Я также заглядывал в мертвые лица тех, кого убивал по долгу службы. Два человека за восемь лет, не считая четверых со склада.

В общем, я смотрел раньше в глаза мертвецов, я помню, что в них видел. Ни моя мать, ни Хелен, ни застреленные мной преступники уже ничего не могли почувствовать и выразить — и те ужас и безнадежность, которые а отражались в их зрачках, были моими собственными…

Мертвый взгляд нельзя сымитировать. У многих воинов такой взгляд, потому что они живут в гармонии со смертью. Черч наверняка знал все это. Он знал обо мне все. Он знал содержимое записей моего психиатра. Этот негодяй знал.

Джавад снова дернулся ко мне, его пальцы впивались в мою рубаху, от него разило, словно от падальщика. Нет… неправильно, не так. От Джавада несло, как от падали. Он смердел, как мертвец. Потому что был мертв. Логическая цепочка промелькнула в голове за доли секунды, со скоростью и ясностью, усиленными страхом.

Хотя страх забавная штука. Он может вырвать вам сердце и обнажить ваше горло перед волками, может заставить вас разъяриться и обезуметь, что почти всегда приводит к гибели… или же под его влиянием вы будете действовать хладнокровно. Именно это случается с настоящими солдатами, которые проявляют свои способности в ходе схватки. Как я.

Ко мне полностью вернулось самообладание. Время будто замедлило ход и почти остановилось, в комнате повисла тишина. Были слышны лишь приглушенные удары моего сердца. Я оставил попытки избежать того, чего не в силах был избежать, — меня загнали в угол, и Черч не высылал мне на подмогу чертову конницу, — поэтому я сделал то, что делал Джавад. Я атаковал.

Описав правой рукой широкую дугу, я ударил ладонью, и его голова дернулась вправо с такой силой, что я услышал, как заскрежетали друг о друга шейные позвонки. Такой удар остановил бы кого угодно, ему же он помешал не больше, чем две пули, застрявшие в спине. Однако это на несколько секунд спасло меня от его зубов, а когда Джавад снова повернулся ко мне, я обхватил ногой его ногу и надавил под коленку. Может, он не ощущал боли, но коленный захват есть коленный захват, штука серьезная. Я схватил его за волосы на затылке и шарахнул лицом о стену, раз, другой, третий, еще и еще. Челюсть у него развалилась, однако я вцепился в то, что осталось от его подбородка, накрутил влажные прядки на палец, после чего с силой крутанулся на месте, сворачивая террористу шею. И она не выдержала.

Послышался звучный мокрый чпок.

И затем Джавада не стало. Его тело выключилось, словно кто-то выдернул вилку из розетки. Я отступил назад, и он упал.

Я едва дышал, пот ручьями лил по лицу, от него щипало в глазах. Услышав за спиной шорох, я обернулся. Черч стоял, привалившись к косяку открытой двери.

— Познакомьтесь с новым лицом международного терроризма, — произнес он.

Глава 6

Истон, Мэриленд.

Суббота, 27 июня, 14.36

— Что это было?

Мы снова сидели за столом. Мне позволили привести себя в порядок в ванной. Я принял душ и надел позаимствованный спортивный костюм. Стоя под струями воды, я чувствовал, как меня трясет. И не только из-за адреналина. Прошло полчаса, а руки у меня все еще дрожали, и мне было наплевать, видит ли это Черч.

Он пожал плечами.

— Мы все еще не сумели подобрать названия этому состоянию.

— Состоянию? Да этот сукин сын был мертв!

— Отныне и впредь, — сказал он, — мы можем считать смерть относительной.

Мне пришлось некоторое время посидеть спокойно, переваривая это. Черч ждал, пока я приду в себя.

— Это тот самый парень, которого я застрелил на складе, верно? Точнее, уложил на месте. Я видел на стене кровь и осколки костей…

— Джавад Мустафа, иракский националист, — подтвердил Черч, кивая. — Ваши выстрелы были смертельными, но он умер не сразу. Его перевезли в больницу, где установили, что он скончался по дороге. Но… «ожил» вскоре по прибытии, — Черч развел руками. — Мы взяли происшествие под свой контроль, и вы не найдете упоминания о нем в газетах или в каких-либо официальных репортажах.

