Я повернулась к зеркалу. Оттуда смотрело на меня изможденное, землисто-серое лицо.

— Господи, ну и вид у меня!

— Это все из-за переживаний. — Миа расстегнула сумочку. — Вот, держи! Накрась губы, сразу почувствуешь себя лучше!

— Да неужели? — скептически отозвалась я. Только Миа это могло прийти в голову — предложить в качестве лекарства от горестей блеск для губ!

Мы вернулись в приемный покой. Мама оторвалась от книги.

— Что это вы так долго?

— А что такое? — ответила Миа. — Боишься, что она передумает и выпрыгнет в окно?

— Миа, это не смешно…

В этот момент в приемную выглянула медсестра с папкой в руках:

— Кейт Уортингтон!

— Она здесь, — поспешно убрав книгу в сумку и встав со стула, откликнулась мама.

Мама пошла было за мной, но я остановилась и обернулась к ней:

— Я сама.

— Я должна пойти с тобой!

— Нет, не ходи. Справлюсь без тебя. — И я кивнула Миа, выглядывавшей из-за ее плеча. — Миа, а ты пойдешь со мной?

Она удивленно подняла брови, однако подхватила сумочку и двинулась следом за медсестрой в смотровую.

Глава двадцатая

Медсестра завела меня в палату, вручила зеленый больничный халат, велела идти в смотровую номер шесть и ждать там. Доктор, сказала она, немного задерживается, так что «начнем мы где-то через полчаса».

Начнем. Как дико прозвучало это «начнем»! Ведь речь шла о том, чтобы покончить с моей недолгой беременностью.

Чувствуя слабость и головокружение, я забралась на кресло, покрытое шуршащей бумажной пеленкой. Устремила взгляд на блестящие подставки для ног. Мне придется задрать ноги и положить туда… Сколько это продлится? Будет ли больно?

Инстинктивно я опустила руку на живот. Там, внутри, растет малыш. Крохотный — по словам мамы, он сейчас не больше грецкого ореха. Но какая разница? Он живой! Он растет! Как можно его убить?

— Что-то вид у тебя не очень, — заметила Миа.

— Да, мне нехорошо, — ответила я и, спрыгнув с кресла, встала на ноги.

— Опять тошнит?

В этот миг мне ясно представился мой будущий ребенок. Девочка лет пяти, рыжая, как я. Она звонко, заразительно смеялась: казалось, я слышу этот детский смех. Сколько в нем было радости! Я уже любила ее, эту незнакомую маленькую девочку — и больше не колебалась.

— Не могу, — сказала я. — Она у меня внутри. Она живая. Я не могу ее убить. Не знаю, что буду делать, может быть, отдам на удочерение — только пусть живет!

Сестра не спорила, не спрашивала, что именно заставило меня передумать. Просто кивнула — словно с самого начала знала, что этим кончится, — и тоже встала.

— Тогда пошли отсюда, — сказала она.

И я бегом бросилась к дверям.

Когда мы с Миа выбежали в приемную, мама отложила книгу и нахмурилась. Должно быть, что-то прочла у меня на лице — и побелела, как простыня.

— Что такое? Уже закончили?

— Да, с этим я закончила, — отрезала я.

Две беременные, сидевшие в приемной, смотрели на меня с любопытством. С одной из них я встретилась взглядом — и она улыбнулась мне. Быть может, поняла, что мы с ней — сестры, что во мне тоже растет маленькая жизнь?

«Ты все сделала правильно», — прошептал какой-то голос в моей голове. Внутренний голос? Совесть? Или я прочла мысли этой женщины? Что, если беременные обладают какой-то особой связью друг с другом? Или я просто схожу с ума?

Я выбежала из больницы, не дожидаясь маму. Уже от Миа она узнала, что я передумала. Они задержались, чтобы объясниться в регистратуре; я ждала снаружи, у запертой машины, на освещенной ярким солнцем автостоянке.

Позже Миа пересказала мне разговор с мамой. Никогда не забуду, что она сделала для меня в тот день — как избавила от этого испытания.

Миа сказала ясно и четко: я решилась, своего решения я не изменю, если мама с папой начнут на меня давить или ругать — потеряют меня навсегда и никогда не увидят будущих внуков.

В тот день она стала моей опорой, моей защитницей. И лучшим другом.

