Джозеф Стиглиц

Люди, власть и прибыль: Прогрессивный капитализм в эпоху массового недовольства

Посвящается моим внукам.

А также друзьям Тони Аткинсону и Джиму Миррлису, которые так рано покинули этот мир

Предисловие

Я родился в городе Гэри, штат Индиана, на южном берегу озера Мичиган. Мое детство пришлось на годы золотого века капитализма, но это выяснилось лишь значительно позже. В те времена они не казались особенно золотыми — я был свидетелем расовой дискриминации и сегрегации, вопиющего неравенства, трудовых конфликтов и периодических экономических спадов. Здесь нет ничего удивительного — ведь видишь обычно лишь последствия этого на своих одноклассниках и облике города.

Город был свидетелем индустриализации и деиндустриализации Америки. Его заложили в 1906 г. при строительстве крупнейшего в мире металлургического комбината и назвали в честь основателя и председателя правления компании US Steel Элберта Гэри. Это был монопрофильный во всех смыслах город. Когда я приехал туда на празднование 55-й годовщины своего окончания средней школы в 2015 г., еще до того, как Трамп стал неотъемлемой частью пейзажа, напряженность ощущалась физически, и не без основания. Город шел вместе со всей страной по пути деиндустриализации. Численность его населения едва достигала половины того уровня, что был во времена моего детства. Город выгорел. Он служил съемочной площадкой для голливудских фильмов о войне и апокалипсисе. Некоторые из моих одноклассников стали учителями, было несколько врачей и юристов и множество секретарей. Печальнее всего на этой встрече звучали одноклассники, которые рассказывали, как они хотели после окончания школы получить работу на комбинате, но страна переживала очередной экономический спад, и им пришлось поступить на военную службу и посвятить свою жизнь охране порядка. Читая список тех, кто ушел из жизни, и глядя на внешний вид оставшихся, можно было судить о неравенстве в продолжительности жизни и уровне медицинского обслуживания в стране. Между двумя одноклассниками завязался спор. Один из них, бывший полицейский, резко критиковал правительство, а другой, бывший школьный учитель, указывал на то, что пенсию и пособия в случае инвалидности бывшие полицейские получают от этого самого правительства.

Когда я уезжал из Гэри в 1960 г. на учебу в Колледже Амхерста в штате Массачусетс, кто мог предвидеть, куда повернет история и как это отразится на моем городе и одноклассниках? Этот город определил мою судьбу: неотступные воспоминания о неравенстве и страданиях заставили меня забыть о пристрастии к теоретической физике и переключиться на экономику. Я хотел понять, почему наша экономическая система обездоливает столько народа и можно ли изменить ситуацию. Но, хотя я изучил выбранную дисциплину — и начал лучше разбираться в том, почему рынки зачастую работают не слишком хорошо, — проблемы не разрешились, а стали только глубже. Неравенство усилилось и вышло за пределы всего мыслимого во времена моей юности. Годы спустя, когда в 1993 г. я вошел в администрацию президента Билла Клинтона сначала в качестве члена, а потом председателя Экономического совета, этим вопросом наконец начали заниматься. Примерно в середине 1970-х гг. или начале 1980 г. неравенство стало резко расти, поэтому в 1993 г. оно было значительно сильнее, чем все, что я помнил.

Изучение экономики привело меня к выводу, что идеология многих консерваторов ошибочна. Их почти религиозная вера в силу рынков — безграничная настолько, что они могли бы в управлении экономикой просто положиться на свободные рынки, — не имела ни теоретического, ни фактического подтверждения. Нам нужно было не убеждать других в этом, а разрабатывать программы и политику, которые могли развернуть опасную тенденцию роста неравенства и потенциала нестабильности, результат финансовой либерализации, начавшейся при Рональде Рейгане в 1980-х гг. К несчастью, вера в силу рынков укоренилась к 1990-м гг. настолько, что сторонниками финансовой либерализации были некоторые мои коллеги в администрации и даже сам Клинтон [Я описал многие свои сражения тех лет в книге 2003 г. «Ревущие девяностые: Новая история самого успешного десятилетия» (The Roaring Nineties: A New History of the World’s Most Prosperous Decade, New York: W. W. Norton, 2003).].

Мое беспокойство по поводу роста неравенства лишь усиливалось, пока я работал в Экономическом совете Клинтона, а после 2000 г. оно стало совершенно невыносимым. Еще никогда со времен, предшествовавших Великой депрессии, на богатейших граждан не приходилась столь большая доля совокупных доходов населения страны [На фоне роста неравенства я вернулся к предмету, который когда-то привел меня в сферу экономики. В книгах «Цена неравенства: Чем сегодняшнее разделение общества грозит нашему будущему» (The Price of Inequality: How Today’s Divided Society Endangers Our Future, New York: W. W. Norton, 2012) и «Великое разделение: Неравенство в обществе, и что нам делать» (The Great Divide: Unequal Societies and What We Can Do About Them, New York: W. W. Norton, 2015) я говорил о том, что ужасающее неравенство превращается в отличительную характеристику американской экономики. В них подчеркивалось, что, если не изменить ситуацию, последствия будут очень масштабными и затронут не только экономические показатели: неравенство в конечном итоге породит в нашем обществе недоверие и развратит политику. Это очень плохо скажется на всех, даже на верхушке, составляющей 1 % населения. В книге «Что надо изменить в правилах функционирования американской экономики: Программа роста и всеобщего процветания» (Rewriting the Rules of the American Economy: An Agenda for Growth and Shared Prosperity, New York: W. W. Norton, 2015), написанной в соавторстве с Нелл Абернати, Адамом Хершом, Сьюзан Холмберг и Майком Конзалом, я объясняю, как изменение основных правил функционирования экономики, особенно во времена администрации Рейгана и впоследствии, привело к замедлению роста и усилению неравенства и как можно развернуть эти негативные тенденции, если вновь изменить правила.].

