Право, глупо было говорить с ним о каких-то тавернах и гостиницах, которыми она восторгалась, и отвлекать его от своих мыслей. Наконец Джозеф покинул карету и поспешил открыть дверцу с ее стороны. Он ждал, когда она ступит на подножку, чтобы помочь ей сойти на землю.

Стараясь не встречаться с ним взглядом, Констанс думала о том, чтобы не ступить ногой в грязь или навоз. Но Джозеф, предложив свою руку и поддержав ее под локоть, помог ей избежать этого.

— Благодарю вас, сэр, — пробормотала Констанс, отводя глаза.

На короткое мгновение, когда она ступила на подножку, их взгляды все же встретились. В этот момент Констанс убедилась, что она ниже своего спутника по крайней мере на полфута.

Теперь же она убедилась и в том, что ее догадка была верной: его глаза были необычайного коричневого или, скорее, бронзового цвета.

Не сказав ни слова, Джозеф провел ее в гостиницу «Золотой орел». Это было приятное на вид здание. Пройтись наконец пешком было просто наслаждением. Хотя их путешествие было не столь долгим, каждая косточка в теле Констанс ныла, а ноги и руки затекли от пребывания в одной позе.

Она благодарила судьбу, что ушли в прошлое пышные юбки, кринолины из жесткого конского волоса, уступив место более легким и удобным турнюрам, позволявшим франтихам сменить болевые ощущения на обыкновенное неудобство. Ее дорожный костюм не был лишен украшений в виде застежки из сутажа на лифе, но не страдал безвкусной вычурностью, как у многих модниц. Воротник из коричневого бархата, такие же манжеты.

Когда Констанс была гувернанткой, она мало следила за модой, но небольшой гардероб, который ей прислала будущая свекровь, дал ей понять, что отныне наряды станут ее немаловажной заботой. Вздохнув, она посмотрела на свои новые лайковые перчатки, тоже подарок свекрови. Мелоди говорила, что леди меняют перчатки каждый день, а руки они должны обтягивать так плотно, чтобы были видны очертания ногтей.

Констанс, постоянно озабоченной главным вопросом — как выжить, проблема перчаток не казалась столь серьезной.

В гостинице, освещенной колеблющимся светом медных масляных светильников и редкими свечами, было довольно темно. По запаху Констанс угадала, что свечи сальные.

Владелец гостиницы, человек, у которого весь лишний вес, казалось, ушел в непомерно огромный нос, приветливо встретил их и провел в небольшую гостиную в глубине дома, подальше от шума дороги. Вместо скамеек здесь за столиками стояли вполне приличные мягкие стулья. Двери между маленькой гостиной и главным залом не было, но завсегдатаи, входя в гостиницу, казалось, не замечали новых посетителей, а полная женщина за стойкой ни разу не бросила взгляд в их сторону.

Мистер Смит, отодвинув стул, предложил Констанс сесть. Почему-то ее охватило странное чувство, когда он не сразу, как ей показалось, снял свою руку со спинки ее стула, словно не знал, что делать дальше.

Неожиданно лицо мистера Смита просияло.

— О, у них есть свежие устрицы! — Он действительно был обрадован, заглянув в меню.

— Да, есть. — Констанс не хотелось говорить ему то, о чем она тут же подумала, но она считала, что обязана сделать это..

— Мистер Смит, мне жаль об этом говорить, но я вынуждена…

Он какое-то мгновение смотрел на нее, удивленно расширив глаза.

— Мисс Ллойд, говорите все, что хотите, если должны, — наконец промолвил он.

— Видите ли… — Она оглянулась и, убедившись, что хозяин гостиницы их не услышит, продолжила: — Я бы не советовала вам заказывать свежие устрицы.

— Почему же? Ведь это обычная в этих местах еда, она есть в каждом, даже самом бедном доме. Это отнюдь не изысканное блюдо. Потому…

— Потому, что они явились причиной вспышки болезни в этих местах. Так считают здесь многие. Именно свежие устрицы.

Мимо проходил хозяин, и она еще больше понизила голос, пока тот не ушел в другую комнату.