— Господи Иисусе… так мы что, о зомби говорим? — Черч слабо улыбнулся.

— Начальник моего научного отдела — горячий поклонник поп-культуры. Поэтому мы назвали этого исламиста бродягой. Так короче, чем ходячий мертвец.

— И, прежде чем вы спросите, — в этом нет ничего сверхъестественного.

— Как такое случилось? Какое-то токсичное вещество… чума?..

— Мы не знаем. Прионовая болезнь, а может, паразиты. Или и то и другое. Нечто вызывающее гиперактивность стволовых клеток. В пользу паразитов говорит то, что зараженный полностью сосредоточен на идее воспроизводства. Не в сексуальном смысле, разумеется, но через укус, который, судя по всему, стопроцентно заразный. Правда, мы начали исследования совсем недавно.

— И что, опасен только его укус? — спросил я. Возникло ощущение, будто армия ледяных муравьев марширует у меня в кишках.

— Мы сделали множество проб пота и прочих телесных выделений, однако самая высокая концентрация заразы у него в слюне. Инфекция передается через укус.

Я посмотрел на синяк у себя на руке.

— На мне не было кевларового костюма. Если бы он меня укусил…

Он взглянул на меня.

Гнев белым пламенем полыхал у меня в груди.

— Вы настоящая крыса, вы это знаете?

— Как я уже говорил, мистер Леджер, перед нами — новое лицо терроризма. Кошмарное биологическое оружие. Как оно действует, мы пока не понимаем. Возможно, у нас уйдут месяцы, чтобы разработать приемлемый план исследований, и это означает, что время против нас. Мы предполагаем, что этот ваш приятель, Джавад, был био-террористическим аналогом террориста-смертника, нулевым пациентом [Медицинское понятие, обозначающее человека, с которого начинается эпидемия, причем сам он часто выступает лишь разносчиком заразы, не страдая от симптомов заболевания.] в эпидемии, которая должна разразиться в США. Тот синий контейнер, обнаруженный на складе, оснащен неким подобием системы климат-контроля. Скорее всего, она защищает остальных членов экстремистской группы от их же собственного оружия. Больше никто из присутствовавших на складе не имеет следов заражения, — он выдержал паузу. — Мы полагаем, что остановили их.

— Вы… полагаете? — Я слышал, как он подчеркнул это слово.

— Да, мистер Леджер, однако не уверены. А мы должны знать точно — и быть готовыми к тому, что это повторится снова. Если Джавад единственный носитель чумы, засчитываем очко в нашу пользу и принимаемся ждать их следующего шага, ведь они в любой момент смогут выкинуть подобный фокус. Если же есть еще отряды, готовые выпустить на волю таких, как Джавад… что ж, это одна из причин, по которой был создан ОВН.

— В таком случае вам необходимо немедленно связаться с командиром группы захвата, потому что в ту ночь, до того как мы атаковали, со склада выехали две фуры. Мы проследили путь одной из них, а вторую упустили…

— Да. Потеря грузовика была верхом небрежности.

Я подавил желание отвесить ему оплеуху.

— Кто за этим стоит? «Аль-Каеда», раз военным так и не удалось их прищучить?

— Это до сих пор неизвестно наверняка, хотя у нас имеются некоторые подозрения. Состав формирования оказался весьма разношерстным. «Аль-Каеда», шиитские экстремисты, двое суннитских и даже один из египетского исламского джихада.

— Шииты и сунниты работают вместе?

— Любопытно, не правда ли? — сухо произнес Черч. — Однако ничего невероятного. Имя, которое вы услышали на пленке — эль-Муджахид, — принадлежит тому, кто работал с несколькими группировками, отколовшимися от остальных и наиболее ярыми.

— Я уверен, вы допросили оставшихся в живых?

