К величайшему моему облегчению, отец сел и несколько раз глубоко вдохнул, стараясь успокоиться. На скулах его ходили желваки, но, слава богу, больше он не вскакивал и не махал кулаками.

— Как такое могло случиться?! — проговорил он.

Мама успокаивающе взяла его за руку:

— Не думаю, что стоит это обсуждать. Все мы понимаем, как такое случается.

Отец впился взглядом мне в лицо. Я готова была провалиться сквозь землю.

— Почему ты не сказала мне раньше? — спросила мама. — Кейт, мы бы с тобой вместе сходили к врачу, подобрали таблетки…

— Я не хотела, чтобы ты знала, — опустив глаза, пробормотала я.

— Что ж, — проговорил папа, — скоро об этом узнает весь город! Когда будешь ходить, как… — и, оборвав себя на полуслове, замолчал.

Где-то на улице пронзительно завыла собака. Я не поднимала глаз; мне хотелось вскочить и бежать куда глаза глядят.

Глен выпрямился и заговорил снова:

— Я люблю вашу дочь и женюсь на ней хоть завтра. Я уже работаю в магазине. Буду работать больше, чтобы прокормить семью.

Я крепко сжала его руку. Как же я его люблю!

Отец презрительно фыркнул:

— Если всерьез думаешь, что я позволю дочери выйти за тебя, лучше подумай еще раз! И неужели ты надеешься прокормить семью, таская ящики с консервами в бакалейной лавчонке? Черта с два! Да ты погубишь и ее, и себя — если уже не погубил!

— Папа! — вскричала я, не в силах все это слушать. — Почему ты винишь только его? Это и моя вина тоже!

— Оба вы хороши, — ледяным тоном отрезал отец.

У меня упало сердце. Казалось, я лечу стремглав в какую-то бездну. Я больше не примерная дочь, не гордость отца. Я грязная. Падшая. Распутная девка, опозорившая семью. Все это я читала в его глазах.

Мне было шестнадцать; я понятия не имела, что говорит закон о браках подростков. Можно ли выйти замуж без согласия родителей? Ах если бы! Все, чего я хотела в этот миг — выйти отсюда рука об руку с Гленом и зажить своей жизнью. Найдем себе какое-нибудь жилье, будем жить вместе, растить ребенка…

Однако даже в тот миг я понимала: все не так просто. Глену придется бросить школу, мне тоже. Он никогда не станет учителем. Я не поступлю в колледж, не получу образования. Я не знала еще, чем хочу заниматься в жизни, но страшно было думать, что для меня разом закрываются все пути. Для меня и для Глена. Все, что ждет его теперь — тяжелая работа, бедность, ежедневная борьба за существование… Что, если рано или поздно он меня за это возненавидит?

Он такой умный, талантливый, он на многое способен. Как и я. И если сейчас случайная подростковая беременность разрушит все наши мечты, лишит нас будущего — смогу ли я сама себе это простить?

Я отчаянно пыталась рассуждать разумно; однако все рациональные доводы перевешивала моя страстная, безумная любовь к Глену. Люблю его. Хочу быть с ним. Хочу прожить с ним жизнь и умереть в один день. Все остальное не имеет значения.

В то время я не знала жизни за пределами своего маленького романтического мирка. Не знала, что горе и разочарование порой окрашивают всю нашу жизнь в черное. Что эти чувства, когда им не видно конца, способны навсегда искалечить человека и отнять у него будущее.

Увы, сейчас я знаю об этом куда больше, чем хотелось бы.

Глава восемнадцатая

За этим кошмарным объяснением на кухне, под безжалостным электрическим светом, последовало еще много разговоров и обсуждений; и в конце концов родители пришли к мысли, что лучший выход для всех нас — аборт. В сущности, это единственный выход, говорили они. Самостоятельно содержать и растить ребенка мы с Гленом не в состоянии — просто бессмысленно загубим свою жизнь. Я не смогу закончить школу. Оба мы не поступим в колледж. Я буду опозорена. Неизбежный позор — вот что сильнее всего угнетало отца. Он работал директором начальной школы и мечтал о карьере в системе образования. Надеялся со временем занять должность школьного инспектора. А беременность дочери-подростка в те времена была скандалом, способным погубить карьеру. Нам пришлось бы уехать в другой город и начать все заново.

Переезд? О нет! Я и слышать не хотела о разлуке с Гленом. Он — моя жизнь, кровь в моих жилах, воздух, которым я дышу. Как мне жить без него?

Что ж, сказал отец, если так, тем более нужно делать аборт. Устраним проблему — и забудем о ней.

— И никто из нас никогда даже словом об этом не упомянет, — закончил он. — Оставим эту историю позади и продолжим жить нормальной жизнью.

«Но что же в этом нормального? — спрашивала я себя, садясь в машину, чтобы ехать в больницу. — Нормально притворяться, что ничего не произошло? А потом всю жизнь гадать, каким мог бы быть мой ребенок? На кого был бы похож? Чего бы достиг?»

Что, если у меня в животе растет гений? Быть может, ему суждено открыть лекарство от рака? А я его убью?!