Оживление исчезло с лица мистера Смита, и он печально вздохнул:

— Мисс Ллойд, я благодарю вас за заботу, но у меня крепкое здоровье. Я вырос на устрицах, вернее, мне, к счастью, попадались пригодные к употреблению. И мне хочется попробовать их сейчас. Не лишайте меня этого маленького удовольствия.

Констанс собралась еще что-то возразить, но вдруг остановилась и посмотрела в лицо мистеру Смиту. В этот момент они оба вдруг почувствовали, что произошло нечто значительное.

— О, — неопределенно промолвила Констанс, отведя глаза и стараясь смотреть куда угодно, только не на человека, которому попытались помешать съесть зараженные микробами устрицы, чуть не лишив его этой радости.

— Я совсем не то хотел сказать, мисс Ллойд. Совсем не то.

Констанс упорно прятала глаза и потому с особым интересом стала изучать меню.

— Пожалуйста, посмотрите на меня, мисс Ллойд.

Она медленно повернула голову.

— Думаю, нам следует быть честными друг с другом, — начал он. — Я здесь с вами только потому, что Филип мой друг. Но если быть откровенным, я здесь еще и потому, что этого потребовали мои дела. Но разумеется, моя главная задача доставить вас в Гастингс-Хаус. Так что вы должны понять, что во всем этом нет каких-либо неудобств для меня или неприятного поручения. Просто у меня такой мрачный характер. К вам это не имеет никакого отношения, мисс Ллойд, и мои плохие манеры не должны бросать тень на Филипа. К тому же я болван и плохой спутник. Поэтому прошу извинить меня и, уверен, я еще не раз буду просить у вас извинения за свое поведение.

Констанс какое-то время молчала. Глаза их встретились, и странное понимание, казалось, восстановилось между ними.

Он заметил, что Констанс улыбается.

— Благодарю вас, мистер Смит, за откровенность. А теперь вы позволите мне сказать кое-что?

— Безусловно.

— На вашем месте я бы избегала свежих устриц как чумы.

Он тоже ответил ей улыбкой.

— Благодарю вас, мисс Ллойд. А вы уже знаете, что вам хотелось бы заказать для себя?

Он подозвал хозяина.

— Да, знаю. Жареную курицу, пожалуйста.

Когда хозяин подошел к их столику, Смит повторил заказ, а затем громким голосом попросил самую большую порцию свежих устриц.

— Как их приготовить вам, сэр?

— Не надо готовить! — воскликнул Смит. — Подайте сырыми.

Констанс, поморщилась, что позабавило мистера Смита, и поэтому он не заметил, как поморщился также и хозяин гостиницы.

— А вино, сэр?

— Думаю, что леди захочет шерри, а я пинту эля.

— Очень хорошо, сэр.

Хозяин неуверенно помолчал, словно ему хотелось что-то сказать, но тут его позвала толстая женщина в огромном зеленом фартуке, стоявшая за стойкой:

— Хорэс! Иди сюда.

Хозяин кивнул и, повернувшись к Джозефу, прежде чем уйти, процедил сквозь зубы:

— Моя жена, — словно это все объясняло.

— Итак, скажите мне, мисс Ллойд, из какой части Америки вы родом?

Констанс была озадачена. Она уже не помнила, когда ее об этом спрашивали.

— О, сэр. Я из Виргинии, из Ричмонда.

— Это прекрасные края.

— Вы были там?

— Да, был. Я много лет назад собирался заняться поставками табака, пробыл там несколько месяцев, большую часть в Ричмонде.

— С начала войны?

— Нашей или вашей?

— Нашей. А после войны вы были там?

— Да. Если хотите знать, я был там два года назад.

— Вы там были? — От волнения она даже склонилась к нему над столом. — Как выглядит город? Его отстроили? Когда я уезжала, он лежал в руинах. Над мэрией висел звездно-полосатый флаг, так странно было его видеть. Вы кого-нибудь видели в городе…

Она неожиданно умолкла и заморгала, словно проснулась. Какое-то время она молча смотрела на него, даже не закрыв рта, затем провела рукой по лбу и откинулась на спинку стула.