Он ничего не ответил.

— Так как же?

— Они все погибли. Самоубийство.

— Как это? Неужели вы не обыскали их на предмет ампул с цианидом в зубных коронках и прочей ерунды?

Черч покачал головой.

— Тут было кое-что похитрее. Каждый из них оказался заражен какой-то разновидностью еще не известного нам патогена, они должны были каждые восемь часов принимать лекарство, чтобы болезнь не развивалась. В противном случае она переходит в активную стадию и сосуды немедленно разрушаются. Мы понятия об этом не имели, пока у всех у них не началось внутреннее кровотечение, и даже тогда мы с трудом вытряхнули информацию из последнего, чтобы в общих чертах понять, что происходит. Оказалось, сдерживающее развитие болезни вещество спрятано в обыкновенных таблетках аспирина. Мы ни за что не догадались бы, где искать.

— Это та же самая болезнь, какой был заражен мой партнер по танцам?

— Нет. Насколько мы можем судить, она незаразна. Несколько лучших ученых мира работают на ОВН, и они до сих пор чешут в затылке. Некоторые находятся под большим впечатлением…

— Как и я. То, о чем мы говорим, чертовски запутанно.

— И при этом предельно просто: вам даже не приходится пускать в ход угрозы или силу. Одного человека с пузырьком таблеток достаточно, чтобы контролировать всех, кто им нужен. Очень легко управлять. Подобный уровень организации сильно изменяет наше мнение об этой группе и в большой степени расширяет их потенциал.

Я спросил:

— А что случилось с остальными парнями? Теми кандидатами, которые проходили испытание до меня? Их покусали?

— Одного, как ни грустно мне об этом говорить, да. Двух других — нет.

— Господи Иисусе!

Потребовалось немалое усилие, чтобы сдержаться, не перепрыгнуть через стол и не вырвать глотку этому негодяю. Я смотрел Черчу в лицо, наблюдая за его мимикой и пытаясь перевести дыхание, чтобы голос не выдал меня. Если Черч почувствует мой гнев, то неожиданно кинуться на него не удастся, он даст отпор.

— И что случилось с этими двумя? Вы пришли им на помощь?

— Нет. Им обоим удалось надеть наручники на задержанного.

— В таком случае я не понимаю.

— В данном случае значение имеет не только физическая сила, мистер Леджер. Каждый из них пережил момент истины, какой переживаете сейчас вы, и отреагировал… — он помолчал, закусив губу, — неадекватно.

— Каким образом?

— Таким, который обозначал их непригодность, — он помахал рукой, отметая эту тему.

— Почему я здесь?

— Ага, верный вопрос. Вы здесь, мистер Леджер, потому, что мы набираем пополнение в нашу команду ОВН. Мы новое агентство. У нас обширные фонды и, что особенно замечательно, неограниченные полномочия. Наше поисковое подразделение работает без устали, чтобы отслеживать и сообщать о формированиях, подобных тому, какое ваш отряд брал в Балтиморе. Мы ведем наблюдение за тем местом, куда отправился первый грузовик, и питаем большие надежды на обнаружение второго.

— И вы хотите, чтобы я к вам записался?

Он снова продемонстрировал зубы. Подобие улыбки.

— Нет, мистер Леджер, я хочу, чтобы вы отправились в Академию ФБР, как и было запланировано.

— Я не…

— Только теперь вам будет яснее, на каких аспектах подготовки следует сосредоточить основное внимание. Курсы по медицине и менеджменту будут особенно полезны. И вы, разумеется, сами поймете, что еще выбрать.

Мы немного посидели молча, его последнее замечание повисло в воздухе.

— А когда я закончу обучение?

Черч развел руками.

— Если угроза минует — по-настоящему минует, — вы, наверное, никогда больше обо мне не услышите. Если станете искать доказательства существования нашей организации, вы не найдете ничего стоящего, и я вам не советую даже пробовать. Вы, безусловно, никому не расскажете, что здесь произошло. Я не угрожаю, мистер Леджер, уверен, что могу доверять в этом деле вашему интеллекту и здравому смыслу.

