где-нибудь на рассвете дверь в камеру распахнется, его оттащат в темный подвал, перережут глотку, а подергивающийся труп бросят в канаву. Но разве мог он с этим что-нибудь поделать? А если нет, то зачем беспокоиться? Однако до сих пор ничего не происходило; его по-прежнему кормили, причем почти съедобной едой, а кошки поумнее давно усвоили, что стоит держаться подальше от его камеры. Так чего же они ждали? Кабала посещало смутное и неприятное чувство, будто где-то у кого-то есть на него планы.

А потом все случилось именно так, как он и предсказывал. В предрассветный час его разбудил звук распахнувшейся двери, и, прежде чем он собрался с мыслями, на голову ему натянули мешок и потащили по лабиринту коридоров. Он не пытался сопротивляться: его сопровождали по меньшей мере четверо, и даже самый мелкий среди них походил на мастодонта. Оставалось лишь сохранять спокойствие и ждать малейшей возможности сбежать, если таковая представится; ну а в случае, если ничего не выйдет и ему придется умереть, то с момента его последнего визита в Ад, процедура допуска туда была рационализирована.

Какое-то время его то тащили, то несли, а затем швырнули на стул. Мешок сорвали с головы — в ярком свете Кабал заморгал, разглядев угрюмого толстяка, который точил опасную бритву о полоску кожи. Кабал уже отошел от шока и подивился тому, что для подобных тайных казней на постоянную основу наняли палача. Его хладнокровие слегка дало трещину, когда грубые руки сорвали с него вонючую одежду. Любые жалобы по поводу столь бесцеремонного отношения, которые он собирался озвучить, захлебнулись, когда его бросили в ванну с мыльной водой и принялись натирать губками. Он все еще сплевывал пузыри, когда его снова вытащили, усадили на стул и размазали пену по лицу, после чего толстяк — прожигая взглядом — схватил его за горло и провел бритвой.

Кабал тут же прекратил всякое сопротивление. Толстяк скосил глаза на пену и щетину, свисавшие с лезвия, и махнул бритвой — грязь слетела одним шлепком и приземлилась в углу с отчетливым хлюпающим звуком.

— Довольно тепло для этого времени года, не так ли, сэр? — проскрежетал он, взглянув на Кабала. Лезвие вновь взметнулось.

Спустя десять минут Кабал — чисто выбритый, отмытый и одетый в недавно отглаженный костюм — любовался собой в зеркале. Ростом он был чуть выше шести футов; правда, обычно предпочитал зачесывать свои светлые волосы назад, да и костюм, который ему вручили, оказался не черным, а темно-серым, но в целом он был доволен своей внешностью. Он выглядел вполне солидно и серьезно, а Иоганн Кабал был очень серьезным человеком.

— Неплохо, — сказал он, проводя ладонью по подбородку. — Отнюдь неплохо. Вы тюремный цирюльник?

— Нет, сэр, — ответил мужчина, убирая бритву и ремень для заточки. — Я палач. Но неплохо иметь в запасе и другие навыки. Кстати, доброе утро.

Кабал глядел вслед уходящему палачу, испытывая довольно противоречивые чувства.

— Чувствуете себя человеком, герр Кабал?

Он обернулся посмотреть на вошедшего, и у него тут же закралось подозрение, что все это время он стоял там, в тени. Голос принадлежал человеку образованному. Кабал мысленно вздохнул — похоже, у всего происходящего имелась политическая подоплека, а политика и политики его неимоверно утомляли.

— Не больше, чем обычно, — ответил он. — Полагаю, отпускать меня никто не собирается?

— И неправильно полагаете, — заявил незнакомец и шагнул в круг света. Стройный мужчина под сорок, с усами, прекрасно смотрелся в форме капитана Имперских гусар — доломан, накинутый на плечи, под мышкой зажат кивер. Осанка и гордо висящий на шее орден говорили о том, что мужчина принадлежит «земельной аристократии». Он подошел к столу, на котором лежала старая одежда Кабала, смел ее на пол и присел на краешек. Вынув портсигар, он достал одну сигарету себе, а затем протянул футляр Кабалу.

— Курите, герр Кабал?