Джозеф, с удовольствием следивший за тем, как Констанс оживилась, ждал, что она продолжит свой рассказ. Но Констанс умолкла. На ее лице появилась смущенная улыбка, она опустила глаза, будто рассматривала руки, лежащие на коленях.

У Джозефа невольно перехватило горло, с ним давно этого не случалось, но он не стал задумываться над этим, а просто смотрел на Констанс в мягком свете свечей, на ее нежную кожу и мягкие очертания лица.

— Продолжайте, мисс Ллойд, — попросил он очень тихо, но она услышала его и покачала головой.

— Нет. Это не важно. Тогда я была совсем другим человеком. Я хотела спросить о тех, кого знала, но им, наверное, нет дела до меня. Я просто гувернантка.

— Это неправда. Вы выходите замуж, у вас будет титул, мисс Ллойд. Уверен, ваши знакомые будут добиваться вашего внимания.

Это, видимо, ее совсем не обрадовало. Она будто не слышала его слов. Вглядевшись пристальнее, Джозеф увидел неожиданную печаль на ее лице. Это было странно. Ведь ей предстояло присоединиться к верхушке знати Англии, но она совсем не радовалась этому. Он даже встревожился и хотел было спросить ее, почему она так молчалива.

— Скажите мне, мистер Смит, — вдруг промолвила она, опередив его. — Что за фабрика у вас?

— Фабрика? О, я произвожу краски для тканей. Это новое слово в науке, искусственные краски. Естественных красителей очень мало, они дорожают, и их трудно добывать.

— Это интересно. Вы, должно быть, хорошо знаете химию и другие науки?

— Да, мисс Ллойд. Я работаю и над кое-какими другими проектами. Мы надеемся расширить наше дело, воспользовавшись новой технологией, открытой французами. Надеюсь, это сделает прохладительные напитки более безопасными при длительном хранении.

— Неужели?

Констанс была поражена, как переменился ее собеседник, рассказывая о своем деле. Он был оживлен, даже восторжен, говорил быстро, не умолкая, так что трудно было уследить за каждым его словом.

— Да. Вы знаете, меня всегда удивляло, почему так много отравлений питьевой водой, которая как будто кажется чистой…

— Или сырыми устрицами? — прервала его Констанс, не удержавшись, но он не рассердился, наоборот, рассмеялся, показав свои белые зубы, и продолжил:

— Совершенно верно. Я занялся этими исследованиями вместе с изготовлением устойчивых красителей.

— И какой же вы получили ответ?

— Болезни распространяются в разных формах. Но если мы уничтожим возможность заражения ими через воду, убьем в ней микробы так, что они уже больше не возродятся, то таким же образом можно обезвредить молоко и другие продукты. Очень важно для людей знать, что их пища безвредна.

Почему-то все, что он говорил, произвело на Констанс сильное впечатление. Все это, казалось, делалось не только ради денег. Это были серьезные исследования и попытки решить проблему, которая ежегодно грозила смертью тысячам людей.

— А что, если все жидкое просто кипятить?

— О, это кратковременное решение проблемы, а для молока и вообще не годится. К тому же чтобы кипятить, нужно топливо, а люди, живущие в бедности, особенно в городах, не имеют в достатке угля, дров, а часто и самого очага, где можно развести огонь. А если им повезло и у них есть очаг или хотя бы дымоход, они хранят драгоценное тепло, чтобы согреться. Этим людям трудно помочь, научить их элементарным правилам санитарии. Неудобно заходить в такие дома и рассказывать этим беднякам о чудесах науки, а мы могли бы так спасти, тысячи жизней, особенно детей. К тому же мы заняты проблемой безопасной доставки молока населению, живущему вдали от деревень, заботимся о детях в городах. Мы не можем повернуться к ним спиной и надеяться, что все образуется само собой. Все разговоры о том, что дети и женщины должны работать меньше часов и меньше дней в неделю, — это все правильно, я горячо разделяю эти мысли и поддерживаю их. А если речь идет о больных, которые не могут работать, какая им разница, будет ли восьмичасовой рабочий день или сточасовой? Жизнь их все равно убога и коротка.

Констанс поняла, что надо как-то прервать этот монолог, потому что он слишком сильно взволновал ее. Та страсть, с которой Джозеф говорил об этом, смущала ее. В ее собеседнике было что-то странное — выражение лица, жестикуляция и манера говорить.