— Но что, если есть и другие… бродяги?

— Тогда я, весьма вероятно, снова с вами свяжусь.

— Вы должны понимать, что одним случаем все не закончится. Слишком было бы просто.

— Я ценю ваше сегодняшнее участие, мистер Леджер.

С этими словами он поднялся и протянул мне руку.

Я смотрел на его ладонь, затем на него, наверное, добрых десять секунд. Но ни его рука, ни взгляд не дрогнули.

Я встал, и мы обменялись рукопожатием. Когда за Черчем закрылась дверь, пришел Ведроголовый с товарищами, они отвезли меня обратно к моей машине. Всю дорогу в салоне стояла гробовая тишина, хотя время от времени я ловил настороженные взгляды фэбээровцев.

Они уехали. Номер их автомобиля я на всякий случай запомнил. После чего сел в свой внедорожник и не двигался, должно быть, минут двадцать, уставившись через стекло на пляж и на счастливых людей, греющихся на солнышке. На меня накатила вторая волна нервной дрожи, и я крепко стиснул челюсти, чтобы не стучали зубы. Примерно так же я чувствовал себя после одиннадцатого сентября. Мир снова изменился. Тогда нам всем пришлось привыкать к слову «террор» — а сейчас оно стало для меня куда более страшным.

Что я стану делать, если Черч меня позовет?

Глава 7

Себастьян Голь.

Провинция Гилъменд, Афганистан.

Шестью днями раньше

Его звали эль-Муджахид, и это имя означало «Воин, идущий путем Аллаха». Деревенская жизнь сделала его сильным, а приверженность Корану обозначила единственно верную дорогу. Любовь к Амире указала ему цель и, весьма вероятно, довела до безумия, хотя из оплаченных им досье на этого человека Себастьян Голь сделал вывод, что Воин немного свихнулся еще до того, как Амира окончательно лишила его мозгов.

При этой мысли Голь улыбнулся. Больше царств возвысилось и разрушилось, больше народов сражалось и погибло ради секса — или же его неопределенного обещания, — нежели ради политических идеологий или религиозной ненависти, когда-либо существовавших. И по мере того как Амира заходила все дальше, Голь все сильнее сочувствовал этому неотесанному эль-Муджахиду. Амира, способная выкрутить яйца любому, была женщиной поистине исторического масштаба, настоящей Гиневрой, [Супруга легендарного короля Артура.] она могла вдохновлять великих героев на подвиги, поддерживать самые благие начинания, в то же время подталкивая рыцарей и победителей к безумным поступкам.

Голь налил себе стакан воды и опустился в кресло. Это было обшарпанное пластмассовое складное кресло, стоявшее у разъеденного ржавчиной карточного столика. Палатка провоняла верблюжьим навозом, бензином и порохом. Добавьте медный запах крови, и вы получите эссенцию фанатизма. Вот этим и дышал Голь уже двадцать пять лет, поменяв добрую сотню адресов. В конечном итоге для него все пахло деньгами. А деньги, знал он, являлись единственной силой во вселенной, более могущественной, чем секс.

Себастьян откинулся на спинку кресла и отхлебнул воды. Полог палатки был откинут, и он мог наблюдать за эль-Муджахидом, который стоял прямо перед входом, раздавая приказания своим людям. Его голос напоминал рычание. Даже те, кто был выше Воина и гораздо сильнее его физически, трепетали в его присутствии. Он затмевал всех своей мощью. Голь хмыкнул. По одному слову своего предводителя они готовы пойти куда угодно и исполнить любую мерзость, ради чего, собственно, их и нанимали, и она покажется им благим делом, свершенным по воле Всевышнего и во славу великого эль-Муджахида.