Подойдя к машине, мама сказала только:

— Что ж, значит, придется нам придумать что-нибудь еще.

Я молча села в автомобиль. Что тут можно «придумать», я не представляла и знала лишь одно: мне нужно срочно увидеться с Гленом.

Глава двадцать первая

Едва мы добрались до дома, я вскочила на велосипед и поехала в школу. Занятия в баскетбольной секции уже закончились, но ребята еще не разошлись: сидели на скамье, а тренер что-то им внушал.

Едва они освободились, Глен заметил меня и трусцой побежал к дверям зала, где я ждала. Он взмок, волосы были влажными от пота, белая футболка липла к телу.

— Не ожидал увидеть тебя здесь, — сказал он. — Как ты?

— Отлично. Лучше не бывает! — ответила я и, прижавшись к его плечу, засмеялась и заплакала разом.

— Что случилось? — в недоумении спросил Глен.

— Я не смогла, — объяснила я. Все-таки я скорее плакала, но это были счастливые слезы; да, счастливые, хоть я и содрогалась от ужаса, пытаясь представить себе, какое будущее нас ждет. — Представляю, как разозлится папа, когда узнает! Даже не представляю, что сделает. Что, если в самом деле решит переехать? Но я не смогу жить без тебя!

Глен бросил рюкзак и крепко меня обнял. От него исходил чистый, свежий запах сильного молодого тела; прижавшись губами к его щеке, я ощутила соленый вкус пота.

— Все будет хорошо, — прошептал он.

— Ты на меня не сердишься?

Быть может, он предпочел бы аборт, думала я. Теперь я создала кучу проблем не только себе, но и ему.

Глен слегка отстранился, чтобы взглянуть мне в глаза.

— На тебя? Что ты, конечно нет! Сержусь на самого себя за то, что не смог быть там с тобой. И на твоих родителей — за то, что едва нас не продавили. В глубине души я знал, что это неправильно. Что всегда буду об этом жалеть.

— И я! Но что же нам теперь делать?

— Мы все преодолеем, — ответил он. — Обещаю. Мы поженимся, будем жить долго и счастливо и умрем в один день!

— Уверен?

Он сжал мое лицо в ладонях и крепко поцеловал в губы.

— Никогда и ни в чем я не был так уверен!

Тогда я ему поверила.

Глава двадцать вторая

Хотела бы я сказать вам, что через несколько недель мы поженились, а потом жили долго и счастливо, но судьба оказалась не так добра.

Для начала отец отказался дать разрешение на брак. Ответил, что мне придется дождаться восемнадцатилетия. Много лет спустя я узнала: в случае беременности несовершеннолетняя может вступить в брак и без согласия родителей. Но тогда мне, наивной девчонке, и в голову не пришло проверять слова отца.

Папа сказал, что мне придется уехать в Бостон к его сестре, там провести все девять месяцев, там же и родить, чтобы никто не знал о моем позоре. Ребенка отдать на усыновление. С последним я не могла согласиться — по крайней мере, пока не могла, — однако мы пришли к компромиссу. Пока ничего решать не будем, но я очень серьезно подумаю над его желанием. К тому времени как живот начал округляться, я и сама пришла к мысли, что это, пожалуй, самое лучшее решение.

Видите ли, я очень старалась не быть эгоисткой. Думать прежде всего о ребенке. А ребенку ведь лучше расти с родителями, которые хотя бы школу окончили, верно?

Порой я фантазировала о том, как моего ребенка усыновит какая-нибудь богатая бостонская семья из тех, чьи дети учатся в колледжах Лиги плюща. Тех, что плавают на собственных яхтах, проводят лето на побережье Новой Шотландии и участвуют в Честерских гонках. Быть может, у моего ребенка будет то, чего никогда не было у меня?

Конечно, деньги — далеко не все; это я понимала. Что ж, и среди добропорядочных семей из среднего класса немало таких, кто не может иметь детей. Может, все дело в этом? Для того я и забеременела, чтобы подарить счастье какой-нибудь несчастной, уже отчаявшейся бездетной женщине?

Я часто задавалась этими вопросами. Спрашивала себя, почему это случилось со мной. Должна же быть какая-то причина! В моей жизни словно бомба взорвалась, все перевернулось вверх дном — это не могло произойти просто так.

Конец ознакомительного фрагмента