Джулия ГАРВУД

ПРЕКРАСНЫЙ ПРИНЦ

Посвящается Мэрилин Регине Мэрфи.

Моей сестре, защитнице, другу.

В одно мгновенье видеть вечность,

Огромный мир — в зерне песка,

В единой горсти — бесконечность

И небо — в чашечке цветка.

Уильям Блейк «Изречения невинности»

1

Добродетель смела, а чистота бесстрашна!

Уильям Шекспир «Мера за меру»

Лондон, Англия, 1868 год

Стервятники собирались в вестибюле. Гостиная, столовая и библиотека наверху уже заполнены до отказа. А на изогнутой лестнице стоят в ряд еще новые, одетые в черное хищники. Время от времени двое или трое из них одновременно кивают головами, с жадностью потягивая шампанское из своих бокалов. Они выжидательны, осторожны и полны надежд. А еще они мерзки и отвратительны.

Это родственники.

Здесь присутствует и довольно много друзей графа Хэвенсмаунда. Они пришли, чтобы выразить поддержку и сострадание по поводу трагедии, которая вот-вот должна произойти.

Праздник состоится позже.

Присутствующим недолго удается держать себя с достоинством, подобающим такому скорбному событию. Вскоре алкоголь расслабляет их и дает волю мыслям и улыбкам, и вот уже слышится откровенный смех, перекрывающий звон хрустальных бокалов.

Родоначальник, наконец, умирает. Две ложные тревоги за последний год, но многие полагают, что этот — третий — приступ все-таки совершит чудо. Уж больно эта чертова старуха древняя и все время обманывает всеобщие ожидания. Да что там говорить, ведь ей уже перевалило за шестьдесят.

Леди Эстер Степлтон всю жизнь только и делала, что копила свое состояние, и уж пора бы старушке отправляться на тот свет, чтобы родственники могли начать его тратить. В конце концов, всем известно, что она одна из самых богатых женщин в Англии. А ее единственный здравствующий сын считается одним из самых бедных. Хотя это не правильно, считали сочувствующие ему кредиторы и заявляли об этом громко всякий раз, когда граф мог их слышать. Ведь Малькольм все-таки не кто иной, как граф Хэвенсмаунд, и уж ему могло бы быть позволено тратить сколько он пожелает и когда пожелает. Следовало, правда, учесть, что он явный мот, да еще и распутник, и его сексуальный аппетит направлен в основном на очень молоденьких девушек и девочек, но эти маленькие шалости вовсе не трогали ростовщиков. Пожалуй, даже наоборот. Конечно, более респектабельные банкиры уже давно отказались давать деньги безнравственному графу, но уличные ростовщики только рады были ублажить его. Они ликовали. Они были в полном восторге от разгула своего клиента. Каждый из них ссужал графа деньгами под огромные проценты, если требовалось выплатить очередной его карточный долг, не говоря уже о головокружительных суммах, Которые приходилось выкладывать, чтобы заткнуть рот родителям соблазненных и брошенных молодых леди. Долги эти, безусловно, накапливались и составляли уже круглую сумму, но терпеливые кредиторы надеялись совсем скоро получить огромное вознаграждение.

Или им просто очень этого хотелось.

Томас, молодой помощник захворавшего дворецкого, вытолкал вон еще одного кредитора, а потом с видимым удовольствием захлопнул дверь. Их поведение наводило на него ужас. Он не сомневался, что они и сами это прекрасно понимают, просто им наплевать.

Томас жил в доме с двенадцати лет, и сейчас ему казалось, что за все эти годы он не видел ничего более позорного. Его любимая хозяйка наверху отчаянно старается продержаться хотя бы еще немного — ей необходимо уладить все дела и дождаться любимую внучку Тэйлор, которая должна приехать, чтобы сказать последнее «прости» своей бабушке. А в это самое время внизу сын умирающей устраивает светский прием, как ни в чем не бывало смеется и ведет себя как настоящая скотина, каковой он, в сущности, и является. Его дочь Джейн стоит, тесно прижавшись к нему, и на лице у нее выражение плохо скрытой радости: она знает, что отец собирается поделиться с ней своим будущим состоянием.

