— Беллерос, — сказал он. — Если хотите, чтобы я называл вас Фулгримом, зовите меня Беллеросом.

— Значит, Беллерос. Вот и хорошо, лишние формальности порой усложняют взаимодействие.

— Согласен, — кивнул канцлер. — Но формальности играют свою роль. — Он указал на сидящего за столом губернатора, который весело болтал с Голкондой: — Защищают его от тех, кто мог бы счесть прием удачной возможностью для нападения.

— Как я понимаю, не все визасцы рады грядущим переменам?

— Нет, — нахмурился Коринф. — Нет. если Пандион останется на троне.

Внимательно изучив его, Фениксиец подметил слегка покрасневшие щеки, резко участившийся пульс и пылкость, с которой говорил Беллерос.

— Его позиции прочны?

— О чем вы? — уставился на примарха Коринф.

— Стабильность зависит не от индивидуумов, а от общества в целом. Если стабильности можно добиться устранением одного индивидуума, такой вариант заслуживает рассмотрения.

— Вы убьете его.

Фулгрим пожал плечами.

— Или отправлю в изгнание. Даже с ограниченными силами я могу совершить бескровный переворот. Пандиона и его наследников несложно убрать с доски.

Фениксиец обратил внимание на Абдемона, неловко стоявшего у витражей. Все легионеры, как и Фулгрим, пришли в доспехах, чтобы дать местным еще один понятный намек. Впрочем, хотя легионеры и возвышались над другими гостями, но старались вести себя дружелюбно. К Фабию, правда, это не относилось — апотекарий, рыскавший у дальней стены, разглядывал визасцев так, словно готовился препарировать их.

Другие воины, кажется, действовали пристойнее. Тельмар зажал в углу какого-то злополучного аристократа и беседовал с ним, излучая вежливую угрозу. Квин в явном смятении изучал банкетный стол, сжимая в огромных руках крошечную тарелку. Алкеникс и Торн безмолвно смешивались с толпой, скорее наблюдая за пиром, чем участвуя в нем. Где-то гулко расхохотался Кирий, и в ответ прозвучало одобрительное хихиканье небольшой группы людей, собравшихся вокруг него.

После долгого молчания канцлер нервно сглотнул.

— Я думал, вы прибыли помочь ему.

Коринф продолжал оценивать Фениксийца, и тот буквально чувствовал, как усложняются мысленные расчеты визасца. Фулгрим не был самым крупным из братьев; он не пугал людей своим видом. Глядя на столь прекрасное и изящное создание, они успокаивались, и все, кроме особенно осмотрительных, забывали, что перед ними не просто очень высокий мужчина, а примарх.

— Я прибыл, чтобы привести Визас к Согласию. Мне хотелось бы устроить все как можно эффективнее. — Глядя, как танцоры грациозно скользят по полу, Фениксиец был не прочь присоединиться к ним… но только не сейчас. Не сегодня. — Неважно, кто правит здесь, лишь бы правил во имя Императора.

Канцлер отвел глаза.

— Значит, наших людей вы не спросите?

— Каких именно? Голодающих крестьян, упомянутых вами? Или патрициев, которые так увлеклись интригами, что поставили ваш мир на край пропасти?

— И тех и других. Сущность Визаса заключена в его народе, и сущность народа заключается в Визасе.

Фулгрим взглянул на него:

— Вы говорите как философ.

— Я и есть философ — иначе не смог бы поддерживать равновесие здесь. Реальность рождается из противоборства разногласий; чтобы разбираться в них. требуется определенная гибкость мысли.

Примарх усмехнулся, вспомнив, как часто думал о том же во Дворце на Терре. Тысячи соперничающих там фракций анализировали и интерпретировали любое слово Фениксийца, ища выгоду для себя.

— Для Согласия необходима стабильность. Перед отбытием я предпочел бы исправить положение на Визасе.


Конец ознакомительного фрагмента