Все эти вопросы вихрем проносились в голове. Мне так нужно было время подумать! Но времени-то и не было. Родители убедили меня, что необходимо спешить: если не сделать аборт прямо сейчас, будет поздно. Они давили на меня, убеждали, настаивали — и не отставали, пока я сама не поверила, что поступаю правильно. Не дали мне прислушаться к своему сердцу.

Мы уже выезжали из ворот, когда к машине подбежала Миа и запрыгнула на заднее сиденье, со мной рядом.

— Я еду с вами! — сказала она.

Несколько мгновений она молча сидела рядом, затем взяла меня за руку и посмотрела в глаза — таким прямым, серьезным взглядом, какого я никогда прежде не видела у своей сестры.

Глава девятнадцатая

Вспоминая те дни, я стыжусь своего малодушия. Хотелось бы мне быть сильнее, решительнее, не поддаваться давлению родителей и делать лишь то, что сама я считала правильным! Единственное, что могу сказать в свое оправдание — я была очень молода и слишком привыкла повиноваться отцу.

В тот день отец не поехал с нами в больницу. Должно быть, как только наш автомобиль выехал со двора и скрылся за поворотом, он сказал себе, что проблема решена. Откуда ему было знать, какая буря бушует в моем сердце?

Сидя в приемной, я разглядывала плакаты на стенах. Один сообщал о пользе витаминов для беременных. На другом молодая мать в кресле-качалке кормила из бутылочки младенца; и расслабленная поза, и весь ее облик воплощали в себе счастье и покой.

На столе рядом лежала толстая пачка журналов. Но читать я не могла. Меня тошнило. Тошнота усиливалась всякий раз, когда я поднимала глаза на женщину напротив — беременную, как видно, на последних сроках. Живот ее напоминал огромный мяч, и она поглаживала его мягкими, успокаивающими движениями.

Тошнило меня от токсикоза, но еще больше — от волнения и невыносимой мысли, что вот-вот, совсем скоро из меня вырежут моего ребенка.

Мама, сидя на соседнем стуле, читала детектив. Я не понимала, как она может держаться так невозмутимо, словно пришла к врачу из-за какой-нибудь простуды!

Миа сидела рядом со мной и жевала резинку.

— Ты как? — тихо спросила она.

Я сглотнула, борясь с тошнотой.

— Паршиво.

— Ты совсем зеленая. Что, мутит?

Рот я открывать боялась, так что просто кивнула.

Миа решительно поднялась с места:

— Пошли. Туалет вон там.

Мама подняла глаза от книги.

— Ей нехорошо, — пояснила Миа. — Я отведу ее в уборную.

Мы вышли и торопливо, почти бегом, двинулись по коридору. Мне казалось, все встречные провожают меня взглядами — и осуждают. Но теперь было уже все равно. Я влетела в туалет, даже не запираясь и не включая свет, склонилась над унитазом и рассталась со своим завтраком. Лишь смутно я сознавала, что Миа у меня за спиной щелкнула выключателем, задвинула защелку и убрала волосы с моего лица.

На завтрак я съела немного и еще пару минут содрогалась от бесплодных рвотных приступов. Миа оторвала туалетную бумагу и протянула мне; я высморкалась и утерла слезы.

— Ну как? — спросила Миа. — Теперь лучше?

Я кивнула. Поднявшись, закрыла крышку унитаза, села на нее и уткнулась лицом в ладони.

— Ты уверена, что этого хочешь? — тихо спросила Миа.

Я подняла голову.

— А что мне остается? Мне шестнадцать, и я беременна.

— Всегда есть выбор, — ответила она. — Это твое тело. Только тебе решать.

— Я уже согласилась. Сказала папе…

— Неважно, что ты сказала папе, — твердо заявила сестра. — Всегда можно передумать. Я просто не хочу, чтобы ты потом об этом пожалела.

Я встала, чтобы умыться, затем оторвала еще кусок туалетной бумаги и вытерла лицо. Миа, прислонившись к двери, смотрела на меня.

— А что думает Глен? — спросила она.

— То же, что и я.

— И что же?

— Он тоже не знает, что делать. Совершенно растерян. — Я вытерла руки и бросила скомканную бумагу в мусорную корзину. — Но сказал, что будет на моей стороне, что бы я ни решила.

— А если решишь оставить ребенка? — спросила она.

Я взглянула ей в лицо:

— Да. Он сказал: если ты этого хочешь, женюсь на тебе хоть завтра.

— А ты хочешь?

Я сделала глубокий вздох.

— На самом деле да. Сердцем — хочу. А разум говорит: это слишком серьезное решение, мы оба потом пожалеем. Конечно, я хочу за него замуж! Но мы слишком молоды. Кто знает, что из этого выйдет? Папа прав в одном: мы не сможем сами себя прокормить. А я не намерена губить жизнь Глена. Он мечтает получить образование, я тоже. Не хочу, чтобы он проработал в магазине всю оставшуюся жизнь! А когда у нас будет ребенок — хочу достойно его вырастить. — Я положила руку на живот. — Быть может, я мыслю слишком приземленно, но не верю, что любовь решает все проблемы. Поначалу, может быть, да — а потом? Бедность, разные бытовые трудности — все это понемногу убивает любовь. В конце концов мы неизбежно друг друга возненавидим, разойдемся… и как все это скажется на ребенке?