«Вот уж верно — каково семя, таковы и всходы», — подумал про себя Томас. О да, отец и дочь очень похожи между собой и характером, и аппетитами. И он, Томас, вовсе не чувствует вины перед своей хозяйкой, думая столь нелестно про ее родственников. Ведь она думает точно так же. Он сам слышал, как несколько раз в разговоре леди Эстер называла Джейн гадюкой. Так оно и есть. Про себя Томас называет ее еще хуже. Она злобная особа с головой, полной хитроумных интриг. Ему вспомнилось, что он видел улыбку на ее лице всего один раз, да и то после того, как она специально больно обидела кого-то. Знающие люди говорят, что Джейн заправляет в высшем свете своей недоброй рукой и что большинство молодых мужчин и женщин, из тех, кто только начинает выходить в свет, побаиваются ее, хотя даже себе в этом не признаются. Правда это или нет, Томас не знает, но он убежден в одном: Джейн — разрушительница.

Однако на этот раз она зашла уж слишком далеко, потому что посягнула на самое дорогое, что есть у леди Эстер. Она попыталась уничтожить леди Тэйлор.

Ну ничего, удовлетворенно буркнул Томас себе под нос. Теперь уже скоро Джейн и ее распутный папаша будут вынуждены обнародовать весь клубок своих мерзких предательств.

Милая леди Эстер была слишком озабочена собственными болезнями и семейными утратами и не замечала, что происходит вокруг. С того дня, как старшая сестра Тэйлор, Мэриан, увезла своих малюток близнецов жить в Бостон, леди Эстер начала угасать. Ей становилось все хуже. Томас считал, что она не покорилась судьбе до конца лишь потому, что непременно хотела при жизни увидеть, как малышка Тэйлор, которую она воспитала будто собственную дочь, выйдет замуж и устроит свою судьбу.

Свадьба Тэйлор была отложена из-за вмешательства Джейн. Правда, это кошмарное унижение имело хотя бы одно положительное последствие. У леди Эстер наконец открылись глаза. До этого последнего безобразного случая она всегда проявляла снисходительность к другим. Но теперь просто жаждала мести. Да где же Тэйлор, ради всего святого? Томас молил Бога, чтобы она приехала поскорее и успела подписать необходимые бумаги и проститься со своей бабушкой.

Еще несколько минут слуга нервно ходил взад-вперед, терзая себя тревожными мыслями. Но затем ему пришлось вернуться к своим обязанностям, провожая гостей, бесцеремонно рассевшихся на лестнице, в уже переполненный солярий, находящийся в задней части дома. Чтобы привлечь их, он отнес туда побольше напитков и угощений. Затолкав, внутрь последних из этих отвратительных созданий, закрыл за ними двери и поспешил назад в вестибюль.

Услышав шум с улицы, Томас быстро направился к боковому окну и выглянул наружу. И узнал верх черной кареты, которая, покачиваясь, замедляла ход в центре подъездной аллеи. Он облегченно вздохнул и быстро произнес благодарственную молитву. Тэйлор наконец приехала.

Томас заглянул в гостиную, чтобы убедиться, что граф с дочерью все еще заняты беседой со своими друзьями. Они стояли спиной к входу, поэтому он поскорее закрыл двери. Если повезет, он сможет провести Тэйлор через вестибюль и вверх по лестнице, пока ее не заметили дядя или кузина.

Тэйлор тем временем пробиралась через толпу охотников за удачей, которые буквально расположились лагерем у дома. Открыв ей дверь, Томас с удовольствием отметил про себя, что она полностью игнорирует негодяев, старающихся привлечь ее внимание. Некоторые из них буквально совали ей в руки свои визитные карточки, громко хвастаясь, что они самые лучшие советники в области инвестиций во всей Англии и могут обеспечить ей тройную прибыль с капитала, который она должна скоро унаследовать. И для этого от нее требуется лишь передать им это наследство. Томасу было противно смотреть на их ужимки. Если бы под рукой у него оказалась метла, он вымел бы прочь весь этот сброд.

— Эй! Ну-ка отстаньте от нее! — крикнул он и, быстро двинувшись вперед, загородил собой Тэйлор, крепко взял ее под локоть и проводил в дверь, гневно глядя через плечо на докучливых приставал. — Преступники, вот они кто. Все до одного, если хотите знать мое мнение, — буркнул он. Тэйлор согласно кивнула:

— Ты был готов наброситься на них, да, Томас?