— Как вы познакомились с Филипом? — спросила она, отвлекая его.

Джозеф, часто моргая, остановился, глубоко вздохнул, из его голоса исчезла валлийская певучесть.

— Это было в частной школе, потом мы вместе учились в Оксфорде. — Джозеф был несколько обескуражен тем, как Констанс переменила тему разговора.

— А откуда вы родом?

— Из Уэльса. Неизвестный благодетель дал деньги на то, чтобы я мог окончить привилегированную школу. В школе таких, кто учился на благотворительные деньги, всегда презирали. Филип был настолько добр, что пригласил меня на каникулы, мне было тогда девять лет.

— Он это сделал? — Кажется, Констанс было приятно слышать это, и Джозеф был рад, что не рассказал ей об истинной причине этой доброты.

Приглашение было сделано по приказу герцога, который считал, что его избалованным сыновьям следует поучиться скромности у бедного сироты. Такие каникулы были более безопасными, чем если бы он предоставил сыновьям возможность искать развлечения на улицах Лондона. Да и учитель лично поручился герцогу за юного Смита, сказав, что он не из тех, кто может перерезать высокородным отпрыскам горло, когда те спят.

Впоследствии герцог сам это рассказал Джозефу за рюмкой кларета. И хотя они оба от души посмеялись, у Джозефа остался след от очередного укола, нанесенного его самолюбию.

— Ваши родители по-прежнему в Уэльсе?

— По-прежнему, но их уже нет в живых.

— Простите, я не знала.

Он ничего не ответил.

— У вас тоже нет родителей, не так ли?

— Да.

— Итак, мы сироты в руках судьбы и случая.

Хозяин гостиницы поставил на стол напитки, и Джозеф поднял свою кружку:

— Пожелаем чего-нибудь себе?

— Прекрасная мысль, мистер Смит. Но по этикету мы не можем желать что-то себе. Это могут пожелать нам другие.

— Что ж, будем дерзкими и нарушим этикет.

Его глиняная кружка с элем коснулась ее хрупкого бокала с шерри, и Констанс улыбнулась ему в ответ.

— За нас в таком случае, — кивнула она. — За двух сирот.

Они выпили. Он пил долго, медленными глотками. Констанс лишь пригубила шерри. Появился хозяин и торжественно поставил перед ней жареную курицу.

— Я надеюсь, вам понравится, мэм, — сказал он. — Лучшее блюдо к югу от Лондона. Так говорят мои клиенты.

Несколько неуверенно он поставил перед Джозефом большой горшок с устрицами. Он, казалось, снова хотел что-то сказать, но в это время резкий голос жены окликнул его:

— Хорэс!

Это был одновременно приказ и угроза, поэтому бедняга быстро поставил на стол хлеб и сыр и поспешил уйти, что-то бормоча под нос.

— Ну, как ваши устрицы, сэр? — спросила Констанс, когда Джозеф отведал одну.

— Совершеннейшее объедение, — улыбнулся ей Джозеф, настолько довольный, что Констанс ограничилась лишь кивком понимания. — Не хотите попробовать?

— Нет, спасибо.

— Боюсь, вы многое теряете, мисс Ллойд, отказываясь от устриц.

— Благодарю за заботу, мистер Смит, но я вполне удовлетворена своим блюдом.

Он заказал еще кружку эля, а ей придвинул недопитый бокал шерри. Констанс отрицательно помотала головой.

Она подумала, что он заказал слишком большую порцию устриц, а потом постаралась выбросить это из головы.

— Ничего, мистер Смит, — старалась успокоить его Констанс, когда экипаж преодолел очередной бугор на дороге, словно переехал через гигантский ствол поваленного дерева. — У меня и в ридикюле имеется отличное средство от несварения желудка.

Джозеф Смит со странно позеленевшим лицом отрицательно замотал головой.

— Я отлично себя чувствую, мисс Ллойд, — хрипло произнес он.

Необходимость передохнуть на полуслове тут же поставила под сомнение храбрость его заявления.

Он тяжело опустил голову на спинку сиденья и часто и судорожно глотал.