Голь подумал, что это имя, которое могло бы быть прозвищем, очень ему подходит. Как будто родители этого человека, полуграмотные жалкие крестьяне из какого-то богом забытого уголка Йемена, знали, что их единственному сыну суждено сделаться воином. Не просто солдатом Аллаха, но его генералом. Это было сильное имя. По мере того как мальчик становился мужчиной, он все больше понимал, что имя ко многому его обязывает. В отличие от большинства товарищей его не завербовала группа военных фундаменталистов — он сам их разыскал.

К своим тридцати годам эль-Муджахид значился в списке разыскиваемых преступников сорока стран, а в США даже вошел в первую десятку. Он поддерживал связи с «Аль-Каедой» и дюжиной других экстремистских группировок. Эль-Муджахид не знал усталости, был упертым, сообразительным — хотя и не особенно умным, — и когда он говорил, другие слушали. Его боялись, но так, как боятся управляемой ракеты.

«А вот Амира… — подумал Голь, — ах… Она совсем другая». Если Воина хотелось сравнить с ракетой, то Принцесса — именно так переводилось ее имя — держала руку на пульте управления. А рядом с ней неизменно находился он, Себастьян Голь. По его разумению, то был самый действенный, гармоничный и прибыльный союз с тех пор, как Ганнибал повстречал погонщика слона. А может, с еще более древних времен.

Кто-то рванул в сторону полог палатки, и внутрь ворвался Воин. Просто войти, как все, эль-Муджахид не мог, у него была поступь Фиделя Кастро, он рассекал пространство так, словно хотел наставить синяков молекулам воздуха. Он вечно напоминал Голю римского генерала Милеса Глориозуса, героя старого бродвейского мюзикла «Забавный случай, произошедший по дороге на форум». Глориозус появлялся на авансцене и ревел в зрительный зал: «Посторонитесь все… я шагаю широко». Временами Голь впивался ногтями в ладони, чтобы не засмеяться, когда эль-Муджахид входил в комнату.

Воин схватил бутылку с водой, налил себе стакан, расплескав половину на стол, и шваркнул ее обратно. Голь с любопытством ждал, когда же за наигранностью проглянут подлинные черты этого неистового характера.

— Отряды выступают прямо сейчас, — сообщил Воин, подтаскивая к себе кресло и падая в него. Дешевое сиденье крякнуло под его массивным телом, но он и бровью не повел. Это был красивый мужчина, с весьма необычной для йеменца внешностью. Глаза — светло-карие, почти золотистые, а кожа, хоть и загоревшая под обжигающим солнцем, — совсем не такая смуглая, как у большинства его соплеменников. Последние полтора года Голь нанимал самых квалифицированных пластических хирургов, которые внесли в облик Воина кое-какие поправки, включая размер ушей, изменение цвета волос, с головы до пят, и тональности голосовых связок, а также сглаживание костей лба и подбородка. Операции были не слишком серьезными, однако в итоге эль-Муджахид выглядел настоящим европейцем. Подстричь его по последней моде, убрать кошмарные усы и облачить в костюм от Армани, размышлял Голь, и он сойдет за северного итальянца или даже за валлийца. Удивительный оттенок кожи Воина и его чистый английский, с британским акцентом, сыграли решающую роль в планах Голя, и он заплатил хорошие деньги, чтобы быть уверенным, что при должном стечении обстоятельств Воин превратится в убедительного не-араба. Голь даже раздобыл ряд аудиозаписей, чтобы тот мог попрактиковаться в американском английском.

Себастьян взглянул на часы «Турно Пресидио Арабеск 36», взятые у бывшего коллеги, которому уже никогда не потребуется узнавать, который час.

— Как всегда, мой друг, вы точны до минуты.

— Коран гласит, что…

Но это было все, что услышал Голь.

Эль-Муджахид обожал длинные витиеватые цитаты из священного текста, и как только он приходил в должное настроение, Голь сам подзуживал его. Он иногда заставлял себя мысленно произносить «бла-бла-бла», чтобы не потонуть в доктринах. Работало безотказно, и он натренировался снова включать слух, когда Воин завершал свою речь излюбленным высказыванием: «Нет Бога, кроме Аллаха, и я его гнев на Земле!»