Слуга улыбнулся:

— Сесил отхлестал бы меня по щекам, если бы я унизился до их уровня. А раз я хочу быть на него похожим, мне следует избегать грубого поведения. Дворецкий должен всегда сохранять собственное достоинство, миледи.

— На прошлой неделе я отправила Сесилу записку, но еще не получила ответа. Я уже начала волноваться.

— Не надо волноваться о Сесиле. Он хоть и стар, но крепок, как дубленая кожа. Он забыл о своей болезни и пришел проститься с леди Эстер. Ваша бабушка уже назначила ему пенсию. Вы знали об этом? Она обеспечила его наилучшим образом, леди Тэйлор, он не будет ни в чем нуждаться до конца своих дней.

— Почти тридцать лет он был преданным дворецким у Мадам, — напомнила Тэйлор. — Он заслужил большую пенсию. А ты, Том? Что ты собираешься делать? Не думаю, что дядя Малькольм позволит тебе здесь остаться.

— Ваша бабушка и об этом подумала. Она хочет, чтобы я присматривал за ее братом Эндрю. Мне придется переехать в Северную Шотландию, но это не имеет значения. Я хоть на край света готов поехать ради леди Эстер. Она к тому же отвела мне надел земли и назначила ежемесячное пособие… Впрочем, могу поспорить, что вы были в курсе этого. Это ведь ваша идея. Вы всегда заботились о Томе, это уж точно, хотя я и постарше вас.

Тэйлор улыбнулась. Это и в самом деле была ее идея, но она не сомневалась, что Мадам и сама пришла бы к этой мысли, если бы не была так поглощена другими проблемами.

— Неужели старше, Том? — спросила она, поддразнивая его. — Ну, может, всего на каких-нибудь два года.

— А все же старше, — возразил он. — Ну-ка, позвольте вашу шаль. Хорошо, что вы в белом — ведь именно так хотелось вашей бабушке. Прелестное платье, и если простите мне мою дерзость, то позволю себе заметить, что сегодня вы и выглядите намного лучше, чем в прошлый раз.

Томас сразу пожалел, что прибавил этот комплимент, так как не хотел напоминать ей об обстоятельствах их последней встречи. Разумеется, Тэйлор и сама не могла бы забыть того, что произошло тогда, однако было не по-джентльменски напоминать ей об этом унижении.

Но она и в самом деле выглядела много лучше, чем в тот страшный день полтора месяца назад, когда бабушка позвала ее в гостиную и сообщила новость о ее женихе. Томас тогда стоял в комнате, прижавшись спиной к двери, как часовой, чтобы никто не посмел войти и помешать их разговору. Он видел, что происходило с Тэйлор. Надо отдать ей должное — она не зарыдала и не потеряла самообладания. Такое поведение было бы недостойно леди. Она сохраняла сдержанность, но было очевидно, что душевная рана, нанесенная ей, глубока. Рука ее, поправлявшая волосы, дрожала, а лицо побелело, как только что выпавший снег. Наконец бабушка закончила читать грязное письмо, которое она получила, и голубые глаза Тэйлор, такие светлые, обворожительные голубые глаза, сразу стали совершенно безжизненными, как и ее голос, когда она произнесла:

— Спасибо, что сообщили мне, Мадам. Я знаю, вам нелегко было это сделать.

— Думаю, тебе лучше на время уехать из Лондона, Тэйлор, пока весь этот шум не уляжется. Дядя Эндрю будет рад принять тебя у себя.

— Как пожелаете, Мадам.

Тэйлор извинилась и быстро вышла. Она поднялась к себе в спальню, помогла прислуге собрать вещи и меньше чем через час отправилась в бабушкино имение в Шотландии.

В отсутствие внучки леди Эстер не теряла времени: она встречалась и беседовала со своими поверенными.

— Ваша бабушка будет счастлива видеть вас, леди Тэйлор, — объявил Томас. — С тех пор как она получила на днях это загадочное письмо, она пребывает в весьма дурном расположении духа. И я полагаю, рассчитывает, что вы подскажете, что можно предпринять.