— Позвольте мне хотя бы развязать ваш галстук и расстегнуть ворот сорочки.

Он ничего ей не ответил, лишь поднял в воздух руку. Констанс, не совсем понимая, что означает этот жест — согласие или запрет, — решила принять его за согласие и стала развязывать узел его шелкового галстука.

Джозеф избегал ее взгляда, а она по своему опыту гувернантки уже приготовилась к тому, что все закончится рвотой.

Доводя до конца то, что начала, она внимательно следила за лицом Джозефа, по-прежнему удивительно красивым, несмотря на бледность. С галстуком она справилась быстро, так же быстро ей удалось отстегнуть накрахмаленный воротничок батистовой сорочки. Джозеф сделал еще один глубокий вдох и закрыл глаза.

— Мистер Смит, вы не должны закрывать глаза…

Ей не удалось закончить фразу, потому что Джозеф внезапно вскочил и изо всех сил застучал по крыше кареты.

— Остановись!

Кучер едва расслышал, но остановил карету. Джозеф поспешно выскочил из нее.

Карета стояла не менее десяти минут, лошади нетерпеливо били копытами по щебенке, кучер тихим голосом успокаивал их. Наконец Джозеф Смит вернулся в карету.

— Прошу прощения, — тихо произнес он.

На его лице снова появился румянец, но чувствовалось, что он не совсем пришел в себя.

— Вам лучше, мистер Смит?

Он натужно улыбнулся, и улыбка казалась какой-то растерянной, словно он ничего подобного никак не ожидал. Однако, сев на свое место, он приободрился.

— Кто вам сказал, мисс Ллойд, что мне плохо?

Констанс прикусила нижнюю губу, чтобы не рассмеяться.

— Я подумала, что именно по этой причине вы так стремительно покинули экипаж.

— Это не было недомоганием, мисс Ллойд, а рассчитанной акцией.

Постучав по крыше, он велел кучеру трогаться.

— Что ж, в таком случае, мистер Смит, хорошо, что это произошло не на утесах Корнуолла.

Он слабо хмыкнул.

— Вы правы.

Он несколько раз менял позу на кожаном сиденье, стараясь устроиться поудобнее. Карета была комфортабельной, но с сиденьем на две персоны.

Констанс, наблюдая его мучения и сдерживая смех, спросила:

— Мистер Смит, могу я дать вам совет?

Джозеф прекратил свои поиски удобной позы.

— Честно говоря, мисс Ллойд, это будет ваш второй совет за то короткое время, что мы знакомы. Я не принял во внимание ваш первый тогда, за ленчем в гостинице. Поверьте, мэм, я буду полным идиотом, если не отнесусь сейчас к вашему второму совету со всей серьезностью.

— Я не хочу показаться вам чрезмерно назойливой, — неуверенно сказала Констанс, глядя на его потерянный вид и несчастное лицо. — Но к черту все условности! В карете тесно, а вам нужно удобно устроиться. Почему бы вам не положить голову мне на колени?

Она ждала бурных возражений и была уже готова спорить и убеждать его в том, что ничего предосудительного в этом нет, начав с того, что на ней много юбок, и закончив простым фактом, что она не леди, а всего лишь гувернантка. Но он не стал возражать, а лишь растерянно улыбнулся.

— Благодарю вас, — наконец промолвил он и положил голову на ее колени.

Спустя несколько секунд глаза его сомкнулись, и Констанс услышала глубокое и ровное дыхание.

Как странно все получилось, думала она, чувствуя тяжесть его головы на своих коленях. Еще ни один мужчина не клал ей голову на колени. Никогда.

От Джозефа исходило тепло, и это было приятно. Впервые за свою жизнь она испытала чувство заботы о взрослом мужчине.

Пока он спал, в ее голове роились разные мысли. Констанс непроизвольно откинула с его лба растрепанные пряди и пригладила их. Странно, какими мягкими могут быть густые волосы. Спереди их не мешало бы укоротить. Еще в гостинице, когда он рассказывал ей за ленчем о своей работе, она заметила, что непослушная прядь волос все время падала ему на лоб, и он то и дело отбрасывал ее кивком головы или просто убирал рукой.