С момента начала работы в администрации Клинтона на протяжении 25 лет меня мучили три вопроса. Как мы дошли до такой жизни? Куда мы движемся? И можно ли изменить курс? Я подходил к ним как экономист и видел, естественно, как минимум часть ответа в наших экономических провалах — неспособности организовать плавный переход от производственной экономики к экономике услуг, обуздать финансовый сектор, совладать с глобализацией и ее последствиями, а самое главное — не допустить превращения США в страну с экономикой и демократией 1 % населения, для 1 % населения и по желанию 1 % населения [В названии моей статьи, опубликованной 11 мая 2011 г. в журнале Vanity Fair, перефразируются знаменитые строки Геттисбергского послания президента Линкольна (эта статья упоминается в книге «Великое разделение»). // Но стоит ли их винить? Оперативники отказались от одного способа понять незнакомца (проверки на полиграфе) в пользу другого: собственного суждения. И это абсолютно логично. // Детектор лжи — это ведь не анализ крови на вирус, тут результаты нельзя трактовать однозначно. У оперативников имелся многолетний опыт работы с агентами: они встречались, беседовали, анализировали предоставленные им отчеты. Оценка опытного профессионала, сформировавшаяся не за один год, должна быть ближе к истине, чем выводы после торопливой беседы в номере отеля, верно ведь? Ага, как бы не так! // «Многие оперативники думали: “Я стреляный воробей, меня на мякине не проведешь”. Особенно усердствовал один, который и впрямь был превосходным офицером, его считали чуть ли не лучшим во всем ЦРУ, — говорит Салливан, очевидно имея в виду Альпиниста. — Однако беднягу развели, как малое дитя. Кубинцы засняли на пленку, как он начиняет тайник. Просто кошмар».]. И практический опыт, и исследования убедили меня в том, что экономику и политику невозможно разделить, особенно в Америке с ее помешанной на деньгах политикой. Именно поэтому я, хотя и уделяю основное внимание экономике нашей нынешней ситуации, не могу не касаться политики.

Многие составные части этого диагноза стали к настоящему времени хорошо нам знакомыми, включая чрезмерную финансиализацию, плохо управляемую глобализацию и возрастающую рыночную власть. Я показываю, как они взаимосвязаны и как в совокупности они проливают свет на то, почему рост экономики такой слабый и почему плоды этого роста распределяются так неравномерно.

Эта книга, впрочем, не только о диагнозе, но и о рецепте — о том, что мы можем сделать, о пути вперед. Для разговора на подобные темы нужно объяснить, откуда на самом деле берется богатство народов, разграничить создание богатства и его извлечение. Под последним понимается процесс получения богатства путем эксплуатации в какой-либо форме. Реальным источником «богатства народа» является первый процесс, то есть творческие способности и производительный труд людей, составляющих народ страны, а также их производительное взаимодействие друг с другом. В его основе лежит научный прогресс, который помогает нам получать неочевидные знания и использовать их для совершенствования технологии. Помимо этого, он опирается на представления о социальной организации, углубляющиеся в ходе аргументированной дискуссии, которая ведет к появлению таких широко известных институтов, как «верховенство закона, система сдержек и противовесов, а также надлежащая правовая процедура». Я намечаю контуры прогрессивной повестки дня, которая представляет собой антитезис повестки дня Трампа и его сторонников. Она, в каком-то смысле, является отвечающим реалиям XXI в. сочетанием программ президентов Тедди Рузвельта и Франклина Делано Рузвельта. В ее центре лежит идея о том, что реализация предлагаемых реформ приведет к быстрому росту экономики и общему процветанию, а в конечном итоге к превращению того характера жизни, к которому стремится большинство американцев, из несбыточной мечты в достижимую реальность. Короче говоря, если понять, из каких источников берется богатство народа, можно построить более динамичную экономику и добиться общего процветания. Для этого правительство должно взять на себя иные, возможно более широкие функции, чем те, что оно выполняет сегодня: мы не можем отмахиваться от потребности в коллективных действиях в нашем сложном мире XXI в. Я показываю также, что существует целый набор абсолютно необременительных мер, которые могут сделать жизнь на уровне среднего класса — еще в середине прошлого столетия казавшейся доступной, а теперь все более недостижимой — вновь нормой, а не исключением.