Голос его звучал озабоченно. Заметив визитные карточки, которые Тэйлор все еще машинально сжимала в руке, он мягко отобрал их, выбросил в корзину и проследовал за девушкой через вестибюль к лестнице, ведущей наверх.

— Как она, Томас? Ей не стало лучше?

Слуга нежно похлопал Тэйлор по руке. Он видел, что ей страшно. Ему очень хотелось солгать, но он не смел. Она заслуживала правды.

— Ей хуже, миледи, и на этот раз никакого облегчения ждать не приходится. Вам надо проститься с ней сейчас. Она больше всего обеспокоена тем, чтобы уладить все дела. И мы не можем больше волновать ее, правда?

Тэйлор кивнула:

— Разумеется.

К глазам ее подступили слезы, и она постаралась усилием воли сдержать их. Бабушка расстроится, если заметит, что она плачет, да и слезами не исправишь того, что уже происходит.

— Вы ведь помните о тех великих замыслах, что имеются у вашей бабушки в отношении вас, леди Тэйлор? Вы не передумали? Если бы она решила, что вынуждает вас… — Томас не закончил фразу.

Тэйлор с усилием улыбнулась:

— Я не передумала. Уж ты-то прекрасно должен знать, что я готова на все, лишь бы угодить бабушке. Перед смертью она хочет развязать все узелки, и раз я ее последний неразвязанный узелок, значит, я просто обязана помочь ей. И от этого мне не уйти, Томас.

Из гостиной раздался хохот. Это буквально потрясло Тэйлор. Она повернулась на шум, увидела двух одетых в черное мужчин, которые праздно сидели в дальнем углу вестибюля недалеко от лестницы, заметила у обоих в руках бокалы с шампанским и вдруг поняла, что в доме полно гостей.

— Что все эти люди делают здесь?

— Они готовятся праздновать с вашим дядей и вашей кузиной Джейн, — сказал Томас. И, увидев, в какую ярость все это привело Тэйлор, поспешно добавил:

— Ваш дядя пригласил нескольких друзей…

Тэйлор не дала ему закончить:

— У этого негодяя нет ни капли совести!

— Мне тоже так кажется, миледи. Такое впечатление, что ваш отец — Господи, упокой его душу — унаследовал одни только хорошие черты, в то время как Малькольм и его чадо… — Томас замолчал на мгновение и устало вздохнул. Заметив, что Тэйлор собирается открыть двери в гостиную, он сделал предостерегающий жест. — Малькольм и Джейн оба там, миледи. Если они увидят вас, скандала не миновать. Я понимаю, что вам хочется сейчас выставить всех вон, но на это нет времени. Бабушка ждет вас.

Тэйлор понимала, что он прав. Бабушка на первом месте. Она поспешила назад через прихожую, взяла Томаса под руку и стала подниматься по лестнице. Когда они оказались на площадке, Тэйлор вновь обратилась к слуге:

— Что говорит врач о состоянии здоровья Мадам? Неужели она снова нас всех не удивит? Ей ведь может стать лучше, правда?

Томас отрицательно покачал головой:

— Сэр Эллиотт полагает, что теперь это только вопрос времени. Сердце леди Эстер просто-напросто износилось. Именно Эллиотт и уведомил об этом вашего дядю Малькольма, вот потому все и собрались сегодня здесь. Когда ваша бабушка узнала об этом, она была вне себя, и я думаю, у Эллиотта до сих пор звенит в ушах от взбучки, которую она ему учинила. Даже удивительно, что его собственное сердце не остановилось прямо там.

Тэйлор улыбнулась, представив себе, как бабушка отчитывает огромного, толстого Эллиотта.

— Мадам — потрясающая женщина, правда?

— Это уж точно, — подтвердил Томас. — Она может заставить даже взрослого мужчину дрожать от ужаса. Мне самому приходилось не раз напоминать себе, что я ее не боюсь.

— Да никогда ты не боялся ее, — усмехнулась Тэйлор.

Лицо Томаса расплылось в улыбке.

— Вы сами не позволили бы мне бояться. Помните? Вы же мне рассказывали, как бушевала Мадам, когда вы притащили меня в дом.

Тэйлор кивнула в ответ:

— Помню. Скажи, а Мадам не повышала голос, когда бранила Эллиотта?

— Господи, нет, конечно! Она ведь всегда и во всем остается настоящей леди, — с гордостью проговорил Томас. — Зато Эллиотт дрожал, будто она кричит на него. Надо было видеть его лицо, когда она пригрозила, что не оставит ему денег на его новую лабораторию.

Тэйлор пошла по длинному коридору, Томас шел рядом.

— Сэр Эллиотт сейчас у Мадам?

— Нет. Он пробыл всю ночь и только совсем недавно уехал переодеться. Должен вернуться примерно через час. Так что у нас достаточно времени. Гости вашей бабушки сейчас в гостиной, примыкающей к ее покоям. Она посоветовала мне проводить их наверх по задней лестнице, чтобы никто их не увидел. Ваш дядя Малькольм ни сном ни духом не узнает, что происходит, а когда узнает, будет уже поздно.

— Мадам все еще настаивает, чтобы мы действовали по нашему плану?

— Да, конечно. Если не будете сердиться, моя дорогая, позволю себе одно предостережение. Ваша бабушка очень расстроится, если увидит у вас на глазах слезы.

— Нет, моих слез она не увидит, — пообещала Тэйлор.

Покои леди Эстер находились в конце коридора. Тэйлор не стала медлить на пороге спальни. Как только Томас открыл перед ней дверь, она поспешно вошла в комнату.

Внутри было темно, как ночью. Тэйлор прищурилась, стараясь сориентироваться в темноте.

Спальня была огромной. Тэйлор и прежде всегда казалось, что она размером с добрую половину Гайд-парка. Значительную ее часть занимала кровать с четырьмя колоннами. Напротив располагались три кресла и два небольших приставных столика, стоящих углом перед занавешенными окнами. Тэйлор всегда так любила эту комнату. Еще ребенком она прыгала на этой кровати, делала бесконечные сальто на толстых персидских коврах и шумела так, что могла и мертвого из могилы поднять, — так, по крайней мере, говорила бабушка.

В этой комнате разрешалось все. Когда бабушка была в настроении, Тэйлор было позволено наряжаться в прелестные шелковые платья леди Эстер и ее атласные туфли. Она надевала шляпу с широкими полями, украшенную целыми кустами цветов и перьев, нацепляла на шею бесчисленное множество драгоценностей и влезала в белые перчатки, которые доходили ей как раз до плеч. Разодевшись в пух и прах, она подавала бабушке чай и придумывала невероятные истории о приемах, на которых будто бы побывала. Бабушка никогда не смеялась над ней. Она подыгрывала внучке. Усердно помахивая у лица расписным веером, в нужный момент шептала: «Ну и ну! Каково!», и у нее даже перехватывало дыхание от притворного возмущения по поводу скандалов, которые выдумывала Тэйлор. В большинстве из них непременно была замешана цыганка, а то и две, и еще фрейлины. А время от времени Мадам выдумывала и свои собственные возмутительные истории.

Тэйлор боготворила эту комнату и все чудесные воспоминания, связанные с ней, почти так же, как боготворила старую женщину, живущую здесь.

— Вы сюда добирались целую вечность, юная леди. Так что извинитесь, потому что заставили меня ждать.

Скрипучий голос бабушки эхом прозвучал в покоях. Тэйлор повернулась и пошла вперед. Она чуть не упала, споткнувшись о скамеечку для ног. Но сумела удержаться и потом уже с большей осторожностью продолжала движение.

— Я прошу у вас прощения, Мадам, — проговорила она.

— Не теряй времени, Тэйлор. Садись. Нам надо многое обсудить.

— Но я не вижу стульев, Мадам.

— Засвети одну свечу, Джанет. Больше я не разрешу, — приказала леди Эстер горничной. — А теперь выйди из комнаты. Я хочу побыть наедине со своей внучкой.

Тэйлор наконец обнаружила стулья. Села на тот, что стоял в центре, расправила складки платья и сложила руки на коленях. Она не видела бабушку. В темноте и на таком расстоянии она не могла почти ничего различить и продолжала сидеть прямо, как струна, жестко держа спину. Бабушка не переносила никакой распущенности, а поскольку она обладала кошачьим зрением — или так, по крайней мере, казалось Тэйлор, — расслабиться было нельзя.